Булгаков - Б Соколов

Я уж не сказала К. С., что именно школьные годы напомнил мне этот спектакль и Александринку в Петрограде, куда нас водили смотреть произведения классиков».

М. д. получили по преимуществу отрицательную оценку критики, но понравились зрителям. Спектакль сохранился в репертуаре МХАТа не только при жизни Булгакова, но и многие годы после его смерти. Из отзывов современников наиболее интересна критика М. д. писателем, поэтом и литературоведом, знатоком творчества Гоголя А Белым. Еще на обсуждении постановки М. д. во Всероскомдраме 15 января 1933 г. он отмечал: «Возмущение, презрение, печаль вызвала во мне постановка «Мертвых душ» в МХАТе… так не понять Гоголя! Так заковать его в золотые, академические ризы, так не суметь взглянуть на Россию его глазами! И это в столетний юбилей непревзойденного классика (очевидно, здесь ошибка записавшего выступление А. Белого писателя Юрия Слезкина (1885–1947). В действительности речь шла о предстоящем в 1934 г. 125-летнем юбилее Гоголя. — Б. С.). Давать натуралистически усадьбы николаевской эпохи, одну гостиную, другую, третью и не увидеть гоголевских просторов… гоголевской тройки, мчащей Чичикова-Наполеона к новым завоеваниям… Позор!» В печатном же отклике на премьеру 20 января 1933 г. в газете «Советское искусство» Белый был не менее резок: «Театр прилепился к анекдотической фабуле сюжета, соблюдая в ней всю временную последовательность, но не заметил в ней самого главного — живой идеи произведения… Мыслима ли, может ли быть постановка гоголевских «Мертвых душ» без чичиковской дорожной тройки, без ее жути, без чувства безысходной тоски, с которым Гоголь смотрел на бескрайние просторы современной ему России? Куда вообще девались все лирические отступления Гоголя?.. Почему нет капитана Копейкина — этой потрясающей по своей насыщенности социальной фигуры?..»

Отзыв Белого, автора вышедшей посмертно, в апреле 1934 г., великолепной книги «Мастерство Гоголя», огорчил Булгакова: ведь его критик не мог знать, что в первой редакции М. д. были и капитан Копейкин, и фантасмагорический Рим, и сам Гоголь в образе Первого, со всеми своими лирическими и эпическими монологами. Обидой, вероятно, были вызваны и несправедливые слова, сказанные Булгаковым по получении известия о смерти Белого. Третья жена драматурга Е. С. Булгакова приводит их в дневниковой записи 14 января 1934 г. (Белый скончался 8 января): «Всю жизнь, прости господи, писал дикую ломаную чепуху… В последнее время решил повернуться лицом к коммунизму, но повернулся крайне неудачно (очевидно, отзыв Белого на М. д. Булгаков рассматривал в рамках все того же поворота к коммунизму. — Б. С.)… Говорят, благословили его чрезвычайно печальным некрологом». Однако критику автора «Мастерства Гоголя» Булгаков, тем не менее, учел. В киносценарии «Мертвые души» в первой редакции он не только вернул Рим, Первого и капитана Копейкина, но и, вероятно, не без подсказки Белого, ввел образ Чичикова-Наполеона. Отметим, что театральная инсценировка М. д. вызвала заказ Булгакову киносценария еще одного гоголевского произведения — «Ревизора» (1934).

Как отмечает Е. С. Булгакова в дневниковой записи 13 апреля 1939 г., политредактор Главреперткома Евстратов предлагал Булгакову пересмотреть М. д. «в связи с изменением отношения к Гоголю — с 30-го года и вставить туда что-то» (очевидно, речь шла о приглушении сатирической направленности гоголевской поэмы в связи с начавшейся определенной идеализацией дореволюционного прошлого). От имени мужа Е. С. Булгакова заявила цензору, что «ни пересматривать, ни вписывать М. А. не будет. Что это его не интересует».

