Советская цивилизация т.2 - Сергей Кара-Мурза

Если присмотреться к творческой судьбе особенно страстных ненавистников советского строя, то можно заметить, что у всех у них, ставших известными и любимыми художниками в советское время, с падением СССР вдруг как будто кто-то вынул из души творческий аппаратик. То, что они теперь производят на свободе и при «своей» власти, оставляет гнетущее ощущение полного творческого бессилия. Это само по себе – необычное и важное явление в культуре.

Э.Рязанов, снимавший в советское время гармоничные и остроумные фильмы, с тонкими ассоциациями и многослойной мыслью, вдруг, перейдя открыто в антисоветский лагерь, стал раз за разом выдавать тупую, натужную и бестактную муру. Как может произойти такой моментальный распад? В Новый год (2001) по разным каналам телевидения одновременно передавали разные фильмы Рязанова – он же придворный режиссер. Можно было сравнить «Иронию судьбы» и «Загнанные клячи». Какой контраст! О Н.Михалкове и А.Кончаловском и говорить нечего, такое мурло из них вылезло, какого никто не ожидал.

На мой взгляд, дело в следующем. В ходе культурного строительства в СССР была создана целая индустрия, производящая «продукты культуры», и такая же индустриальная система подбора и подготовки кадров. Обширная категория людей обладает хорошими способностями для художественного творчества по жесткому заказу, "в рамках системы". Эта система должна задать им главные, «высокие» идеи и общий пафос (идеологическую базу), а также установить эффективный контроль (цензуру). В этих условиях Э.Рязанов снимет фильм «Берегись автомобиля», а А.Кончаловский фильм «Первый учитель» – шедевры мирового кино.

Как только эта система рушится и эти люди остаются без заданных идей и без цензуры, а вынуждены вынимать высокие идеи (сверхзадачу) из своей собственной души, сами устанавливать для себя этические и эстетические рамки и нормы, то оказывается, что на выполнение таких задач их душа не способна. И при всем их мастерстве на уровне малых задач, они не могут создать этически приемлемое и художественно целостное произведение – не могут они быть художниками без художественного совета и без цензуры.

Почему же эти люди возненавидели советский строй, при котором они как раз и могли состояться как художники? Потому, что их сожрал комплекс неполноценности. После первых своих успехов и премий они, по недостатку ума, приписали всю заслугу себе лично. может быть, даже в душе посмеялись над цензурой, которую они обвели вокруг пальца – не заметили, что шли на помочах этой цензуры. Но с возрастом все умнеют, и они стали в душе понимать, что сами по большому счету бесплодны, а творчески продуктивны только в составе большой бригады.

Для доброго и веселого человека в таком открытии, которое почти каждый из нас в какой-то момент делает, нет никакой трагедии. А люди типа М.Ульянова или Э.Рязанова, наоборот, возненавидели ту почву, которая их питала. Эта ненависть лишь усугубилась оттого, что они остались в дураках (в творческом плане) – новый строй, одной ногой стоящий на воровстве, в принципе не может служить для художника источником большой идеи. Что-то позитивное, какой-то ницшеанский пафос «сверхчеловека» еще можно найти на Западе, у идеологов «золотого миллиарда», но туда наших экс-советских мэтров не берут уже по возрасту. Загнанные клячи!

Вот они в злобе и грызут уже мертвую руку, которая их кормила – грызут и мажут своей слюной образ советской страны, «где они жили, как пила на суку».

Кстати сказать, они и как глашатаи антисоветизма быстро теряют ценность. Один из собеседников в Интернете отметил эту парадоксальную вещь – антисоветский пафос Ахмадулиной и Плисецкой оказывает действие только на советских людей. Новое поколение, не прошедшее советскую школу и не воспринявшее советскую культуру, к ним будет глухо, потому что оно не будет читать стихов Ахмадулиной и любить «Умирающего лебедя» Плисецкой. Кто это такие, что за чувихи? Пила на суку!

Следующая, но тесно связанная с первыми методологическая особенность антисоветского проекта заключается в смешении ранга проблем, о которых идет речь. Здесь как раз наблюдается, скорее, принижение проблемы, представление ее как простого и очевидного улучшения некоторой стороны жизни. Как говорится, проблему выбора пути подменяли проблемой технического решения. Говорили не «куда двигаться», а «каким транспортом» и «с какой скоростью».

