Карл XII, или Пять пуль для короля - Борис Григорьев

Такую оценку духовному и физическому состоянию Карла XII в целом дают почти все, кто видел его и общался с ним при осаде Штральзунда, в Лунде или во время норвежских походов. Более вдумчивые и внимательные, правда, все-таки отмечали некоторые или незначительные изменения в поведении короля. Что же это за изменения, помимо чисто внешнего вида?

Его робость и замкнутость несколько уменьшились. Иногда он мог пуститься в продолжительные и подробные рассуждения по политическим и военным вопросам или своих собственных действий в прошлом (правда, он позволял себе это наедине с каким-либо близким и доверенным лицом, но раньше ведь и того не было!). В Штральзунде и после него у короля стало появляться время на чисто теоретические занятия, в частности, он охотно, глубоко и со знанием дела продолжил свой диалог с архитектором Тессином, установил контакт с математиком Пульхемом и философом, математиком и механиком Сведенборгом, а однажды чуть не ввязался в заочную полемику с одним немецким философом. У короля несколько смягчился характер, он стал более снисходительным к человеческим слабостям и ошибкам своих подчиненных. Отпечаток высокого умственного спокойствия и гармонии стал явно заметен в его поведении. Те, кто встречался с королем в последние его годы, находили его более интересным и глубоким, чем в юном возрасте. Возможно, все это и объясняется возрастом: ведь к этому времени он достиг уже 33 лет — для XVIII века возраст зрелый и солидный. Какими бы причинами ни были обусловлены эти изменения в духовном облике короля, они, несомненно, делают ему честь как человеку.

Французский посол, встречавшийся с Карлом XII в Штральзунде, писал в Париж: «Король Швеции, как вы знаете, высок ростом и обладает фигурой, которая могла бы служить натурой для искусного скульптора. Его лицо очаровывает намного сильнее, нежели его портреты; его глаза очень мягкие, а манеры его поведения и того мягче. Ему нравится дарить подарки, но он не любит, чтобы его за это благодарили».

Но за внешней мягкостью и невозмутимостью скрывались вулканические страсти. Английский историк Р. Хэттон приводит следующий эпизод: в 1717 году король якобы пришел в ярость от своего портрета, сделанного известным художником Давидом Крафтом, на глазах у мастера исполосовал ножом полотно и заставил начать всю работу сызнова. Причина? С полотна на Карла смотрел не благодушный и спокойный монарх, а измученный внутренней борьбой человек, воплощение самой жестокости и бесчеловечности. Портрет, слишком точно обнаживший внутреннее состояние короля, никому нельзя было показывать. Судя по всему, внешний вид Карла сильно отличался от того описания, который составил британский дипломат Т. Уэнтворт в 1707 году в Альтранштедте[232].

Дипломатические средства борьбы были теперь самыми важными для Карла XII. И хотя в отношении дипломатии в короле, как мы уже упоминали, произошла определенная метаморфоза, но настоящим дипломатом он стать так и не смог. Приемы и методы дипломатии вызывали у него если не отвращение, то во всяком случае откровенное неприятие. Во многих вещах он по-прежнему оставался прямым, непреклонным, бескомпромиссным. Уже упомянутый выше Аксель Лёвен в своих воспоминаниях о короле приводит его высказывание на эту тему: «Имеют ли государи право совершать поступки, которые для обычных людей считаются позорными? Я на это не способен, даже если на карту будут поставлены десять королевских корон; и если я даже завоюю сотни городов, я не сделаю так, как это сделал король Пруссии, завладевший Штеттином и Нижней Померанией; или когда он с той же несправедливостью, чтобы удержать несправедливо захваченное, открыто перешел в стан моих врагов. Короли требуют от своих подданных честности, а сами они существуют для того, чтобы способствовать справедливости на земле. Не должны ли они и сами быть справедливыми? И как они могут, одни среди всех, располагать свободой и поступать по своему усмотрению?»

Непрактично с политической и государственной точки зрения, зато как симпатично с человеческой! Да, Макиавелли никогда бы не мог сделать из Карла XII своего ученика, замечает Ф. Г. Бенгтссон. Низость, по его понятиям, был» также неприемлема в дипломатии, как и в частной жизни, и для правителей он исключений в этом отношении тоже не делал. Впрочем, жизнь заставила короля Швеции пойти и в этом важном вопросе на компромисс: когда торжествующие враги загнали его в угол, когда дипломатия стала главным его оружием и он предоставил неограниченную возможность заниматься ею способному и не очень щепетильному баронет Г. X. Гёртцу, вот тогда ему пришлось закрывать глаза на многие «детали», которые конечно же находились в противоречии с его принципами. Да, все-таки и здесь жизнь оказалась сильнее несгибаемого короля-рыцаря.

В отношении упрямства Карла: барон Гёртц на Аландской мирной конференции рассказывал своему русскому партнеру А. И. Остерману, что он «...никакого упрямства в нем не нашел». Верить Гёртцу в той ситуации было бы конечно же рискованно, но ведь преодолел же король свое неприятие голштинского министра и, несмотря ни на что, приблизил его к своей особе. Жизнь заставила, и это косвенно тоже кое о чем говорит.

Прусский Фридрих стал теперь главным врагом Карла XII: король не мог простить ему вероломства в отношении Штеттина и других шведских территорий в Померании. Согласно воспоминаниям А. Лёвена, к этому времени коренным образом изменилось отношение шведского короля к Петру I. Он испытывал теперь к нему искреннее уважение и, за исключением начального периода войны, считал все поступки царя честными — чего по-прежнему нельзя было сказать ни об Августе II, ни о Фредрике IV.

... Какой же виделась Карлу XII ситуация с высоты крепостных стен Штральзунда? С 1701 года, когда он сделал последний шаг на территории королевства и вторгся со своим победоносным войском в Курляндию, и до момента его возвращения в шведскую Померанию изменилось многое. Северный альянс, который перед русским походом лежал в руинах, воскрес вновь. Судьба территориальных владений Швеции в Германии была предопределена. Под ударами датчан пали Верден и Бремен (7 августа 1712 года). Вслед за Прибалтикой Россия овладела Финляндией, недавно русский флот под Гангутом одержал победу над шведским, и Петр I занял Аландские острова. Россия стала непосредственно угрожать шведской метрополии. Русские войска окружили и блокировали Штеттин с его четырехтысячным гарнизоном во главе с генералом Ю. А. Мейер-фельтом, датско-саксонские войска создали кольцо вокруг Висмара, где заперся генерал-майор Шультц фон Ашераден с 3,5-тысячным гарнизоном, а датско-прусская армия подбиралась к Штральзунду.