БОЛЬШОЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ПУТЕВОДИТЕЛЬ - А.А. Дельнов

Переходили из рук в руки, скрываясь под горами трупов, Багра-тионовы флеши, Курганная высота (батарея Раевского), Семеновские флеши. Барклай-де-Толли носился на коне по передней линии, лез в самое пекло, явно ища смерти (Господь уберег). Наполеон удивлялся, почему так мало пленных, а свитские знатоки объясняли ему, что русские не сдаются, потому что привыкли воевать с турками, которые пленных не берут.

Русские несли неоправданно большие потери, стоя в резервах, которые никто не додумался отвести подальше - у нас не привыкли беречь людей. И утратили в конце концов многие важнейшие пункты обороны тоже, возможно, отчасти вследствие особенностей нашего менталитета. Западный человек, когда он в запале, на все готов ради осязаемого результата: победы, рекорда, Багратионовых флешей… Для русского более значимо духовное удовлетворение от того, что он претерпел невыносимое, запредельное. Хотя, конечно, и азартом русский человек не обделен, боевой яростью - если задеть его за живое (которое у него глубоковато). Но тоже - не без примеси «авось». Ну о чем думал (если он о чем-то думал) прекрасный командующий всей нашей артиллерией молодой генерал Кутайсов, - когда, наскоро сколотив (вместе с Ермоловым) отступающие разрозненные части, кинулся во главе их отбивать батарею Раевского?! Батарею не отбил, сам погиб… Его ли это было дело? А пушками кто будет управлять? Боеприпасы стали подвозиться неорганизованно, крупный артиллерийский резерв вообще не был задействован.

Французские пушки работали четко. Когда наполеоновская армия, наступая, захватывала новый рубеж, через несколько минут на русские войска обрушивался с него шквальный огонь. Это стремительно

Поле Бородинской битвы выдвинулась на позиции конная артиллерия (прообраз самоходных орудий), здоровенные битюги которой, впряженные в орудия, неслись напролом, давя и чужих, и своих.

Простите за эти короткие заметки - о Бородинском сражении написаны замечательные книги, сохранились проникнутые болью и гордостью воспоминания участников - с обеих сторон.

Кутузов донес о несомненной победе, ему вторит большинство наших историков. Что касается западных авторов - у кого-то читаем, что «Кутузов проиграл, но не решительно», у другого - «имел бесстыдство не признать поражения».

Но лучше довериться крупнейшему военному теоретику и историку прусскому генералу Клаузевицу, состоявшему на службе в русской армии. Во время битвы он находился при штабе Кутузова и постоянно перемещался по полю сражения. Он утверждает, что бились на равных, успех французов был не так велик, чтобы безоговорочно считать его победой. А отступать после сражения русской армии надо было обязательно: ее левый фланг опасно прогнулся, так что располагался теперь вдоль Старой Смоленской дороги, по которой и надо было уходить, пока не поздно.

Цифры потерь, соотношение потерь - вопрос более чем спорный. «Более» - потому что объявившиеся в последние годы новорусские историки в мазохистском порыве (или по более презренным мотивам) утверждают, что наши потеряли в два раза больше - это, мол, еще по минимальной оценке. Но ни один даже французский автор, при всей национальной амбициозности, не привел цифр, близких к такой пропорции. Так что вернее будет оценивать потери каждой из сторон в 40-50 тысяч убитых и раненных. А кому чьи жертвы хочется видеть меньшими, это уже зависит от личной позиции. Новорусским же - им, ясное дело, до зарезу нужно лишний раз подчеркнуть, что нашим (вернее, «этим») даже в дни величайшей славы далеко до западных образцов. Они и про вторую Великую Отечественную удумали, что Красная Армия понесла урон в 15 (!) раз больший, чем вермахт. Это что же, получается, немцы за выродки такие: почти безнаказанно нанесли противнику такие чудовищные потери и при этом ухитрились проиграть войну?

Наполеона больше всего волновали такие цифры: погибли или тяжело ранены 47 его генералов. Что же касается общих потерь - достаточно было осознавать, что они очень велики, а подкреплениям еще топать и топать.

Русские отходили, Мюрат преследовал. В Можайске французы обнаружили 10 тысяч наших тяжелораненых, свезенных сюда после Бородинского сражения, и добавили к ним своих бедолаг.

Наполеон быстро понял, что русские сдадут Москву без боя. Его проницательность подтвердил знаменитый военный совет в Филях, принявший, несмотря на негодование Ермолова и некоторых других генералов, именно такое решение.

