Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии - Луи Жаколио

Факир понял, что он погиб безвозвратно… Никакая человеческая сила не могла поднять изнутри обе гранитные плиты, закрывавшие отверстие подземелья. Будь еще положена одна только нижняя, Утсара мог бы взобраться на плечи падиала и с помощью своей геркулесовой силы поднять ее своим плечом; но давление верхней, большей по размеру и толщине, делало невозможной всякую надежду на успех… Вот почему пленник без всяких колебаний начал звать на помощь, предпочитая опасность, которая явилась бы следствием этого, ужасной смерти от голода, ждавшей его в Колодце Молчания.

Крики его превратились мало-помалу в рев, в котором не было ничего человеческого; и — странная вещь — несчастному казалось при этом, что кричит не он: вследствие особенного устройства этого мрачного подземелья звуковые волны, ударяясь о стены полукруглого свода, возвращались обратно к центру, где находился Утсара, и оглушали его, точно звуки трубы, раздающиеся прямо над его ухом.

Факир подумал сначала, что падиал пришел в себя и кричит вместе с ним; но когда, выбившись из сил, он замолчал, то понял, что он один только зовет на помощь, которая не приходит и не придет никогда. Сколько криков уже заглушали эти мрачные стены!

Утсара поддался в первую минуту весьма понятному чувству страха, над которым скоро взяла верх его закаленная натура. К нему снова вернулось обычное хладнокровие, не покидавшее его ни при каких обстоятельствах.

— Невозможно, чтобы падиала не было здесь, — сказал он себе, — ведь я поднял вторую плиту, закрывавшую отверстие. Надо только отыскать его и привести в чувство от обморока, который, по-моему, длится слишком долго… А там увидим.

Предвидя возможность борьбы с кем-нибудь, Утсара, как помнят читатели, снял с себя всю одежду. Теперь он пожалел об этом; страстный курильщик, как все индусы, он, имея в одежде принадлежности для курения, мог бы зажечь огонь… Утсара решил воспользоваться единственным средством, которое ему оставалось, и придерживаясь, стены, приступил к обходу своей тюрьмы… Под ногами его трещали и стучали друг о друга кости скелетов, катились со всех сторон черепа и, заставляя его спотыкаться, напоминали ему каждую минуту, что ни один из тех, кто вошел сюда, не вышел живым. Тошнотворный запах, который душил его, еще более увеличивал непреодолимое отвращение, какое все индусы питают к останкам мертвых… Напрасно, однако, факир осматривал подземелье — он ничего не нашел! Он начал тот же осмотр второй раз, затем третий, но по-прежнему без всяких результатов.

— А между тем, — говорил он, сдерживая овладевшее им бешенство, — он не мог убежать. Ему не под силу было открыть отверстие; даже если бы падиал открыл его, он не мог бы выйти из коридора, который ведет в зал, где находится эта страшнейшая тюрьма. Попасть туда можно только через потайные сообщения, которые падиал не должен был и ни в коем случае не мог знать.

Суеверный, как и все его соотечественники, он готов был уже допустить чудесное вмешательство какого-нибудь духа, покровителя семьи Хамедов, когда вдруг ему пришла в голову мысль, что ночной сторож Биджапура, имея при себе, вероятно, средство для разжигания огня, нашел одно из боковых помещений, которое факир не заметил при осмотре Колодца Молчания.

Он снова принялся за исследование и, вспомнив вдруг, что в одном месте у стены он заметил довольно сильное понижение в куче костей, поспешил туда. На этот раз он не удовольствовался одним только поверхностным осмотром, а протянул руку, ощупывая стену и отстраняя кости, которые при малейшем прикосновении скользили вниз. Наконец, он нащупал верхушку отверстия, настолько большого, как ему показалось, что человек свободно мог пройти через него. Продолжая удалять препятствия, состоящие из остатков скелетов, которые в этом месте лежали более плотно, чем где-либо (факир объяснил это тем, что падиал нарочно стащил сюда кости, чтобы в случае осмотра скрыть вход в найденное им убежище), он кончил тем, что совершенно очистил проход. Радость, овладевшая им, тотчас уменьшилась тем обстоятельством, что хотя отверстие прохода и было свободно, но в нем, по-видимому, никогда не было закрывавшей его створки; в этом он убедился с помощью рук. Приходилось заключить, что это подземелье предназначалось для заключенных, осужденных на голодную смерть: проход должен был кончаться тупиком и не иметь никакого сообщения с другими частями здания, чтобы не дать несчастному возможности убежать.

Тем не менее это не лишило факира последнего проблеска надежды. Зная все способы запоров, употребляемых здесь, он надеялся еще, что выберется на свободу. Кончив очистку отверстия, он осторожно протянул вперед ногу, придерживаясь за стену, так как отверстия в таких подземельях часто бывали лишь приманками, предназначенными для того, чтобы осужденные падали в отвесно вырытую пропасть.

Невыразимая тревога охватила его в тот момент, когда вытянутая вперед правая нога попала в пустое пространство… Никакого сомнения больше! Перед ним находилась ловушка, и ему стало понятно молчание несчастного Дислад-Хамеда, который свалился, вероятно, на дно пропасти… Но это оказалось ложной тревогой, так как нога его скоро уперлась в твердую поверхность и он, удостоверившись предварительно, так ли это, понял, что ступил на первую ступеньку лестницы. Прежде чем двигаться дальше, он сложил обе руки в виде трубы и крикнул во весь голос:

— О! Э! Хамед!.. Это я, факир Утсара!

Затем он внимательно прислушался. Ни звука голоса, ни малейшего шума не донеслось к нему из глубины…

После нескольких минут молчания он стал спускаться, считая ступеньки. Зная количество ступенек лестницы, шедшей из залы, где находился, до земли, он мог приблизительно составить себе понятие о глубине ее нахождения. Он прошел шестьдесят две ступеньки и заключил из этого, что находится наравне с внешней почвой. Прежде чем продолжать спуск, он повторил свой зов делая ударение на своем имени, которое только одно и могло внушить доверие падиалу, если только тот был еще жив.

На этот раз его попытка увенчалась успехом; громкий крик удивления и невыразимой, безумной радости, раздался в ответ. Чтобы избежать пытки, угрожающей ему, падиал скрылся в этом длинном проходе, который он неожиданно нашел. Имя факира Утсары было для него символом спасения.

— Где ты? — крикнул ему факир.

— Внизу под тобой… Погоди, я поднимусь.

— Нет, оставайся там, где стоишь; я сойду к тебе.

И факир продолжал считать ступени; он так хорошо знал внутреннюю и наружную топографию всего громадного здания, что надеялся установить положение, направление, глубину и назначение этой лестницы, ибо ничто в этом таинственном здании не было сделано без определенной цели.