История Венецианской республики - Джон Норвич

Даже мужья и жены могли меняться. Один из самых поразительных для путешественников аспектов венецианской жизни заключался в частоте расторжений брака и очевидной простоте этой процедуры. Французский поверенный в делах удивленно сообщает своему правительству в 1782 году, что у него на глазах патриарх однажды выдал сразу 900 разрешений. А в том же году Совет десяти решил, что в этом вопросе следует проявить твердость, и своей властью вмешался в церковный вопрос.

Это нежелание вступать в брак имело два серьезных последствия. Первое заключалось в том, что порой рушились тщательно продуманные планы. Исчезло несколько старинных и заслуженных семейств. Второе, более серьезное — в том, что венецианская аристократия все более расщеплялась на богатый и бедный слои. Еще за столетие до этого обедневшие аристократы стали печальной чертой социальной жизни города. Они селились в приходе Сан Барнаба и вокруг него, за что в народе их прозвали «барнаботти». Являясь официально венецианскими аристократами, они должны были одеваться в шелк и посещать заседания Большого совета, однако многие из них были так бедны или так необразованны, что не могли занимать даже самые низшие управляющие должности. Поскольку их ранг не позволял им заниматься ремеслом или держать лавки, все большее их число кормилось тем, что продавало свои голоса на выборах. Другие просто прекратили бороться и существовали в нищете, на скудные доходы. Для них государство обеспечило особые условия, в том числе бесплатное проживание, при условии, что они останутся холостыми, не умножая число нищих и безработных барнаботти. В то же время даже относительно богатым семьям все труднее становилось поддерживать тот уровень, которого от них ожидали, — уровень, которого требовали абсолютно от каждого соискателя высокой должности. Часть XVII века и весь XVIII республикой управляли представители всего лишь 42 семейств, которые занимали все руководящие посты.

Большой совет предпринимал попытки влить свежую кровь и вдохнуть новую жизнь в угасающую аристократию. Так были приняты решения о продаже должностей кандидатам извне, даже когда город не нуждался в срочных денежных вливаниях для войны с турками. К 1718 году 127 венецианцев купили для себя и своих наследников патрицианство за 100 000 дукатов. Примерно две трети из них были купцами. Интересно, что все они, став аристократами, забросили свое прежнее занятие. Торговля больше не считалась занятием, достойным благородного человека, несмотря на то, какую роль она сыграла в истории республики. Теперь, как и в большей части других стран Европы, благородный человек получал доходы со своего имения, villeggiatura, которое посещал дважды в год, приезжая туда со всем хозяйством — семьей, слугами, мебелью и книгами. На своей палладианской или барочной вилле он укрывался от летнего зноя и уныния ранней осени, пока не возобновлял свою работу Большой совет и служба не заставляла его вернуться в Венецию. Коммерческие вопросы, как мы видим, оставили на долю инородцев — евреев, греков и далматцев, которые хорошо для этой роли подходили и которым она была по душе.

Как это обычно бывает в длительные периоды мирной жизни, граждане стали обращать больше внимания на вопросы, касающиеся их конституции, и то, что они наблюдали, им не слишком нравилось. Что касается основной структуры республики, то тут народ или, по крайней мере, правящий класс, был доволен. За срок более тысячи лет она почти не изменилась — это рекорд, которого не смогла достичь ни одна страна Европы и, пожалуй, мира. Если сравнить условия жизни в Венеции и на остальной части материка, которую Семилетняя война измотала меньше, чем десятилетие после подписания мира в Ахене (Э-ля-Шапель), закрывшего вопрос об Испанском наследстве, то изменения, пожалуй, и не требовались. Но существовала одна деталь в правительственном механизме, которая всегда вызывала неудовольствие: Совет десяти с его зловещим ответвлением, тремя государственными обвинителями, которые работали тайно, не советуясь ни с кем, кроме друг друга. Их существование становилось все более недопустимым для либерально настроенных умов XVIII столетия.

Мы уже видели, как в XVII веке реформаторы, вроде Реньеро Дзено, безуспешно пытались лишить совет власти. Теперь, спустя 140 лет, ни десять его членов, ни трое судей не казались чудовищами, возникшими в кровавые и мрачные времена Испанского заговора или злодеяний Арунделя. Среди большей части населения, которому они редко давали повод для страха, они даже в значительной степени пользовались поддержкой. Конечно, их все еще ненавидели многие из тех аристократов, особенно барнаботти, которые, хоть и являлись членами Большого совета, но были бедны, не могли претендовать на более высокие должности и чья ненадежность делала их объектом постоянного наблюдения.

