Изгнание владыки - Григорий Адамов

Ответа из колхоза Женя не получила: было ясно, что именно атмосферные разряды прервали связь с Кечмаевым.

Я распорядился зажечь на крыше мощный прожектор в два миллиона свечей, направив его в ту сторону, откуда мы ожидали Кечмаева.

Мы все опять разошлись по своим помещениям. Но Женя, прежде чем уйти, сказала мне:

– Кечмаеву будет плохо… Это пурга… она убивает все живое. Я это хорошо знаю. Когда я была еще маленькая, она убила моего брата с целой упряжкой оленей.

– Ну, Женя, машину она не убьет, – успокаивал я ее, – а машина у Кечмаева хорошая…

Оставшись один, я поработал еще час-другой под неистовый рев и гул пурги и пошел в обход по рабочим помещениям станции.

Внизу насос, подававший воду из моря в испарители, работал исправно; в испарительном отделении, в турбинном зале все было в порядке. Но везде чувствовалось невероятное напряжение, испытываемое зданием в борьбе с огромным напором урагана. Казалось, стены и крепления скрипят и стонут и их стоны сливаются с ревом пурги. Когда я перешел в конденсатор и поднялся наверх, этот рев оглушил меня. Но транспортер работал бесперебойно, ледяная крупа холодильного гидрата беспрерывно сыпалась, как горох, из башни в конденсатор. Правда, приборы показывали, что крупа имела большую против нормы примесь снега, с которым, очевидно, не мог полностью справиться снегоочиститель. Но ничего угрожающего пока еще не было в этом.

Прямо с осмотра я прошел в столовую обедать. Женя уже была там. Она сообщила мне, что еще раз пробовала вызвать Кечмаева, но это ей не удалось.

По нашим расчетам, он должен был бы при обыкновенных условиях уже приехать к нам. Его аэросани могли развивать скорость до ста пятидесяти километров в час. Но об этой скорости при такой пурге не приходилось, конечно, и думать. Раньше, чем через час, его не следовало ожидать.

Кечмаев через час не приехал. Время тянулось под непрерывный рев и стон ветра. Беспокойство превращалось в тревогу, которая с каждым часом росла.

Во время ужина Женя, да и я тоже почти не в состоянии были

есть.

Уже давно вступила третья смена. Давно уже пора было спать. Но было не до сна. Женя сидела у меня в комнате с посеревшим лицом. Мы перебирали все возможные случаи, которые могли произойти с Кечмаевым, искали способов оказания помощи ему, и ничего не могли придумать. Пойти к нему навстречу было, конечно, безумием.

Нам ничего другого не оставалось, как запастись терпением и ждать, пока хотя бы немного стихнет пурга и можно будет, связавшись с Пясинской гидростанцией и колхозом, организовать поиски Кечмаева.

Мы собирались уже разойтись по своим комнатам, как послышался позывной гудок из моего настольного телефона. Дежурный диспетчер сообщил, что на его доске появился сигнал об аварии с транспортером, что, пока он вызывал Бойцова и заведующего ремонтной мастерской, тревожные сигналы появились уже из конденсатора, куда перестал поступать холодильный гидрат и давление паров бутана резко увеличилось. Он сообщил, что распорядился включить транспортер из запасного склада холодильного гидрата. Я одобрил его распоряжения и перешел в свой кабинет. Женя пошла со мной. Там меня уже ждали Бойцов и заведующий ремонтной мастерской Таримов, молодой узбек, которого странная прихоть забросила сюда, к вечным льдам и снегам, из знойного Узбекистана. Они уже знали об аварии от диспетчера, и я предложил им немедленно приняться за ее ликвидацию. Не успели они удалиться, как раздался новый гудок из диспетчерской. Диспетчер сообщал, что резервный транспортер сломан, давление паров бутана в конденсаторе все увеличивается, уровень жидкого бутана в испарителе угрожающе понизился, его хватит не больше, чем на час работы турбин.

Положение становилось угрожающим. Если авария не будет в течение этого часа ликвидирована, все Таймыро-Енисейское побережье океана лишится нашей электроэнергии, замрет, погрузится во тьму, будет отдано в жертву холоду. Перерыв радиосвязи лишил нас даже возможности оповестить всех об аварии и о необходимости подготовиться к ее тяжелым последствиям.

Пурга ревела за стенами как будто с увеличенной яростью. Казалось, что все здание качается под непреодолимым напором ветра. Я никогда не думал, что он может достигнуть такой чудовищной силы. Невольный страх колюче сжимал сердце при неожиданных диких взвизгиваниях и стонах пурги за стеной. Вдруг к этой бешеной какофонии присоединился сначала чуть слышный, затем все более нарастающий глухой гул. Гул вскоре перешел в потрясающий небо и землю грохот. Казалось, где-то здесь, в непосредственной близости от нас, сталкиваются громады скал, содрогаются и рушатся горы.

– Пурга ломает прибрежные льды, – едва шевеля губами, проговорила Женя.

Я скорее угадал слова, чем услышал.

В это время в кабинет вошел Корней. На нем лица не было.

– Товарищ Кларетон, – обратился он ко мне, запинаясь, – выходную дверь невозможно открыть, должно быть, снегом завалило…

– Идите через трансформаторную подстанцию!

– И там невозможно! – ответил Корней. – Мы заперты, как в ловушке.

– Не говорите глупостей, товарищ Бойцов! – резко ответил я. – Надо взломать двери и проделать тоннель в снегу…

В кабинет постепенно уже собирался встревоженный персонал: сменные инженеры, радист и другие работники станции.

Опять раздался гудок диспетчерского телефона. Я вздрогнул, услышав его гнусавый, зловещий звук. Чем еще грозит нам эта черная лакированная трубка? Я приложил ее к уху.

– Уровень бутана в испарителе, – докладывал взволнованный диспетчер, – понизился до аварийного минимума. Разрешите включить резервные баллоны, иначе через пятнадцать минут турбины остановятся.

– Включайте, – ответил я, – но одновременно пустите в ход насос и откачайте пары бутана в газгольдер, доведя давление в конденсаторе до нормального… Вот что, товарищи, – обратился я к присутствующим, положив телефонную трубку на аппарат, – произошла авария, и лед перестал поступать в конденсатор. Запас бутана в цикле станции иссяк, и я пускаю в работу аварийный запас. Его хватит на пять часов. За этот срок мы должны во что бы то ни стало добиться выхода наружу и ликвидировать аварию транспортеров. Если мы этого не сделаем, всему району нашей станции грозит огромное бедствие. Нам нужно работать с напряжением всех сил, и я мобилизую всех работников станции.

Через пять минут несколько человек, вооруженных топорами и ломами, рубили дверь. С нею было нелегко справиться. Она была сделана из пластмассы, по твердости не уступающей железу. Топоры быстро иступились, почти не поцарапав дверь, сверла ломались. Пока мы убедились в тщетности наших первых попыток, пока потом налаживали отбойные электрические молотки, прошло больше часа. Но отбойные молотки лишь медленно крошили дверь. Небольшой заряд тротана – нового взрывчатого вещества, действующего локализованно по линии наибольшего сопротивления и потому безопасного для окружающих, – открыл перед нами голубую стену снега. Его плотность внушала мне беспокойство: она равнялась плотности рыхлого льда. Очевидно, толщина слоя была огромна.