Последние узы смерти - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаю. Очень жаль.
Валин на миг лишился дара речи.
– Жаль? – выдавил он наконец. – Тебе жаль? Тот мальчишка был слабак. Он был медлителен. Глуп. Может, у меня нет глаз, но в те времена я был слеп, как пень. Я потерял птицу, потерял крыло, сидел, глядя, как погибает Лейт, и чего ради? Чтобы меня прирезала родная сестра. Чтобы уступить ил Торнье, свалиться с башни…
Дыхание горячо резало ему грудь, сердце колотилось, как после пятимильного забега, но остановится он не мог.
– Теперь я сломан. Халова развалина, зато больше не глуп. Не мягкотел. Теперь, сцепившись с тобой, как в Ассаре, я бы тебя порвал. В клочья.
Этого он говорить не собирался, но сказанное было правдой. И сейчас, бушуя, он чувствовал в себе что-то не вполне свое – ту часть себя, которую осквернила изготовившаяся к удару сила сларна. Никто, даже сам Блоха, против нее бы не выстоял.
– Ты меня учил, – говорил Валин сдавленным до тихого рычания голосом. – Только мне следовало усвоить твою науку годом раньше.
– Нет, – ответил Блоха. – Не так.
– Ты мне не веришь. Ладно, не верь. Погоди, пока подойдут ургулы.
– Я говорю не о сражении.
– Тогда о чем? – спросил он, покачав головой.
Блоха долго молчал.
– Знаешь, почему я стал кеттрал? – спросил он.
– Только не вываливай на меня кучу дерьма про защиту империи и аннурского правосудия.
– И не собирался. Я рос в Ганабоа. Я и думать не думал о том, что принадлежу к империи. В кеттрал пошел ради Финна.
Внутри у Валина что-то оборвалось.
– Финн Черное Перо…
Он слышал, как кивнул Блоха – борода зашуршала об одежду.
– Он тоже из Ганабоа, сын капитана. Об этом всегда забывали, потому что кожа у него светлее обычного для наших. В общем, когда стали вербовать в кеттрал, Финн согласился. И я пошел с ним, потому что любил его.
Валин онемел. Лесные птицы смолкли, будто и они услышали грохот приближающейся орды. Любовь… Этого слова он никогда не слышал от кеттрал. Гнездо выбивало из них подобные мысли задолго до Пробы.
– Я тогда не знал, как это называется. Мы были детьми. Просто он был мой лучший друг. Я и помыслить не мог остаться в Ганабоа без него. Финн уже в те времена мастерски владел луком. Когда на остров пришли кеттрал, устроили состязание и обещали взять к себе победителей, Финн не усомнился, что нужен Гнезду. И был прав. А я ни хрена не умел, не знал толком, за какой конец нож берут. Все твердили, что я дурак, что меня под хохот всего Ганабоа запинают насмерть на арене. Да так бы оно и вышло. – Он помолчал, припоминая. – Они были правы. Насчет пинков точно правы. Чего они не понимали, это как крепко мне хотелось. Я решил так – если вставать раз за разом, если не сдаваться, кеттрал придется меня взять, а если они меня возьмут, я останусь с Финном. К концу схватки мне сломали три ребра, два пальца и лодыжку. Пока меня не оттащили, я успел отгрызть пол-уха пареньку постарше меня. Месяц потом не мог ходить, но на Острова пробился. Я тогда думал, это конец, но ты знаешь, как оно бывает. Это был далеко не конец. Потом пошли тренировки. Проба, первые задания, снова тренировки. Хватало, чтобы любого свести с ума. Я видел, как сходят с ума мужчины и женщины тоже. Видел, как они ломаются.
– Но тебя это не сломало, – заржавевшим голосом произнес Валин.
– Мне это было легко.
– Легко… – Валин закашлялся.
Блоха помолчал.
– По крайней мере, не сложно, – поправился он. – У меня в голове засела одна мысль: если буду упорным, если хорошо себя покажу, я буду с Финном. В любом дерьме смогу его защитить. Вот о чем я думал при каждом утреннем заплыве через Кентом драный пролив. Вот о чем я думал, целыми днями махая клинком на арене. При каждом сбросе на воду. При каждой посадке на лету и заучивая карты и языки. «Может, это понадобится, – думал я, – чтобы его защитить. Может, как раз это его и спасет».
Он замолчал. На стене перекликались легионеры, звучали вопросы, приказы, люди готовились к атаке. Блоха их будто не замечал.
– А теперь? – тихо спросил Валин.
– Теперь? Я состарился, Финна нет. Но осталась привычка. Не думаю, что мог бы проспать утренний подъем, если бы и старался.
Слова звучали тихо, но Валин уловил в них звенящее горе.
– Зачем ты мне это рассказал? – спросил он.
Блоха выждал немного, прежде чем ответить:
– Пожалуй, тому есть пара причин. Во-первых, хотел извиниться. Того, что случилось в Ассаре, не должно было произойти даже после смерти Финна. Я сорвался, не сдержал себя. Крыло тоже не сдержал.
– Сдержал, – возразил Валин. – Я выронил клинки, а ты не убил меня.
– Мне нужен был не ты, а Присягнувшая Черепу, – покачал головой Блоха. – Но я бы переступил и через тебя, если бы пришлось. Я бы убил тебя, чтобы до нее добраться. Это была ошибка. Обернись той ночью иначе, мы бы многих могли спасти.
Валин не находил слов. Он много месяцев носил в себе Ассар, как острый камень, вина гнула его к земле, рвала острым краем все, до чего дотягивалась. И за все это время он ни разу не подумал, что виноват может быть не он. Он открыл рот сказать что-то, хоть что-нибудь, но Блоха уже снова заговорил:
– Вторая причина поважнее первой: кое в чем ты ошибаешься. Я знаю, что теперь видят во мне люди – что видели еще на Островах: убийцу, вероятно, лучшего из всех убийц. Наверное, я такой и есть. Я зарезал многих, и некоторые этого заслуживали, а кто-то, может быть, и нет. Я никогда не утверждал, что мы правы – ни мое крыло, ни Гнездо. Но я дрался за что-то.
Блоха замолчал.
– И?.. – спросил Валин.
Он заметил, что не дышит. В груди медленно разгорался огонь.
– Ты, Валин, просто дерешься.
44
Каден без труда свалил тело Длинного Кулака за край обрыва, в бурную реку. Бежать без ургульского вождя на плечах стало, казалось бы, легче. Длинный Кулак был высоким и сильным мужчиной, но тяжесть его тела представлялась простой, честной тяжестью. Нести его было не трудней, чем ворочать камни или таскать бадьи с водой, а Каден, как ни размяк за год в Аннуре, сохранил в костях
