Синухе-египтянин - Мика Валтари

Мути всхлипывала и утирала нос своими жесткими ладонями. Она не отпустила меня, а разожгла огонь и приготовила кушанье из своих скудных припасов, и мне пришлось его есть, чтобы не обидеть ее, хоть каждый кусок застревал у меня в горле. Мути смотрела, как я ем, кивала головой и, все еще шмыгая носом, приговаривала:

– Кушай, Синухе, кушай, отчаянный ты человек! Зерно мое, конечно, прелое и кушанье скверное и несъедобное, я сама не понимаю, почему меня это заботит ныне, когда и огонь-то я развожу с трудом, и хлеб мой пополам с золой. Но ты кушай, Синухе, потому что еда лечит все печали, укрепляет тело и веселит сердце, и ничего нет лучше для человека, много плакавшего и чувствующего себя сиротой, как хорошо покушать. Я понимаю, что ты опять собираешься отправиться в дальний путь и будешь совать свою глупую голову во все сети и ловушки, какие только ни есть, но с этим я ничего поделать не могу и помешать тебе не в моих силах. Так что кушай лучше, Синухе, чтобы окрепнуть, – и обязательно возвращайся, я благословлю день, когда ты вернешься, мой господин, и верно буду ждать тебя. Обо мне не тревожься, раз у тебя нет серебра, как я догадываюсь, – ведь ты его все извел, раздавая хлеб беднякам и рабам, которые тебя за это, конечно, не благодарили, а только издевались над твоей глупостью. Так вот, обо мне тревожиться не надо – я хоть и стара и колченога теперь, но еще крепка и уж, конечно, прокормлю себя стиркой и стряпней, пока в Фивах есть что стряпать. Только ты возвращайся, господин мой!

Вот так я просидел до темноты среди развалин бывшего дома плавильщика меди, и разведенный Мути огонь одиноко светился среди непроглядной черноты ночи. Но именно это место было моим единственным домом в целом мире. Поэтому я погладил шероховатый ствол смоковницы, думая, что, скорее всего, никогда больше сюда не вернусь, и погладил стертый каменный порог дома, думая, что наверняка уже не вернусь, и дотронулся до узловатых материнских рук Мути, думая, что несомненно будет лучше, если я никогда не вернусь, потому что всегда я приносил с собой лишь скорби и горести для тех, кто меня любил. И поэтому лучше мне было жить и умереть одному, как один я спускался во тьме по реке в просмоленной лодочке в ночь своего рождения.

Когда зажглись звезды и стража начала ударять древками копий о щиты для устрашения жителей развалин в гаванских переулках, я простился с Мути и покинул бывший дом плавильщика меди в фиванском квартале бедноты, чтобы еще раз посетить Золотой дворец фараона. И пока я шел к берегу, ночное небо над Фивами вспыхнуло багровым светом: зажглись огни на главных улицах, озаряя тьму, и звуки музыки достигли моих ушей, потому что эта ночь была ночью восшествия на престол фараона Тутанхамона, ночью празднеств в Фивах.

7

Но этой же ночью усердно трудились жрецы в храме Сехмет, очищая каменные плиты пола от проросшей между ними травы, водружая на место львиноголовое изображение, облачая его в пурпурные пелены и увешивая знаками войны и истребительного опустошения. Ибо, водрузив на голову Тутанхамона оба царских венца, красный и белый, лилии и папируса, Эйе сказал Хоремхебу:

– Теперь настал твой час, Сын сокола! Можешь трубить в трубы и объявлять о начале войны. Пусть кровь очистительной волной омоет землю Кемет, чтобы восстановилось былое и народ забыл самую память о ложном фараоне!

Поэтому на следующий день, когда в Золотом дворце фараон Тутанхамон вместе со своей царственной супругой играл в погребальные церемонии, а опьяненные властью жрецы Амона курили священные благовония и без устали проклинали имя фараона Эхнатона на вечные времена, Хоремхеб отдал приказ затрубить в трубы на всех перекрестках, медные врата храма Сехмет распахнулись настежь, и Хоремхеб во главе отборной части войска двинулся по Аллее овнов торжественным ходом совершать жертвоприношение Сехмет. Жрецы к тому времени получили свою долю – каменотесы рьяно тесали камни во всех храмах, дворцах и гробницах, уничтожая на веки вечные проклятое имя фараона Эхнатона. Фараон Тутанхамон тоже получил свою часть – царские мастера строительных работ уже собирались на совет о месте будущей гробницы. И Эйе получил свою часть – десница царя, он управлял землей Кемет, ведая налогами, судом, награждениями и раздачей знаков благоволения. И вот настал черед Хоремхеба, чтобы и ему получить свою часть. Я последовал за ним в храм Сехмет, ибо он непременно хотел показаться мне во всем своем могуществе – наконец он объявлял войну, ради которой употребил столько сил и хитрости и к которой готовился всю свою жизнь.