Как отмечал со слов писателя П. С. Попов в первой булгаковской биографии, написанной в 1940 г. для так и не вышедшего сборника пьес, «девяти лет Булгаков зачитывался Гоголем, писателем, которого он неизменно ставил себе за образец и наряду с Салтыковым-Щедриным любил наибольше из всех классиков русской литературы. Мальчиком Михаил Афанасьевич особенно увлекался «Мертвыми душами»», которые «расценивались им как авантюрный роман». Впоследствии Булгаков постиг философский смысл гоголевской поэмы, и Чичиков, герой еще его раннего фельетона «Похождения Чичикова», в первой редакции М. д. и особенно в киносценарии «Мертвые души» вырос до демонического персонажа, нависающего над Россией. В нем материализуются страхи чиновников и помещиков «николаевской Руси» перед народным бунтом. Булгаков во многом сверял свою судьбу с биографией Гоголя, поступив с черновиком будущего романа «Мастер и Маргарита» так же, как Гоголь в свое время поступил с рукописью второго тома «Мертвых душ», и заставил потом своего Мастера, сознательно наделенного многими гоголевскими чертами, сжечь роман о Понтии Пилате. Как свидетельствовал П. С. Попов, в последние недели своей жизни Булгаков, «уже лишенный зрения, бесстрашно просил ему читать о последних жутких днях и часах Гоголя».

«МЕРТВЫЕ ДУШИ», киносценарий по одноименной поэме (1842–1852) Николая Васильевича Гоголя (1809–1852). При жизни Булгакова не экранизировался и не публиковался. Режиссерский сценарий Ивана Александровича Пырьева (1901–1968) (в соавторстве с Булгаковым) опубликован: Москва, 1978, № 1. Булгаковский сценарий М. д. опубликован: Киносценарии: Литературно-художественный альманах, М., 1987, № 4. Киносценарий непосредственно связан с созданием Булгаковым инсценировки «Мертвых душ» во МХАТе. Премьера этой инсценировки была осуществлена 28 ноября 1932 г. Постановщиком был К. С. Станиславский (Алексеев) (1863–1938), выпускающим режиссером — В. Г. Сахновский (1886–1945). Мхатовская постановка «Мертвых душ» имела успех у публики и привлекла к себе внимание кинематографистов. 31 марта 1934 г. Булгаков заключил договор с московским «Союзфильмом», проявившим интерес к экранизации «Мертвых душ». Драматург обязался сдать текст сценария не позднее 20 августа 1934 г. 11 мая 1934 г. он познакомил режиссера будущего фильма И. А. Пырьева и заместителя директора «Союзфильма» Илью Вениаминовича Вайсфельда (1909 г. рождения) с экспозицией М. д. Над текстом М. д. Булгаков работал почти все лето 1934 г. и завершил его 12 августа, в тот же день сдав на кинофабрику. Первая редакция М. д., наиболее полно отражающая авторский замысел, называлась: «Похождения Чичикова, или Мертвые души». О реакции кинематографистов на этот сценарий Булгаков рассказал в письме своему другу литературоведу и философу П. С. Попову 10 июля 1934 г.: «Люся (Е. С. Булгакова, третья жена писателя. Б.С.) утверждает, что сценарий вышел замечательный. Я им (И. В. Вайсфельду и И. А. Пырьеву. — Б. С.) показал его в черновом виде, и хорошо сделал, что не перебелил. Все, что больше всего мне нравилось, то есть сцена суворовских солдат посреди Ноздревской сцены, отдельная большая баллада о капитане Копейкине, панихида в имении Собакевича и, самое главное, Рим с силуэтом на балконе, — все это подверглось полному разгрому! Удастся сохранить только Копейкина, и то сузив его. Но — Боже! — до чего мне жаль Рима!

Я выслушал все, что мне сказал Вайсфельд и его режиссер, и тотчас сказал, что переделаю, как они желают, так что они даже изумились».

