Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули

Царской Семьи и ее слуг были привезены к Открытой шахте, то их «временно сложили в один из шурфов, а на следующий день приступили к уничтожению»{1000}. Не тот ли это был шурф, который копал Фесенко и так ли уж случайна была его встреча с Юровским?[22]

Итак, 12 июля подготовка к Екатеринбургскому злодеянию уже шла полным ходом. Но первые его приготовления имели место уже 6 июля, когда Юровский отобрал все драгоценности у Царской Семьи и сложил их в отдельный ящик. Свидетель М. В. Томашевский показал на следствии, что в начале июля 1918 года уездный комиссар финансов Н. К. Чуфаров сообщил ему, Томашевскому, «что большевиками решено, в случае эвакуации Екатеринбурга, убить или всех, заключенных в доме Ипатьева, или лишь троих из них, а именно Отрекшегося Императора, Супругу его и Сына. Чуфаров выразился дословно так: «Если чехословаки идут освобождать Николая, то они ошибутся в расчетах: нами решено расстрелять Николая, но в руки контрреволюционеров не отдавать»{1001}.

Эти показания Томашевского довольно спорные, так как из его допроса непонятно, с какой стати Чуфаров делился с ним секретной информацией? Тем более что, судя по показаниям Томашевского, откровенничали с ним не только Чуфаров, но и другие большевистские руководители. Но тем не менее какие-то отголоски реальных разговоров в показаниях Томашевского имеются. Так же, как они имеются в показаниях кучера А. К. Елькина, который возил Юровского по городу. Однажды Елькин, ожидая Юровского у дома Ипатьева, слышал, как трое красноармейцев в разговоре между собой сказали такую фразу: «Мы Николку убьем за то, что он нас четыре года мучил»{1002}.

Конечно, подобные показания не могут служить прямыми доказательствами подготовки к убийству, но они свидетельствуют, по крайней мере, о том, что Юровский создавал в Доме особого назначения такую морально-психологическую атмосферу, которая бы смягчила неминуемый психологический шок охраны при известии о свершившемся преступлении.

Общий анализ всего происходившего вокруг Царской Семьи в екатеринбургский период позволяет сделать вывод, что убийство Императора Николая II и его близких предполагалось определенными силами изначально, с первых же дней заключения в доме Ипатьева. В решающую заключительную стадию подготовка к убийству Царской Семьи вступила в начале июля 1918 года. Но что же послужило отправной точкой для этой подготовки? Долгое время официальная советская историография ссылалась на пресловутое «постановление Уральского Совета», которое, дескать, и приговорило к смерти Царскую Семью. При этом никто никогда этого постановления в глаза не видел, в руках не держал, не считая таких явных фальшивок, как «документы» австрийца Мейера. Разбирать всерьез очередную «сенсационную» находку драматурга Э. С. Радзинского, которому какой-то читатель прислал очередной «нигде не публиковавшийся документ», который на поверку оказывается искаженным текстом большевистской листовки от 21 июля с сообщением об убийстве Государя, мы не будем за полной бесполезностью. Здесь мы полностью согласны с И. Ф. Плотниковым: ««Находка» автора (т. е. Радзинского. — П. М.) ничего не стоит. Это не есть принятый документ. Это — один из материалов дезинформации»{1003}.

Но вот с дальнейшим выводом И. Ф. Плотникова мы никак не можем согласиться: «Заседание, действительно принявшее решение, а может быть, и документ — постановление о казни, состоялось вечером 14 июля, было узким по составу, партийно-большевистским (с участием уральских партийных боссов, занимавших также руководящие советские посты). Конечно же постановление, будь оно письменным или устным, <…> было более чем лаконичным: «Ликвидировать бывшего царя Николая Романова и его семью, а также находившихся при нем служащих». Публиковать документ было нельзя и потому, что в нем речь шла о казни всех узников дома Ипатьева, а не только Николая II, и потому, что его принимал неофициальный, неконституционный, а партийный (и то — в узком составе) орган, и потому, что в нем не содержалось абсолютно никаких мотивов отмеченного преступления, его обоснований. Это сочли мелочью, был уже поздний вечер, часть участников заседания, в том числе и Голощекин, вернулись с пикника (с девицами), сочинять не стали, а очевидно, сразу же или чуть позднее поручили это сделать кому-то из своего круга. И вообще надлежало сочинить бумагу (проект), которая после согласования с Москвой была выдана за постановление, причем, заметьте, без даты, а то дотошные екатеринбуржцы из состава исполкома или президиума облсовета, из числа тех же левых эсеров или беспартийных будут расспрашивать друг друга и руководство, каким это образом они не были извещены и приглашены на заседание, где оно состоялось и кто все-таки на нем присутствовал»{1004}.

Приведенный выше отрывок крайне неубедителен. Почему Плотников уверен в том, что заседание имело место вечером 14 июля? Мы помним, что Быков утверждал, что заседание имело место 12 июля, Кудрин и Никулин — 16, а Мейер, который по большому счету никаким свидетелем не является, указывает на 7 июля. Но Плотников останавливается именно на 14, исходя из того, что в этот день приехал Голощекин с приказом из Москвы. А теперь подумаем: зачем Голощекину был нужен весь этот маскарад с заседанием, даже не в полном составе, облсовета, если он уже имел однозначный приказ об убийстве Царской Семьи и ему, Голощекину, нужно было провести убийство как можно быстрее и бесшумнее? Зачем ему нужны были какие-то речи, обсуждения, которые невольно бы возникли при заседании Совета? При этом не будем забывать, что, по нашему убеждению, решение об убийстве поддерживалось в Москве лично Свердловым и его ставленниками. Они были вынуждены держать свои планы в тайне даже от своих товарищей по партии. По нашему глубокому убеждению, не только в Москве, но и в Уральском Комитете были люди, которые по разным причинам были против убийства Царской Семьи. Вспомним также и о Берзине, которому Ленин лично поручил контролировать ситуацию вокруг Ипатьевского дома. При таких обстоятельствах проводить какие-то заседания со стороны Голощекина было бы не только бессмысленным, но и вредным. О предстоящем убийстве могло стать известно его противникам в Москве, и оно могло бы и не состояться. Тем более зачем нужно было принимать какие-то постановления, тем более устные? Честно говоря, вообще не понятно, что такое «устное постановление»? Государственная власть не знает такого понятия. Зато его знает преступный мир. Только называется такое «устное постановление» по-другому — «предварительный сговор группой лиц».

Такой сговор назвать «документом» никак нельзя, как нельзя его и опубликовать, так как его просто-напросто не существует. Совершенно несерьезно выглядит утверждение И. Ф. Плотникова о том, что документ не был составлен, так как Голощекин со товарищами вернулись поздно с пикника (с девицами). Ему вторит и Г. Б. Зайцев: «Вот так, сначала по-деловому обсудили в чрезвычайке,