Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

вместо ответа говорит он и думает сказать что-то еще, но его голос застывает в изумленном вдохе. Чипфаламбула разевает рот, вначале слегка, а затем так широко, что из команды кричат, что она вот-вот проглотит корабль. Гриот спешит на корму, я следую за ним. Внутри рта темнее ночи, но вот из глубины пробивается свет как от фонаря, хотя какой может быть огонь в такую непогоду.

Сильная волна чуть не сметает нас обоих. Свет падает на держащую тот фонарь руку.

– Рука! – кричу я гриоту, который безмолвно разевает рот. Рыбина подплывает близко к месту, откуда кажется, что чудище и впрямь вот-вот проглотит корабль. И тут я вижу, чья рука держит тот фонарь. Это Попеле.

– Она нас манит, – говорит гриот.

– Она спятила?

– Возможно, но она нас подзывает.

Попеле стоит у Чипфаламбулы на языке. Гриот смотрит на меня и говорит:

– Прыгнуть первым я не могу. Я должен быть свидетелем и записать всё это.

Я, не раздумывая, всхожу по лесенке и, вспомнив мельком о своей суме, мешке и оружии, прыгаю. Болом прыгает следом, при этом чуть не сорвавшись в воду. Шквалистый ветер отшвыривает корабль вбок, кладя его плашмя. Тонкая мачта уходит в пучину. Чипфаламбула закрывает свой рот.

Помолчав, гриот продолжает:

Рыбина доставляет нас к побережью Омороро. За всё время Попеле говорит лишь, что нужно отыскать зеленую ведьму, которая даст нам еду и пристанище, но чтобы с рассветом мы уже двинулись в путь. У южной оконечности Веме-Виту рыбина по своим размерам чуть не выбрасывается на южный каменистый берег бухты. С места высадки мы пешим ходом добираемся до города уже в сумерках. Даже с того места на окраине, где мы находимся и где живет большинство горожан, и даже сквозь дымку сумерек можно разглядеть храм Бога Неба, который, по слухам, является и самым высоким зданием в мире. Но всё-таки еще выше памятник Богу Войны и Плодородия – каменная арка посреди центрального квартала, с мощным столпом по центру, который словно подпирает всё это, выходя из земли.

– Стоячий хер, как его здесь все называют, – застенчиво смеется гриот.

Омороро выглядит так, будто семеро, не сговариваясь, враз спланировали семь городов. На берегу приткнулась деревня с людьми в набедренных повязках, а зачастую и без них; с людьми, что живут и даже не знают, что за ними разлегся один из четверых братьев Южной империи. Люди, которым помимо их рыбного промысла и дела нет до того, что к их берегу сама собой подплыла невиданная рыбина. За прибрежными хижинами, насколько можно разглядеть, тянется поселение, одно из четырех за пределами центральной части, где живет большинство здешнего люда. Оно размером с сам город. В основном здесь дома, таверны, постоялые дворы, лавки и храмы – большинство одноэтажные, но есть и те, что в два этажа; почти над всеми поутру тянутся струйки дыма. Всё это я наблюдаю из пасти Чипфаламбулы. Позади меня горло и брюхо рыбины, где я провела ночь – вид жилисто-полый как внутренность баобаба; пока пустой, потому как до кормежки, по словам Попеле, рыбине еще две луны.

– Ступайте по дороге Каданга, – наставляет она нас. – Дорога вьется по жилым кварталам, а дальше между храмами Отца и Сына. Идите дальше, когда вам уже откроется центральный город во всем его великолепии. Каменных зданий будет попадаться всё меньше, глинобитных лачуг всё больше, а там вы и вовсе окажетесь среди буша с антилопами и хижинами, похожими на женские груди. Это и есть жилища асакинов. Их племя отличается роскошными коровами с рогами в человечий рост. А увидите где, что кружат голуби, там и есть он. Когда они садятся, то не иначе как к нему, – говорит Попеле. Посылая нас, она намекает, что следом не пойдет. Меня фея уже утомляет своим хныканьем насчет сухости здешней земли – такая, мол, сухая, что всю так и засасывает. Поневоле подозреваешь, что до богоподобной она с такой вычурностью недотягивает: не богорожденная, а просто мыслящая вода.

Со мной собирается и Болом, без моей помощи ему далеко не добраться. Я поворачиваюсь уходить, но тут, обернувшись, бесцеремонно хватаю Попеле за шею.

– А ну скажи, почему сангомины продолжают меня преследовать? – требую я ответа.

– Ухватки Сангомы мне неизвестны.

– Да тебе, похоже, всё равно!

– Миссия не может быть провалена.

– Миссия! Как будто это святые деяния! Я, между прочим, иду на убийство мальчика-асакина. И знаешь что?! Я ошибалась. Они за мной не следуют, потому что это подразумевало бы их отставание, а они неизменно впереди. Кто еще мог об этом знать?

– В смысле, кто мог состоять с ними в сговоре? Да никто.

– Ты это знаешь или только гадаешь? Если мне что-то и известно о богорожденных, так это ваша изменчивость. Может, кто-нибудь из вас получает от этого извращенное удовольствие?

– Выстраивая замысел только затем, чтобы его сорвать? А может, о гибели Аеси от твоих рук знает больше людей, чем ты думаешь?

– Тогда использовать меня было бы рискованно, а значит, ты бы уже изначально ко мне ни за что не обратилась. Нет, кто-то получил сведения уже после того, как я решилась за это взяться.

– Сангомины рассылают знания из разума в разум. Ты это знаешь. Как только ты убила первого…

– Но кто сказал тому первому?

Ответа я не жду; честно говоря, он мне безразличен. С учетом того, как громко люди выкрикивают свои мысли богам, сложно ожидать, чтобы те берегли их как тайну, даже ради своего же блага. На выходе меня вдруг припечатывает мысль: свои-то причины действий я так или иначе знаю, а вот ее… Ее резоны мне неизвестны. Да, она выкладывает всё, что может, о божественном замысле, о предназначении, о том о сем, но ко мне она явилась отнюдь не затем, чтобы утолить мою жажду мести. Что-то в этом Аеси составляет угрозу для всех подобных ей, и на этом отрезке наши силы сонаправлены.

Помнится, она упоминала о божественном праве королей, что заставило меня фыркнуть, но чем дольше я ее слушала, тем четче понимала, что эти слова на самом деле исходят не от нее. А значит, чем меньше она от меня слышит, тем меньше вероятность, что об этом услышат и другие, что, в свою очередь, значит: сторонись любого пути, который укажет она. Так что я, вместо того чтобы пуститься по дороге, хлопаю гриота по плечу и ныряю в первый же проулок слева, как будто пускаясь за кем-то вдогонку. Один раз я и в самом