В идеологическом плане этот прием оказался исключительно эффективен – ведь советские люди так и не успели понять, что под разговоры об «улучшениях» и «перестройке» выполнялся проект изменения общественного строя и разрушения страны. Меняли отношения собственности, а значит, всю систему распределения общественного богатства, а говорили о том, что приватизация – всего лишь средство повысить эффективность производства. Вводят частную собственность на землю, меняя весь образ жизни и культуру народа, а говорят о благах получения кредита под залог. Как ни прискорбно, но тех, кто ход событий оценил верно, было очень и очень мало.

На личной судьбе «шестидесятников» этот изъян методологии никак не сказался – практически все они хорошо устроены при новом режиме, и лишь единицы признают, что они фатально и трагически ошиблись (их выставляют чудаками). Но эта нечувствительность к фундаментальным вопросам, нежелание различать категории выбора и решения унаследованы массовым сознанием, в том числе у нынешней молодежи. Это резко затрудняет возможность выработки разумного проекта выхода из кризиса.

Ведь каждый человек обязан разобраться в своих собственных идеалах и интересах, и фундаментальные проблемы бытия он обязан и может освоить, не имея специального знания. Из своих идеалов и интересов можно вывести весьма четкую позицию – ведь в большинстве случаев речь идет не о технических решениях, а о выборе. А тут как раз нужны не знания ученого, а интегральное мышление «кухарки». Главная диверсия «шестидесятниками» была совершена не в сфере знания, а в методологии понимания людьми самых простых и фундаментальных для их жизни вещей. Поразительно, например, как легко сейчас уводят людей от причин вымерзания Приморья и от размышлений об абсолютно очевидной общей тенденции. Никто даже не замечает, что Приморье вымерзает при парализованном производстве, на которое в норме уходит две трети энергоресурсов. О каком же экономическом росте вообще может идти речь? Уж тут-то люди могли бы сделать ряд категорических утверждений просто на уровне здравого смысла – но этого нет. Ищут виноватого – Наздратенко, Чубайса, Черепкова…

За последние десять лет мы наблюдали большую культурную аномалию: готовится фундаментальное изменение всего социального порядка, которое обязательно затронет благополучие каждого человека, но люди не видят этого и не подсчитывают в уме баланс возможных личных выгод и потерь от этого изменения. Вот опрос ВЦИОМ, выясняющий отношение людей к ваучерной приватизации 1992-1993 гг. Да, отношение скептическое, подавляющее большинство в нее не верило с самого начала и тем более после проведения. Но при опросе 64% опрошенных ответили: «Эта мера ничего не изменит в положении людей». Это – поразительное, необъяснимое отсутствие дара предвидения. Как может приватизация всей государственной собственности и прежде всего практически всех рабочих мест ничего не изменить в положении людей! Как может ничего не изменить в положении людей массовая безработица, которую те же опрошенные предвидели как следствие приватизации!

И это состояние устойчиво, его специально поддерживают с помощью СМИ. Сейчас через Думу провели, для привыкания, Земельный Кодекс в его смягченном виде – изъяв из него вопрос о купле-продаже сельскохозяйственных угодий. Речь в нем идет о земле в городах. Но, казалось бы, это должно было заставить задуматься горожанина – как отзовется на нем лично превращение в товар городской земли? Одно дело – земля есть общенародная собственность, переданная в распоряжение государству, а ты лично – ее частичный собственник. Другое дело – она будет продаваться тем, у кого больше денег. Разница в твоем положении огромная. Нет, никто об этом не думает, даже не может сформулировать проблему. Никто не представляет себе, как это повлияет, например, на цену жилплощади, на облик города, на судьбу зеленых насаждений, которые окружают его дом. Люди даже не понимают, почему это на Западе дома строят впритык, без всякого зазора между ними – а у нас между корпусами иной раз целый лес вырастает.

Когда принимали Кодекс, я разговорился с соседом по автостоянке около дома – наши «ракушки» стоят рядом. Ему нравится Хакамада, а за ней и Земельный Кодекс. Ну что ж, говорю я ему, скоро продадут землю под твоей «ракушкой». Он поразился: как это возможно! Почему же невозможно, если в нашем районе, как говорят, земля будет стоить 4 тыс. долларов за кв. метр? Вместо всех этих ракушек как раз под жилой дом землю продадут – разве не за этим Кодекс проталкивали? Он перепугался и стал рассуждать. Есть, мол, генеральный план, тут дома быть не должно, это место для стоянок.