Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон

Аксиманд прошел между рядов собравшихся, раздавая листки.

— В этом пасквиле нас называют убийцами и дикарями. Этот непокорный поэт осмеивает нас в своих стишках! Лживые листки каждый день распространяются по кораблю.

Торгаддон взял листок из рук Аксиманда и быстро пробежал взглядом, уже зная, кто автор мятежного произведения. Стихи были резкими, но едва ли могли послужить призывом к бунту.

— А вот еще! — крикнул Аксиманд. — В листовках Божественного Откровения Императора называют богом. Богом! Можете ли вы представить себе что-либо более бессмысленное? И всей этой ложью забивают головы тех, ради кого мы сражаемся. Мы проливаем кровь и умираем, и вот какова награда: поношение и ненависть. Братья, я говорю вам: если мы не начнем действовать немедленно, корабль Империума, сумевший преодолеть множество штормов, утонет под тяжестью этого мятежа!

Гневные выкрики и призывы к действию прогремели в стенах оружейного склада, и жажда отмщения, которую он заметил на лицах своих боевых братьев, не понравилась Торгаддону.

— Прекрасная речь, — сказал он, когда гневные возгласы немного поутихли. — Но почему бы сразу не перейти к делу? Мне еще надо готовить роту к боевому десанту.

— Ты, как всегда, говоришь откровенно, а, Тарик? — сказал Аксиманд. — Вот за это мы тебя уважаем и ценим. Поэтому ты нам очень нужен, брат.

— Нужен? О чем это ты?

— Разве ты не слушал, о чем здесь говорилось? — спросил Малогарст и, прихрамывая, пошел ему навстречу. — Угроза возникла в рядах самой экспедиции. Враг находится внутри флотилии, Тарик, и это самый коварный противник из всех, с кем мы сталкивались.

— Мал, говори яснее, — вмешался Абаддон. — Тарику надо все хорошенько разжевывать.

— Весьма благодарен, Эзекиль, — отозвался Торгаддон.

— Нам стало известно, что летописца, автора этих мятежных посланий, зовут Игнаций Каркази, — сказал Малогарст. — Его надо заставить замолчать.

— Заставить замолчать? И как ты собираешься это сделать? — спросил Торгаддон. — Отшлепаешь по рукам? Прикажешь прекратить озорство? Что-то вроде этого?

— Тарик, ты знаешь, что я имел в виду, — заметил Малогарст.

— Знаю, но я бы хотел услышать, как ты это скажешь.

— Хорошо, если ты настаиваешь, я скажу прямо. Каркази должен умереть.

— Знаешь, Мал, ты, кажется, сошел с ума. Ты же предлагаешь убийство! — возмутился Торгаддон.

— Если должен погибнуть враг, это не убийство, Тарик, — возразил Абаддон. — Это война.

— И ты собираешься воевать с поэтами? — рассмеялся Торгаддон. — Эзекиль, да они потом не одно столетие будут воспевать твои подвиги. Подумай хорошенько. В любом случае этот летописец находится под покровительством Гарви. Стоит тронуть Каркази, как он выдаст тебя Воителю с головой.

При упоминании имени Локена все смущенно замолкли, и стоящие перед Торгаддоном члены ложи обменялись тревожными взглядами.

В конце концов, заговорил Малогарст:

— Я надеялся, что до этого не дойдет, но ты не оставляешь нам выбора, Тарик.

Торгаддон крепко сжал рукоять ножа. На короткое мгновение ему показалось, что придется пробивать дорогу к выходу сквозь строй братьев.

— Оставь в покое свой нож, мы не собираемся на тебя нападать, — бросил Малогарст, заметив настороженный взгляд Торгаддона.

— Продолжай, — сказал ему Торгаддон, не снимая руки с оружия. — До чего ты надеялся не дойти?

— Гектор Варварус утверждает, что разговаривал с членами Совета Терры по поводу событий, сопутствующих ранению Воителя. Если он еще не успел проинформировать Малкадора или Сигиллайта, то наверняка скоро это сделает. И он каждый день требует, чтобы Воитель свершил правосудие.

— И что ответил ему Воитель? Я тоже там был. И Эзекиль. И ты, Маленький Хорус.

— И Локен тоже там был, — закончил Эреб, приближаясь к остальным. — Он вел вас на посадочную палубу, и он прокладывал путь через толпу.

Торгаддон с угрожающим видом шагнул к Эребу:

— Я же сказал тебе помолчать!

