Хаидэ - Елена Блонди

«Я-а-а-а…»

Кошачья глотка хрипела, в кошачьей умирающей голове не было мыслей, только маленьким краешком, подталкиваемая близкой смертью, засветилась слабенькая, человеческая, которой позволено было прийти лишь потому, что смерть вот она, уже не отменится.

«Я… не зверь. Онторо. Жен-щи-на. Че-ло-век-к-к-ххх».

«Да?» Всадник смеялся, запрокидывая красивое лицо к темному небу. Поднял руки и выпрямил колени, набирая высоту, чтоб оттуда ринуться в тесную клетку, пробивая плоскую змеиную голову ледяным сквозняком. «Ты умираешь. Слаба. Я говорил, не сумеешь вернуться».

Зрители кричали, хлопали и качая головами, доставали кошельки. Звенели монеты, переходя из одной ладони в другую. Кто-то жадно пил вино, кто-то хватал с подноса фрукты и, разбрасывая, рычал, требуя сырого мяса. А рядом истерически смеялись женщины. Люди вставали, чествуя демона, тянули шеи, разглядывая, как тот, поднимая ногу, готовится добить умирающую пятнистую тварь, что все еще дергалась, скользя лапой по плитам. И никто не видел, как над квадратной клеткой зависло, собираясь клубком, размытое белесое пятно.

Онторо застыла, утишая судороги зверя. Нельзя кошкой. Нельзя сейчас кошкой. Кошка умрет через пару мгновений, когда хохочущий великан опустит на ее спину тяжелую ногу.

Не по меркам времени пира, а по совершенно другим, в испуганной голове летели, отщелкивая себя, воспоминания и, падая, отскакивали, уносясь прочь.

Человек. Она человек.

Каморка под проломом и Матара, послушно поднимающая черные руки, смазанные бледной мазью.

Нуба в мороке своей темницы и ее ложь, чтоб приблизить его к себе.

Жрец учитель, его ласки, полные сладких страданий.

Рабыни, которых она отдавала сурово наказывать за мелкие провинности.

Жажда стать вечной, долгоживущей. И уверенность — все можно отдать, все человеческое.

Отдала его целиком… И что поможет ей сейчас?

Она уже не звала Белого Всадника. Жизнь уходила через дыхание и, может быть, кошка умрет раньше, чем опустится нога победителя.

Выдох свернулся дымным колечком и вдруг показал единственному ее глазу, а второй был закрыт, и прижат к плитам, — маленькую хижину, полную мух и зноя. Мать жаркая и большая. Но Онторо не отодвигается, потому что пока она с ней, пока лежит, засыпая, глядя в плетеную стенку, по которой ползет рыженький муравей, знает — ничего не случится.

Тяжкая нога ударила в спину и шею, метнулись вверх лапы, как у тряпочной игрушки. И с кровью, потекшей из раскрытого рта, Онторо покинула умирающего зверя.

«Сумела»… Белый Всадник уже протягивал к ней прозрачные руки и, не останавливая дымного движения, развернулся, узкой невидимой стрелой скользнул в клетку, в глаз, в голову, ленивую и бессмысленную. Прижимая к себе Онторо, ставшую маленькой, как лепесток, случайно прилипший к одежде путника, что идет через мокрый от росы луг, распластался под плоским сводом черепа.

«Теперь не мешай. Смотри, как делают это вечноживущие»…

— Пусть бьется с удавом!

— Канария! Чортова баба, давай змею!

— Иэххх! Ставлю!

— Задавит!

Мужчины орали, стучали кулаками по скамьям. И разнузданная жажда крови и смерти, собираясь черными и багровыми клубками, крутилась над потными взъерошенными головами. Никто не видел их. Только старый флейтист, поднимая голову, вдруг отвел от напряженных губ лесенку трубочек и ахнул, сжимая флейту. Но под злым взглядом старшего прижал к трясущимся губам и послушно задудел, не слыша себя.

Питон покачивался, задевая плоской головой низкий потолок из переплетенных прутьев. Неслышно шурша, текли по соломе тугие петли, бугрясь мускулами. Черные зрачки стояли неподвижно в широких желто-зеленых глазах.

Канария, опьяненная криками, смеялась, прижимая к груди руки. Из горсти свисало драгоценное ожерелье, кололо пальцы уголками пряжек. Кланяясь в стороны, как человек только что исполнивший вечное — песнь или музыку, принимала восхищенные взгляды. И упивалась испугом в глазах женщин, что отступили, утомясь радоваться смертям. Сойдя со своего места, пошла вдоль решеток, махая рукой в сторону рычащего и топающего демона в загородке. Думала быстрые рваные мысли о том, что надо дать ему отдых, а то вдруг и правда, змея победит…

Глаза хозяйки скользили по восторженным лицам тех, кого она совратила ударами смерти. Все более сильными. И вдруг остановились, столкнувшись с глазами змеи, уже совсем рядом. Свет падал наискось, отсекая часть светлой морды, и из полумрака сверкали болотной зеленью живые огни. Раскрылась освещенная пасть, забелели тонкие острые клыки, загнутые внутрь.

— Да? — сказала Канария в прыгающий горячий воздух, остановилась, прислушиваясь к чему-то посреди шума.

Кивнула, сжимая кулаки. И с досадой посмотрев на мешающее ожерелье, подозвала Алкиною, что так и стояла в проеме, прислонившись к каменной стенке.

— Я велела тебе идти спать! Непослушная девчонка!

— Я спала! А все кричат. Громко.

— Хорошо. Вот, возьми, пусть Галата проводит тебя в мои покои, положи ожерелье в шкатулку и заприте двери. Ключ Галата принесет мне. А ты — спать!

Алкиноя протянула руку и приняла тяжелую низку. Темные глаза загорелись. Оглянулась на толстую строгую Галату, и, прижимая украшение к груди, ревниво сказала:

— Я сама понесу.

— Иди, — Канария не слушала ее, снова поворачиваясь к змеиной клетке.

— Да? — снова прошептала, глядя в равнодушные, как зеленый лед с трещиной, глаза.

Медленно подходя, как человек, что на ходу слушает собеседника, встала у клетки и подняла пустые руки.

— Слушайте меня, уважаемые гости! Пока мы с вами мирно пировали…

Подождала, пока шум утихнет и снова крикнула, глубоким голосом человека, привыкшего отдавать приказы и втолковывать свои желания:

— Мы пировали. И веселились, как подобает хорошим горожанам.

— Да! — закричали слушатели, протягивая руки к кувшинам.

— А в это время подлая воровка, дикарка из дальних степей, пробралась в мой дом, чтоб поживиться. Она чуть не убила двух моих рабов! Ранила кинжалом храброго Гетея! Разве это хорошо?

— Стерва!!! — заорал пьяный высокий мужчина, указывая на Канарию кубком. И осекся, когда к нему повернулись.

— Дикарка, дикарка — стерва, я говорю! — махнул рукой, обводя кубком полукруг.

— Да, Канария, наша добрая хозяйка, покажи нам ее!

— Дай посмотреть! Может, она будет грызть кости?

— Или сожрет дохлую кошку?

Канария обвела гостей торжествующим взглядом, выпятила тяжелый подбородок.

— Я думаю, будет забавно, если мой питон сначала сразится с воровкой. А уж потом сойдется в бою с демоном.