Плацдарм - Сергей Звонарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему так получается? — спросил лейтенант с наивностью молодости. — Я же не для себя прошу, а для дела! Неужели никто не понимает всей важности вопроса?
Громов устало вздохнул.
— Понимают, Николай. Просто у всех есть свои задачи, за решение которых они отвечают. Первую очередь начальство беспокоится об этом.
— Но если тоннели закроются… что же тогда будет?
— Давай не опережать события, — спокойно предложил профессор. — Я попробую выбить тебе время на исследования, но ничего обещать не могу. — Немного помолчав, он добавил: — Нынче мое влияние в высоких кабинетах не очень велико, вот в чем дело. Но я попробую.
Удивительно, но кое-что Громову удалось — из канцелярии генерала Синицына пришло распоряжение о переводе группы Алексеева на работу в одну смену. Освободившееся время следовало использовать на решение проблемы сужения тоннелей.
Николай с головой ушел в работу, однако радовался он рано: на третий день на позиции, где размещалась его установка, заявился лично командир воинской части, где служил лейтенант, и под угрозой трибунала потребовал «прекратить самодеятельность». Алексеев пытался возражать, показав распоряжение Синицына, но успеха не имел.
Пришлось подчиниться.
Командир, видя, что лейтенант готов выполнить приказ, смягчил тон и даже снизошел до объяснений.
— Понимаешь в чем дело, — сказал он, — где Синицын, а где мы?
Лейтенант недоуменно уставился на командира.
— Вижу, не понимаешь, — резюмировал тот и усмехнулся. — Надо же, с такими сложными штуками управляешься, — он кивнул на вакуумную камеру, из которой исходило голубоватое свечение, — а тут не можешь сообразить.
Алексеев молчал, не зная, как ответить. Командир, сделав короткую паузу, сказал:
— Дела, Николай, развиваются так: связь между мирами слабеет. Ни Синицын, ни Громов не знают, что с этим делать. Если так пойдет дальше, мы останемся здесь одни. И что тогда будет стоить слово Синицына, или твоего любимого Громова?
Николай растерялся — с такой точки зрения он не смотрел на проблему.
— То-то и оно, — продолжил командир, — пока коридоры еще действуют, нам нужно обеспечить наш плацдарм всем, чем только сможем, по максимуму. А для этого коридоры должны работать, день и ночь. Понял?
Лейтенант кивнул, скрепя сердце. Да, логика в словах командира была, но какая-то очень узкая, слишком прямолинейная… Сразу Николай не нашелся с ответом, а потом было уже поздно. Да если бы и нашелся, то что? Неужели ему удалось бы убедить командира отменить приказ? Да ни в жизнь!
Последнюю неделю, пока тоннели еще не закрылись, лейтенант и его команда работали почти круглые сутки, урывая на сон три-четыре часа. Николай делал все, что мог, поддерживая ширину тоннеля, но все же проигрывал битву с природой — пять метров, четыре, потом три… Самым тяжелым был день, когда по коридору перестали пускать людей — это стало слишком опасным. Родственники тех, кто не успел перейти, растерянно стояли за пределами зоны отправления, ожидая, что решение сейчас отменят и их все же пропустят. Постепенно приходило осознание — возможно, они остались здесь навсегда. Начальник охраны пункта сообщения между мирами оказался, по счастью, человеком понимающим и старался, как мог, успокоить людей, зачастую выдавая спасительную ложь за правду.
А потом все кончилось. Тоннели закрылись, и голубоватое сияние, исходящее от вакуумной камеры, таяло в воздухе метрах в пяти от установки.
— Как дела? — спросил командир, заявившись на следующий день. — Есть коридор?
— Никак нет, товарищ майор — ответил лейтенант.
Тот кивнул.
— Вот теперь, лейтенант, можешь возиться с установкой в свое удовольствие, — сказал командир.
Николай хотел сказать, что «возиться» надо было раньше, когда еще был шанс исправить проблему, но… но он ничего не сказал. А смысл нарываться, если уже ничего не исправишь?
Прошло еще несколько дней. Поскольку установка больше не работала, ее расчет уменьшили, оставив только командира — самого Николая, — и радиста: он отвечал за связь радиосвязь между мирами, когда коридоры еще работали. Впрочем, Алексеев подозревал, что и радиста у него скоро отберут.
В то утро, как обычно, они возились с установкой — Николай проверял, без особой надежды, возникающие идеи — как можно восстановить тоннели между мирами, а радист — двадцатилетний парень, окончивший двухмесячные курсы связистов и после войны мечтающий устроится на флот, чтобы повидать мир, возился с приемником, выясняя, почему плывет частота приема. Внезапно шорох радиоэфира, доносившийся из динамика, сменился прерывистым треском, сквозь который прорывался голос, еле слышный:
— …вызывает Восточный Союз. Отвечайте…
— Володь, что там у тебя? — спросил Николай.
Тот пожал плечами.
— Не знаю. Передача какая-то. Может, наши пытаются связаться с той стороной?
Лейтенант задумался. Да, наверное, попытаться можно, хотя какие шансы на успех, если коридоры закрыты? Он уже собирался высказать эту мысль, как вновь раздался треск, и из динамика донеслось:
— …СССР вызывает Восточный Союз. Отвечайте…
Николай с Володей переглянулись.
— Это не наша передача, — сдавленным голосом сказал радист, — она идет оттуда! — он показал себе за плечо.
Николай вскочил на ноги.
— Лови сообщение, — распорядился он, — постарайся записать его целиком. Если с той стороны и правда пытаются с нами связаться, оно не будет длинным.
Володя кивнул.
— А ты куда? — спросил он.
— К командиру, — ответил лейтенант. Боже мой, билась в голове мысль, неужели получится? Надо снова собирать команду, упросить майора всех вернуть… и начать как можно скорее, чтобы не упустить шанс.
На этот раз, пообещал себе Николай, он уговорит майора.
Спустя пару часов ситуация прояснилась. Командира долго убеждать не пришлось, он с первых же слов осознал значение сообщения, принятого радистом. К тому времени, когда Николай с майором вернулись к установке, Володя уже знал полный текст:
««Внимание! СССР вызывает Восточный Союз. Отвечайте на этой частоте после запуска установки для создания коридора».
— Запускай установку, — распорядился командир.
— Есть, товарищ майор, — ответил Николай.
— А что ты им передашь?
Алексеев ненадолго задумался.
— Ну, например, так. «Говорит Восточный Союз. Ваше сообщение принято.»
— Годится, — одобрил майор, — так и передавай. И ни слова больше. Понял?
— Так точно!
Впервые за последние три месяца профессор Громов не знал, что ему делать.
Нет, разумеется, как и все последние тридцать с лишком лет, он вставал в семь часов утра — или раньше, если так складывались обстоятельства, —