Атака, которую предпринял в 1761 году недовольный, озлобленный общественный защитник по имени Анджело Кверини и которая периодически возобновлялась на протяжении 70-х годов XVIII века, опрометчиво повторяла то, что пытался делать Реньеро Дзено — вплоть до таких же, полностью отрицательных результатов, так что подробно рассказывать об этом мы здесь не будем. Однако страсти утихли. С обеих сторон следовали спокойные, часто очень умеренные обвинения. Когда в 1762 году, сменив Франческо Лоредано, трон дожа занял один самых ярых защитников десяти и обвинителей, многие в Венеции отнеслись к нему с затаенным опасением.

Марко Фоскарини на самом деле не был радикалом. Зато он был ученым, человеком начитанным, возможно — наряду с Андреа Дандоло — самым культурным из всех дожей Венеции. Он написал большую поэму «Il Corallo», пытаясь возродить старинный венецианский коралловый промысел, а еще, что более важно, огромную работу по истории литературы «Letteratura Veneziana». Из последней работы удалось напечатать только первый том. Второй остался незаконченным, когда в марте 1763 года, в возрасте 67 лет, он умер, пробыв у власти всего 10 месяцев. Его похоронили в фамильной часовне церкви Сан Стае.

Его преемником стал Альвизе Мочениго — четвертый, и к счастью, последний из этого семейства, выдвинутый на высшую должность. Человек представительный, но ничем не отличившийся, он начал свое правление с заключения четырех соглашений, которые в прежние времена Венеция постыдилась бы даже обсуждать. Все они имели одну цель: прекратить бесконечные грабежи венецианских судов берберийскими пиратами. В обмен предлагались деньги. За шесть месяцев правления соглашения были достигнуты с правителями Алжира и Туниса, затем Триполи (1764) и Марокко (1765). Венеция с этого времени тратила ежегодно 60 000 дукатов за право беспрепятственно ходить в морях, которыми когда-то распоряжалась. Для бывшей повелительницы Средиземноморья это было настоящим унижением, но позор стал еще горше, когда через несколько лет выяснилось, что деньги пропали впустую. Несмотря на все заверения, оказалось, что правители не в состоянии контролировать своих корсаров либо просто закрывают глаза на их действия. Пиратские нападения, хотя они и стали случаться немного реже, по-прежнему представляли проблему, с которой приходилось считаться. Венеции в последние годы ее существования повезло — у нее нашелся адмирал, который показал, что какая-то сила у республики еще осталась.

Анджело Эмо, с тех пор, как достиг зрелого возраста, посвящал свою жизнь одному идеалу: он стремился полностью перестроить венецианский флот по англо-французскому образцу. Не во всем он преуспел, но его искусство морехода и знание современной тактики боя — очень редкие среди венецианской аристократии качества — выделяли его среди сослуживцев. И когда в 1768 году правительство наконец решило начать активные действия против пиратов, он, хотя ему было лишь под сорок, стал очевидным претендентом на роль главнокомандующего. В последующие годы он часто совершал рейды вдоль североафриканского побережья. Между 1784 и 1786 годами с горсткой кораблей, которые теперь в Венеции именовались флотом, хотя в прежние дни не дотянули бы до эскадры, он провел маломасштабную войну против тунисского бея, заставив его с помощью трех сезонов бомбардировки сдаться на очень выгодных условиях. Так, пусть ни одна из этих кампаний не ознаменовалась крупным сражением или значительной победой, этот последний великий адмирал Венеции смог обезопасить Средиземное море для европейских кораблей на долгие десятилетия, доказав тем самым миру, что лев святого Марка, хоть стар и ослаблен, но способен о себе напомнить.

22 июля 1769 года в Венецию прибыл император Иосиф II. Он путешествовал инкогнито и не остановился ни в одном из тех больших дворцов, которые бы ему с радостью предоставили, но поселился в «Leon Bianco» («Белом Льве») в приходе Санти Апостоли, наверное, лучшем из всех отелей и трактиров, какие и сегодня принимают иностранцев.[323] Это, однако, не помешало в полном объеме провести программу мероприятий по его чествованию. И только когда император узнал, что в его честь планируется устроить сады Гесперид на плотах площадью в 300 акров, составленных в устье канала Джудекка у Сан Джорджо Маджоре, заполненных цветами, деревьями из цветного хрусталя и искусственными озерами, с рыбой, где он и его гости будут приятно проводить время в предвкушении пира на острове Сан-Джорджо, он топнул ногой.