В Москву, оставленную более чем половиной жителей, французы вступили 13 сентября. Происходило это не совсем так, как часто представляется по аналогии с более поздними войнами, когда на неприятелей в гораздо большей степени стали смотреть как на подлежащую уничтожению зловредную массу, а не как на представителей рода человеческого.

Враждующие стороны договорились, что французы войдут в город после того, как его покинут русские войска. При этом были накладки, не приведшие, однако, к столкновениям: замешкались где-то русские, приостановились и французы. На набережной Москвы-реки (близ нынешнего Бородинского моста) шедшего в авангарде Мюра-та довольно дружелюбно обступили донские казаки. Они восхваляли маршала, облаченного, как всегда, в необыкновенно живописный (до петушиности) наряд, за его удаль и поставили в известность, что договорились промеж собой щадить храбреца в бою. Тот, в знак признательности, раздарил донцам часы свои и всей своей свиты.

Были сцены и неприглядные. Некоторые отставшие от своих частей наши разгильдяи загуляли в покинутом городе, дорвавшись до винных погребов, и тащили из домов все, что попало. Французские драгуны гнали их прочь древками пик, а те скверно бранились и грозили кулаками. В центре столицы разрозненные отряды патриотов пытались оказать сопротивление, но оно было быстро подавлено. В кремлевском арсенале французы обнаружили огромное количество боеприпасов, которые не успели уничтожить. Одних ружей им достались десятки тысяч.

Потом был страшный московский пожар, уничтоживший весь огромный город. Дискуссия о его причинах идет уже двести лет, и, скорее всего, отчасти правы все. С одной стороны, губернатор Ростопчин, похоже, действительно оставил поджигателей - тому есть много свидетельств: их захватывали с поличным и сохранились их показания. С другой - никак не обошлось без французских солдат, дорвавшихся после сверхтяжелого похода до уютных жилищ и тех

645 НИ *

же винных погребов. Падение дисциплины в Великой армии началось сразу по вступлении в Москву. Вдобавок ко всему, в ночь на 17 сентября подул сильный ветер - а уже этого обстоятельства, как мы знаем из родной истории, часто бывало достаточно для того, чтобы «от свечки Москва сгорела» (русская поговорка).

Наполеону, обосновавшемуся было в Кремле, едва удалось выбраться из огненного ада, и он на какое-то время расположился в Петровском путевом дворце (что на Ленинградском проспекте). Обратно в Кремль он возвращался по улицам уничтоженного города.

После гибели древней столицы к Александру обращаться было бессмысленно, хотя он и до этого был настроен на войну до победного конца, во всякому случае, до полного изгнания захватчиков из российских пределов. Наполеон все же посылал уполномоченных, но их даже не пропустили в Петербург. Только маркиз Лористон имел краткую беседу с Кутузовым, но безрезультатную.

Видя, что творится с его армией, и получив известие о поражении в Тарутинском сражении - не очень крупном, но показательном, - император принял решение начать отступление. Приказ об этом был отдан 19 октября. «На добрую память» подорвали колокольню Ивана Великого, несколько кремлевских башен, хотели уничтожить Новодевичий монастырь - но совершили подвиг монахини, загасившие фитили. Насчет Ивана Великого есть сведения, что таким варварским способом хотели завладеть его золотым крестом. Этой цели достигли, а колокольня, слава богу, не рухнула.

После жаркого боя у Малоярославца (24 октября) Наполеон хоть и овладел городом, но не стал атаковать расположившуюся за ним на очень выгодных позициях основную часть русской армии. Этим он отказался от попытки прорваться на Калугу, - с перспективой выхода в богатые южные губернии. Теперь приходилось двигаться тем же путем, что и пришли - по разоренной Смоленской дороге.

Дальнейшее, вплоть до Березины, прекрасно описал Лев Николаевич Толстой в «Войне и мире». Дубина народной войны, голод, холод (его не стоит преувеличивать: по-настоящему лютая стужа на несколько дней установилась уже после Березины, а потом ее сменила оттепель). Гибель большей части Великой армии, но чудесное спасение ее остатков при Березине - хотя в том спорном для историков сражении и от остатков мало что осталось (в районе переправ и в реке было обнаружено 36 тысяч тел). Но верхушка армии во главе с императором, а также гвардия плена избежали. Спорить можно до бесконечности: то ли русские генералы оказались лопухами, то ли Наполеон совершил невероятное, то ли Кутузов выстроил ему «золотой мост» - чтобы быстрее убирался восвояси (и духу чтоб не было - Михаил Илларионович западного духа страсть как не любил, и своих соотечественников хотел от него уберечь). Опять же, самое мудрое предположить, что имело место быть все. i зН 647 НИ 2