Сторож брату моему.Тогда придите ,и рассудим - Владимир Михайлов

— Значит, что будет готовиться война в полном объеме, верно, — откликнулся тот. — Но ведь я могу рассуждать только со своих позиций. Понимаете, Полководец — устройство настолько мощное, что если дать ему направление, он найдет, я думаю, выход даже из таких ситуаций, в которых не разберется и все человечество, если даже начнет думать разом, по команде. И моя задача, как я вам уже сказал сохранить нашего мальчика в добром здравии и готовности, потому что тогда у нас останется хоть какой-то шанс. А если я сделаю то, чего вы хотите — подкреплю вашу информацию, — он просто закапризничает, я вам уже говорил. И мы потеряем всякую возможность оперировать оружием. Это, мне кажется, будет куда страшнее.

— И все-таки… Почему не заявить прямо вашему Полководцу, что задача не имеет решения?

— Да именно потому, что он — ребенок, мальчик, малыш. Он не может признаться в поражении и будет упорствовать до конца. Ну, как дети, знаете.

— Откуда мне знать? — буркнул Форама. — У меня их никогда не было. Кстати, почему вы решили, что он именно мальчик, а не девочка?

— Почему? — Хомура несколько минут подумал. — Да не знаю… Потому, наверное, что мы все вокруг него — мужики, а он ведь многому научился у нас и, значит, думает, как существо мужского пола, — если говорить об особенностях мышления, логики…

— Ну-ну… Но, значит, есть в нем нечто, почему вы зовете его ребенком? Как у него с эмоциями? Любовью, привязанностью, смелостью, трусостью и всем подобным?

Штаб-корнет посмотрел на Фораму озабоченно; надо полагать, такого рода анализом возможностей Полководца он никогда еще не занимался. Подумав, он покачал головой.

— Да никак, наверное. Думаю, в этом отношении он никак не напоминает нас с вами. Не забудьте: он все же — военная машина, прежде всего — военная. И, наверное, то, что может иногда показаться проявлением эмоциональной стороны его существа, на самом деле является лишь результатом тщательно проанализированых, чисто деловых, всецело практических соображений. Может быть, мы и стали считать его ребенком потому, что он не обладает той гаммой чувств, которые украшают — или отравляют жизнь взрослых.

— Ребенок, играющий в солдатики…

— Но играющий лучше всех в мире. И солдатики эти — живые.

— Понимаю. Однако… У вас есть дети, штаб-корнет?

— Нет. Мы все при Полководце — холостяки. Почему-то отбирали таких…

— Да, тут мы в эксперты не годимся. Но, может быть, попробуем хоть в чем-то разобраться? Вот вы говорите, что ваш малыш может закапризничать, например.

— Ну да, так я говорю, — Хомура пожал плечами. — Просто другого слова не находится. Но кто знает, насколько сущность этого совпадает или не совпадает у ребенка — и у Полководца. Внешне — похоже, да.

— Но ведь капризничать — значит, проявлять эмоциональную сторону характера, а не рациональную?

— Вы слишком многого хотите от меня, мар. Я, в общем, знаю не более того, что мне положено.

— И потом, его стремление к игре, о котором вы упоминали, желание воспринимать все, как игру — в том числе и эту задачу, последнюю. Игра в солдатики — вы сами так сказали.

— Да, этого у него не отнять, действительно. Не знаю, может быть…

— Вы давно служите при нем?

— Шестой год.

— А сколько лет ему самому?

— Полководцу? Уже двенадцать с лишним. До него было устройство попроще. Но и он тоже постоянно совершенствуется, получает новые контуры…

— Он всегда был таким, как сейчас? Или со временем что-то в нем меняется?

— Ну, если оценивать человеческими мерками, он становится, безусловно, опытнее… Умнее, что ли.

— И спокойнее?

— Не знаю, право, что сказать. В чем-то становится, а в чем-то другом, наоборот, с ним приходится быть осторожнее, чем раньше.

— Я чувствую, что мне просто необходимо повидаться с ним самому. Побеседовать… Чтобы понять, что он такое. И можно ли рассчитывать на его помощь в какой-то форме, или не стоит терять на это время и надо сразу искать что-то другое.

— Что же другое сможет помочь, если Полководец подаст команду на бомбоносцы? — Хомура покачал головой, — Конечно, поговорить с ним вам бы следовало. Мы ведь к нему привыкли, многого уже просто не замечаем, а вы могли бы что-то уловить.

— Как же мне попасть туда, к вам?

— Сам не знаю. Попытаемся как-то протащить вас туда. Хотя вообще принято считать, что это задача беспокойная: каждый раз при входе и выходе автоматическая проверка на ритмы мозга, на отпечатки пальцев, на запах, на кровь… Очень нелегко будет. Но, наверное, иного выхода нет.

— Иной выход мог бы найтись, если бы…

— Тсс!

Приближался некто — вроде бы здешний, вроде бы даже под хмельком, чуть покачиваясь, что-то мурлыча под нос; шел прямо на них. Форама быстро огляделся; нет, никого другого поблизости не было. Тогда он повернулся — так, чтобы ни малейшего света не падало на его лицо, а Хомура, чуть сместившись, оказался между Форамой и приближавшимся. Позади того показалась еще одна фигура, но это был Горга, державшийся шагах в десяти. Незнакомый подошел, остановился в двух шагах, все так же чуть пошатываясь — но глаза смотрели трезво и пристально.

— Форама, ты, что ли? — спросил он, и даже язык, кажется, не совсем повиновался ему. — Куда же ты подевался от ребят? А мы тебя ждем, может, еще что выдашь интересное…

— Давай отсюда, — проговорил Хомура холодно. — Здесь на чужака не пьют. Поищи, где подают.

— Слушай, Форама… — но уверенности в голосе пришедшего не было, он явно бил наудачу.

— Катись-ка ты к своему Фораме, — сказал Хомура и шагнул вперед, а Горга, так и держась в десяти шагах, громко, подчеркнуто кашлянул. — А сюда не показывайся, — продолжал Хомура. — Здесь и без тебя комплект.

— А ты его не видел случайно?

— Думаешь, я всех тут знаю?

— Ну, он заметный — треплется про науку, про взрывы…

— A-а… Дружок, что ли?

— Ну да, дружок. Сам позвал, чтобы я приехал, и вот… А ведь я ему свеженький материал привез, как раз к случаю.

— Видел я его час назад, — сказал Хомура. — Тут целая шарага была. А сейчас — не знаю. Пошарь по кустам. Он тут уже тепленький был.

— Да? Ну ладно. А вы оба, — он все изворачивался, пытаясь ненавязчиво заглянуть в лицо Фораме, но Хомура возвышался непоколебимо, а Горга приблизился на несколько шагов и снова внушительно кашлянул, — вы оба, если заметите, скажите дружок его идет. По имени мар Цоцонго, это я и есть. Или лучше крикните меня погромче, я далеко не уйду… А еще лучше — позовите подружку его, тоже приехала, любовь у них с давних времен, вот она и беспокоится…