Сборник фантастики. Золотой фонд - Амброз Бирс

Надеюсь, что Гордона вы знаете. Этот поэт воспевает коня и винтовку и при этом прекрасно управляется и с тем, и с другим. Вот еще одна весьма полезная вещица: калибр 470, телескопический прицел, выталкиватель гильзы двойного действия, дальность прицельного огня до трехсот пятидесяти ярдов. С этой винтовкой три года назад я воевал с рабовладельцами в Перу. Должен вам сказать, что в тех краях меня называли бичом Господним, хотя вы не найдете упоминания об этом ни в одном официальном документе. Бывают такие моменты, мой юный друг, когда любой из нас должен встать на защиту справедливости, иначе потом уже никогда не сможешь чувствовать себя честным человеком. Именно по этой причине я и устроил там небольшую войну. Я сам ее объявил, сам провел и сам завершил. Каждая из этих зарубок означает смерть одного убийцы рабов – довольно длинный получился ряд, верно? Вот эту, самую большую, я сделал, когда пристрелил в заводи реки Путумайо их короля, Педро Лопеса. А вот это вам должно подойти. – Он вынул великолепную коричневую винтовку с серебряной отделкой. – Ложе хорошо отполировано, отличный прицел, пять патронов в обойме. Ей вы можете доверить свою жизнь. – Он вручил мне оружие и закрыл дверцы дубового шкафа.

– Кстати, – продолжил лорд Джон, возвращаясь в свое кресло, – что вы знаете об этом профессоре Челленджере?

– До сегодняшнего дня я его никогда не видел.

– Что ж, я тоже. Забавно, что мы оба отправляемся в плавание, имея на руках запечатанные инструкции от человека, с которым едва знакомы. С виду он – высокомерный стреляный воробей. Его собратья по науке, похоже, его недолюбливают. Каким образом получилось так, что вы заинтересовались этим делом?

Я рассказал Джону Рокстону о своих утренних похождениях, и он внимательно меня выслушал. Затем он вытащил большую карту Южной Америки и разложил ее на столе.

– Я убежден, что все, о чем говорил вам профессор, правда до последнего слова, – уверенно сказал он, – и, смею вас заверить, у меня есть основания это утверждать. Я люблю Южную Америку и считаю, что территория от Дарьенского залива в Карибском море до Огненной Земли – это самый красивый, богатый и величественный уголок на нашей планете. Люди еще недостаточно изучили ее и не понимают, что она может из себя представлять. Я прочесал эту землю от края до края и провел два сухих сезона в этих самых местах, воюя с работорговцами. В общем, когда я там был, мне приходилось сталкиваться с некоторыми слухами. Разумеется, в них отражены традиции индейцев и тому подобное, но все равно за этим, без сомнения, что-то есть. Чем ближе вы будете знакомиться с этой страной, мой юный друг, тем яснее осознаете, что там возможно буквально все – абсолютно все. Там существуют узенькие реки, по которым путешествуют люди, а все, что находится вне этих рек, покрыто мраком неизвестности. Например, вот здесь, в Мату-Гросу, – он указал сигарой участок на карте, – или вот в этом углу, где сходятся границы трех стран, лично меня ничего бы не удивило. Как уже сказал профессор Челленджер, там находятся пятьдесят тысяч миль водных дорог, пролегающих сквозь глухие леса размером примерно с Европу. Мы с вами можем находиться друг от друга так же далеко, как Шотландия от Константинополя, и при этом каждый из нас будет в бразильских джунглях. Человек в этом лабиринте пока что только прошел вот здесь да сунулся вон сюда. Это и неудивительно, поскольку уровень воды поднимается и падает на сорок футов, а половина территории покрыта непроходимыми болотами. Почему бы в этих краях не находиться чему-то новому и замечательному? Кроме того, – добавил Джон Рокстон, и его странное худое лицо осветилось предвкушением удовольствия, – там на каждом шагу присутствует риск. Я – как старый мяч для гольфа, с которого давно сбили всю белую краску. Жизнь может нанести свой удар, но это уже не оставит на мне никакого следа. Однако риск, юноша, – в этом вся соль бытия. Ради этого только и стоит жить. Мы все влачим слишком мягкое, унылое и комфортное существование. Дайте мне только неизведанные страны и обширные территории, ружье в руку и цель, которая стоит того, чтобы я ее добивался. Я воевал, участвовал в скачках с препятствиями, летал на аэроплане, но охота на неизвестных чудовищ, которые могут померещиться только во сне после слишком плотного ужина, сулит мне совершенно новые ощущения. – В предчувствии такой перспективы он ликующе усмехнулся.

Возможно, я описываю своего нового знакомого слишком подробно, но он должен был стать моим напарником на много дней, и поэтому я попытался передать, каким я увидел лорда Джона с самого начала, с его самобытной индивидуальностью, с особенностями речи и образа мышления. И только необходимость отчитаться о результатах моего похода заставила меня проститься с ним. Я оставил Джона Рокстона сидящим в розовом великолепии его гостиной. Он смазывал замок своего любимого ружья и все еще улыбался мыслям о тех приключениях, которые нас ожидали. Для меня было совершенно очевидно, что во всей Англии не найдется человека с более холодной головой и более отважным сердцем, способного разделить со мной опасности, с которыми нам, возможно, суждено столкнуться.

Хотя я и был крайне утомлен чудесными событиями того дня, все же поздно ночью я сидел с нашим редактором отдела новостей, Мак-Ардлом, объясняя ему сложившуюся ситуацию; тот посчитал дело достаточно важным, чтобы утром представить его вниманию нашего шефа, сэра Джона Бомона. Я согласился написать полный отчет о наших приключениях в виде писем Мак-Ардлу, которые будут публиковаться в «Газетт» либо по мере их поступления, либо все вместе уже позднее, в зависимости от пожеланий профессора Челленджера.

Нам до сих пор не было известно, какими условиями будут сопровождаться инструкции, которые приведут нас в неведомую страну. В ответ на наш запрос по телефону мы услышали только общие обвинения в адрес прессы, закончившиеся замечанием, что, если мы назовем судно, на котором отправляемся в путь, профессор Челленджер в момент отплытия вручит нам необходимые по его мнению инструкции.

Второй наш звонок вообще не был удостоен ответа, за исключением горестных оправданий миссис Челленджер: ее муж уже находится в крайне раздраженном состоянии, и она надеется, что мы не станем усугублять ситуацию еще больше.

Когда в тот же день, чуть позже, мы позвонили ему в третий раз, в трубке раздался страшный грохот, а с центральной телефонной станции нам сообщили, что аппарат профессора Челленджера поврежден. После этого мы оставили дальнейшие попытки связаться с ним.