К его чести должен сказать, что Хоремхеб в эти мгновения своего торжества отринул всякий внешний блеск и пышность и решил впечатлить народ именно простотой церемонии. Поэтому в храм он отправился на обычной колеснице, над головами его лошадей не раскачивались перья, а колеса не сверкали золотом. Вместо этого по обеим сторонам повозки поблескивали, рассекая воздух, отточенные медные резаки, а его копейщики и лучники вышагивали ровными рядами следом, и удары их голых ног по камням Аллеи овнов звучали гулко и мощно, как накаты волн, бьющихся о скалы, и негры ударяли в такт в барабаны, обтянутые человеческой кожей. Молча и боязливо взирал народ на статную фигуру на колеснице, вознесенную над всеми, и на воинство, лоснящееся от довольства, когда вся страна голодает. Молча наблюдал народ за тем, как Хоремхеб проследовал в храм Сехмет, словно вдруг после праздничной ночи начиная догадываться, что страдания не окончены и еще ждут впереди. Перед святилищем Сехмет Хоремхеб сошел с колесницы и вступил в храм в сопровождении своих военачальников. Их встречали жрецы, чьи лица, руки и одежды были обрызганы свежей кровью; они повели воинство к изваянию Сехмет. Богиня была облачена в пурпурное одеяние, пропитанное жертвенной кровью и от этого льнувшее к каменному телу. Каменные груди ее гордо вздымались, и кровь каплями просачивалась сквозь пурпурную ткань. В сумраке храма ее суровая львиная голова, казалось, шевелилась, а глаза из драгоценных камней вперялись как живые в Хоремхеба, когда он, представ перед жертвенником, сжимал ладонями теплые сердца жертв и творил молитву о победе. Жрецы исполняли вокруг него прыжки ликования, наносили себе раны ножами и кричали:

– Вернись победителем Хоремхеб, Сын сокола! Вернись победителем, и богиня сойдет к тебе, живая, и обоймет тебя своею наготою!

Но Хоремхеб сохранял совершенное хладнокровие среди жреческих прыжков и криков: он с холодным достоинством исполнил все надлежащие церемониальные обряды и вышел из храма. Пока он совершал жертвоприношение, во дворе перед храмом и на площади за храмовыми воротами собралась великая толпа напуганных горожан, призванных сюда звуками труб. Выйдя из святилища, Хоремхеб воздел окровавленные руки и заговорил, обращаясь к народу:

– Слушай меня, народ земли Кемет! Слушай меня, ибо я, Хоремхеб, Сын сокола, своею рукою дарую победу и бессмертную славу всякому, кто пожелает следовать за мной на священную войну. В этот час боевые колесницы хеттов грохочут в пустыне Синая, их передовые отряды разоряют Нижние земли. Никогда еще земля Кемет не подвергалась столь великой опасности, как ныне, ибо по сравнению с хеттами прошлая власть гиксосов была милосердной и мягкой. Хетты идут на нас, им нет числа, и свирепость их – бич для всех народов. Они разорят ваши дома, выколют вам глаза, будут насиловать ваших жен и уведут в рабство детей! Хлеб не растет там, где проносятся их колесницы, и земля превращается в пустыню там, куда ступают копыта их лошадей. Поэтому война, которую я объявляю им, – священная война. Это война ради жизни и ради богов земли Кемет, ради ваших детей и домов, и, если все пойдет так, как должно, мы отвоюем обратно Сирию, победив хеттов, и богатство вернется в землю Кемет, вернется былое благоденствие, и каждый будет получать свою меру полной. Довольно чужеземцам осквернять нашу землю, довольно глумиться над бессилием нашего оружия и смеяться над нашей слабостью! Пришло время вернуть военную славу земле Кемет, и я сделаю это. Всякий, кто последует за мной по своей воле – обещаю! – получит меру зерна и свою часть добычи, а добыча будет воистину громадна: те, кто вернутся со мной в день победы, будут богаче, чем они могут вообразить. Того же, кто не захочет следовать за мной по своей воле, придется заставить силою, и ему придется на своем горбу тащить поклажу воинов и подвергаться насмешкам и поношению, не имея притом никакой части в добыче. Вот почему я надеюсь и верю, что каждый мужчина Египта, в котором бьется сердце мужа и который в состоянии держать копье, последует за мной по своей воле. Сегодня мы нуждаемся во всем, и голод следует по пятам за нами, но с победой для нас наступят дни великого благоденствия. Те, кто погибнет, сражаясь за свободу земли Кемет, вступит тотчас на поля блаженства, и ему не придется заботиться о своем теле, ибо о нем позаботятся боги Египта. Но только сложив все наши усилия, мы сможем победить. Женщины Египта! Сплетайте ваши волосы, чтобы натянуть тетивы в луки! С радостью провожайте ваших мужей и сыновей на священную войну! Мужчины Египта! Перекуйте ваши украшения на наконечники для копий и следуйте за мной – я дам вам войну, которой еще не видел мир! Души великих фараонов встанут, чтобы сражаться на нашей стороне. Все боги Египта, и прежде всего великий Амон, будут сражаться вместе с нами. Мы вышвырнем хеттов из Черных земель, как поток сметает со своего пути солому. Мы отвоюем обратно богатства Сирии и смоем кровью позор Египта. Слушай меня, народ страны! Хоремхеб, Сын сокола, победитель, сказал!