Он отвернулся от Эреба, но выражение лиц его братьев привело Торгаддона в отчаяние. Они приняли решение бросить Гарвеля Локена на съедение волкам!

— Мал, неужели ты всерьез говоришь об этом? — возмутился Торгаддон. — Эзекиль? Хорус? Неужели вы готовы предать своего брата по Морнивалю?

— Он же предает нас, позволяя этому летописцу распространять лживые стихи, — сказал Аксиманд.

— Нет, я на это не пойду, — решительно сказал Торгаддон.

— Ты должен, — настаивал Аксиманд. — Только если ты, Эзекиль и я поклянемся, что именно Локен устроил побоище на палубе, Варварус будет считать его виновником смертей.

— Так вот что вы задумали? — произнес Торгаддон. — Решили убить двух зайцев одним выстрелом? Сделать Гарвеля козлом отпущения, и тогда можно будет свободно избавиться от Каркази. Да как вы могли до такого додуматься? Воитель никогда не одобрит этого.

— Ты высказался весьма откровенно, — сказал Таргост. — Только ты ошибаешься насчет согласия Воителя. Это было его предложение.

— Нет! — закричал Торгаддон. — Он никогда бы…

— Тарик, другого пути нет, — прервал его Малогарст. — Под угрозой оказался весь Легион.

Поняв, что они уже предали друга, Торгаддон ощутил, как внутри него что-то умерло. Сердце разрывалось в выборе между Локеном и Сынами Хоруса, но едва Торгаддон осознал необходимость выбора, он уже знал, что должен делать.

Он решительно вытащил свой клинок из ножен.

— Если для спасения Легиона требуется пойти на предательство и убийство, значит, Легион не достоин спасения! Гарвель Локен — наш брат, неужели вы сможете предать его бесчестию? Я плюю на вас за одну только мысль об этом.

В зале раздались изумленные вздохи, а затем в адрес Торгаддона полетели гневные выкрики.

— Тарик, подумай хорошенько, — предупредил его Малогарст. — Ты или с нами, или против нас.

Торгаддон сунул руку под накидку и швырнул к ногам Малогарста небольшую серебряную вещицу. В свете свечей блеснул медальон ложи.

— Значит, я против вас, — сказал Торгаддон.

19

В ИЗОЛЯЦИИ

СОЮЗНИКИ

КРЫЛО ОРЛА

Петронелла, сидя за секретером, заполняла страницу за страницей своим тонким почерком, почти не оставляя пробелов между строчками. Ее волосы рассыпались по плечам свободными локонами. Цвет лица свидетельствовал о том, что она уже многие месяцы не переступала порога своей комнаты и давным-давно не видела дневного света.

Результатом долгих месяцев, проведенных в роскошной каюте, стала стопка исписанной бумаги, но помещение при этом несколько утратило свое былое великолепие. Постель уже давно не застилалась, а одежда в беспорядке валялась там, где Петронелла раздевалась перед тем, как отправиться спать.

Горничная Бабетта изо всех сил старалась хоть ненадолго отвлечь госпожу от работы, но Петронелла ее не слушала. Надо было записать все до последнего слова, до самой мельчайшей детали. Даже если откровения не были предсмертной исповедью Хоруса, Петронелла знала, что все это должно быть записано, поскольку рассказ содержал его самые сокровенные мысли. Она стала обладательницей информации, о которой никто раньше даже не подозревал, секретов, не выходивших на свет со дня начала Великого Крестового Похода, и фактов, от которых Империум содрогнется до самых основ.

Только однажды за все время путешествия ей пришла в голову мысль, что все эти факты, возможно, лучше оставить в тайне, но она была палатиной Дома Карпинус, и такие вопросы не могли ее беспокоить. Значение имели только знание и истина, а правильно ли она поступила, пусть судят будущие поколения.

Иногда всплывали смутные воспоминания о том, что она, будучи сильно пьяной, в неопрятном баре рассказала все эти ужасные вещи какому-то поэту, но Петронелла абсолютно не могла припомнить, что между ними произошло. Незнакомец больше не искал с ней встречи, так что она могла предполагать, что он не пытался ее соблазнить или это ему не удалось. Все это несущественно. Сразу после начала войны с технократией Петронелла заперлась в своей каюте и постепенно опустошала все до единой ячейки памяти в своей голове, чтобы не пропустить ни одного оборота, ни одного слова, сказанного Воителем.