Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

губам кубок наслаждений, а в нем не вино, а песок; удивительно ли, что в конце концов в полном отчаянии мы простираемся ниц и молим безжалостных богов, в чьи украденные одеяния мы рядились, забрать у нас все, чтобы мы могли сойти нагими в могилу?

Такой ли жизни ты хочешь, Лео? Готов ли ты ее принять?

— Да, но только вместе с тобой, — ответил Лео. — Все эти разочарования — порождения одиночества; наш совершенный союз обратил бы их в радость.

— Да, — согласилась она, — пока нам позволили бы быть вместе. Хорошо, пусть будет по-твоему, Лео. Весной, когда стают снега, мы отправимся в Ливию, и там ты совершишь омовение в Источнике жизни, изопьешь той запретной субстанции, которую в прошлый раз ты побоялся испить. И тогда я стану твоей женой.

— Это место теперь недоступно, Айша.

— Не для меня и не для тебя, — сказала она. — Не бойся, мой любимый, даже если бы на него нагромоздили эту Гору, я сумела бы проложить к нему тропу, проникнуть в это тайное укрытие. Как жаль, что ты не обладаешь такими же способностями, как я, — тогда еще до наступления завтрашнего утра мы стояли бы рядом с грохочущим огненным столпом жизни и ты отведал бы его славы.

Но это невозможно. Ты рискуешь погибнуть от холода и голода, рискуешь утонуть, рискуешь погибнуть от меча или болезни, которая подточит твои силы. Если бы эта лживая Атене не ослушалась моего веления, а это, увы, было предначертано свыше, мы уже перевалили бы через горы или направились бы на север, через пустыню и замерзшие реки. А теперь мы должны дожидаться весны, ибо вот-вот наступит зима, а такой стужи, какая бывает в здешних горах, не выдержит, ты знаешь, ни один человек.

— Остается еще восемь месяцев до апреля, когда мы сможем отправиться в путь, а сколько времени понадобится, чтобы преодолеть горы, бескрайние пустыни, моря и болота. В лучшем случае, Айша, пройдет два года, прежде чем мы доберемся до Кора. — И он стал умолять ее стать его женой еще до начала путешествия.

Но она отвечала: нет, нет и нет, это невозможно, и в конце концов, опасаясь, вероятно, что уступит его настойчивым мольбам, а может быть, и мольбам собственного сердца, она поднялась и стала прощаться.

— Ах, мой Холли, — сказала она, перед тем как расстаться со мной, — я обещала тебе и себе несколько часов блаженного покоя, и вот как осуществилось мое желание. Древние египтяне на пиру сажали рядом с собой скелет, но сегодня с нами было четыре скелета: Страх, Нетерпение, Дурное предчувствие и Неудовлетворенная любовь. И нет сомнения, если их похоронить, вместо них явятся другие и выхватят сладкий плод прямо из наших уст.

Я несчастлива сама и приношу несчастье другим. Но я все же не теряю надежды; много преград уже осталось позади, ты, Лео, трижды подвергся испытанию огнем, но проявил непоколебимую верность. Да будет сладостен твой сон, о мой единственный, и да будут еще слаще твои сновидения, ибо знай: моя душа разделит их с тобой. Клянусь, что завтра, да, завтра мы будем счастливы — во что бы то ни стало!

— Почему она не хочет стать моей женой сейчас же, немедленно? — спросил Лео, когда мы остались одни в своей комнате.

— Потому что боится, — ответил я.

Глава XIX.

ЛЕО И СНЕЖНЫЙ БАРС

В течение нескольких недель после этих памятных дней я неоднократно ловил себя на мысли: жила ли когда-либо на свете женщина (дух она или нет) более несчастная, чем та, кого мы называли Она, Хес и Айша? В самом ли деле или только в нашем воображении она восстала из пепла безобразной дряхлости в полном цвете вечной молодости и красоты неувядаемой?

Уверенно можно было только утверждать, что Айша разгадала тайну существования столь длительного, что с нашей человеческой точки зрения есть все основания приравнять его к бессмертию. Несмотря на некоторые ограничения — отсутствие, например, дара предвидения, — она наделена поистине сверхчеловеческими способностями.

Ее власть над странной общиной, ее окружающей, безгранична: для них она богиня, которой они поклоняются.

После удивительных приключений человек, составляющий весь смысл ее жизни, ее вторая душа, человек, чье существование так тесно переплелось с ее собственным, любимый ею со всей страстью, на какую только способна женщина, отыскал ее в этом заброшенном уголке мира. Более того, он трижды доказал свою непоколебимую верность ей. Он отверг прекрасную, царственную, хотя и своевольную Атене. Он продолжал любить Айшу, даже когда ее облик оскорблял все естественные человеческие чувства. И наконец, он проявил необыкновенную стойкость после той сцены по клонения в Святилище, хотя эта его заслуга, может быть, и не столь велика, если подумать о ее неизъяснимых совершенствах: с каким хладнокровием принял он ужасное признание, то ли истинное, то ли ложное, что она обрела свои дары и его, Лео, заключив тайную кощунственную сделку с силами зла; более того, он выразил готовность принять на себя бремя неведомых плодов, последствий этой сделки — такую искупительную жертву он предложил за обладание Айшей.

И все же Айша была глубоко несчастлива. Я ясно видел, что даже в самом хорошем настроении она постоянно ощущает присутствие тех скелетов, о которых она говорила. Когда мы оставались с ней вдвоем, ее отчаяние прорывалось в темных намеках и завуалированных аллегориях либо иносказаниях. И хотя ее соперница Хания Атене была буквально сокрушена, она все еще продолжала ревновать.

Точнее, пожалуй, было бы сказать: бояться, ибо какое-то необъяснимое чувство подсказывало Айше, что рано или поздно она опять столкнется с этой женщиной и тогда будет ее черед испить чашу горького отчаяния.

Но в тысячу раз более мучительным был ее страх за Лео. Нетрудно понять, как тяжело быть в такой близости от удивительного, полубожественного существа и не иметь права хотя бы поцеловать его; его физическое и душевное состояние оставляло желать лучшего, к тому же он знал, что преграда между ними будет существовать по меньшей мере еще два года. Неудивительно, что Лео потерял аппетит и сон, стал худым и бледным и, естественно, постоянно умолял ее переменить свое решение и стать его женой.

Но тут Айша была непреклонна. По настойчивой просьбе Лео и движимый собственным любопытством, однажды, когда мы были наедине, я вновь спросил ее о причинах столь упорного отказа. Но она