В первой редакции М. д. Булгаков хотел осуществить идеи, которые ранее пытался воплотить в театральной инсценировке «Мертвых душ» при поддержке В. Г. Сахновского. Последний еще 7 июля 1930 г. на совещании во МХАТе утверждал: ««Мертвые души» являются по замыслу самого Гоголя значительнейшей поэмой; для того, чтобы сохранить на сцене эпическую эту значительность Гоголя (помимо его комедийного и сатирического начал), следует ввести в спектакль роль Чтеца или «от автора», который, не выпадая из спектакля, а по возможности связываясь с его сквозным действием, дал бы нам возможность дополнить комедию и сохранить на сцене МХАТа всю эпичность Гоголя». Однако постепенно под давлением Станиславского, мыслившего инсценировку Гоголя в более классическом духе, из мхатовской постановки ушла и предложенная Булгаковым сцена в Риме, откуда, «из прекрасного далека», Гоголь взирал на Россию, ушла история капитана Копейкина, ушел и Чтец, или Первый, ведущий спектакль. То, что не удалось во МХАТе, Булгаков попытался восстановить на «Союзфильме». И, что поразительно, с теми же самыми результатами. Еще в экспозиции сценария драматург подчеркивал, что «для того, чтобы представить поэму Гоголя на экране, ее надлежит подвергнуть значительной ревизии в том плане, чтобы события, совершающиеся в ней, были видимы с точки зрения современного человека». Эпизод с суворовскими солдатами, штурмующими крепость, когда Ноздрев загоняет Чичикова на козлы, баллада о капитане Копейкине, чья шайка постепенно вырастает в грозную армию, и другие сцены, исключенные И. А. Пырьевым и И. В. Вайсфельдом, как раз и передавали эпический строй «Мертвых душ». Режиссер же скорее воспринимал гоголевскую поэму как материал для сатирической комедии. Римский эпилог, по замыслу Булгакова, позволявший воспринимать все происшедшее до того на экране как живую мысль писателя-творца, для замысла И. А. Пырьева был излишен. Баллады о капитане Копейкине и Чичикове-Наполеоне передают громадный всепоглощающий страх «мертвых душ» — чиновников — перед угнетаемым и ограбленным ими русским народом, перед грозным призраком крестьянского бунта, который нередко в гоголевские времена становился осязаемой реальностью. Еще в раннем фельетоне «Похождения Чичикова» (1922), где гоголевские персонажи были перенесены в послереволюционную Россию, упоминание банд капитана Копейкина вызывало у читателей ассоциацию с антисоветским крестьянским восстанием в Саратовской губернии во главе с действительно существовавшим капитаном Копейкиным. В 1934 г., когда создавались М. д., еще свежи в памяти были ужасы коллективизации, порожденный ею голод и стихийные крестьянские бунты. Поэтому можно предположить, что данные эпизоды режиссер исключил также и по цензурным соображениям. В сценарии И. А. Пырьева Копейкин превратился в простую жертву царской бюрократии, а не в вождя народного бунта, об опасности которого стремился предупредить власть Гоголь. Показательно, что у Булгакова капитан Копейкин наделен наглой физиономией и сочувствия, по замыслу автора, вызывать не должен. Внешностью он даже уподоблен Емельяну Пугачеву (1740 или 1742 — 1775): «Возникает капитан Копейкин с заросшей окладистой бородой. На груди — звезда, посредине — икона на цепи. Показывает фигу». Булгакову на своей шкуре приходилось ощущать результаты деятельности множества копейкиных, оказавшихся у власти, большой симпатии к этому персонажу он не испытывал. Пугачев и другие вожди крестьянских восстаний в советской историографии были канонизированы как герои сугубо положительные. Их единственным недостатком считалось незнакомство с марксистской теорией и отсутствие пролетариата в тогдашней России, что и мешало восставшим одержать победу. В свое время капитан Копейкин оказался неприемлем для царской цензуры. Теперь он стал неприемлем для советских кинематографистов: наглый, развязный, пьянствующий и жестокий крестьянский вожак полностью противоречил сложившемуся стереотипу. Чичиков-Наполеон в качестве крестьянского вожака был еще менее приемлем в советское время: оба они считались героями отрицательными, к тому же Наполеон приезжал из-за границы, что могло вызвать неприятные ассоциации с прибытием В. И. Ленина и других большевистских вождей в Россию в апреле 1917 г. Да и картина суворовских солдат рядом с гоняющимся за Чичиковым Ноздревым выглядела достаточно комично и без должного почтения к Александру Васильевичу Суворову (1729 или 1730 — 1800) (в 1934 г. царского полководца, которого в первые послереволюционные годы ругали, уже превратили в прогрессивного исторического деятеля): «Картина на стене в столовой вдруг оживает. Столовая исчезает. Суворов со шпажонкой в руке, растопырив ноги, машет наступающим солдатам.