Народы и личности в истории. Том 1 - Владимир Миронов

В XVIII–XIX вв. Франция ведёт и направляет всё человечество, словно прилежная бонна – неразумное дитя. XVIII век во всеобщей истории часто называют «французским веком». Великая Французская революция, а затем империя Наполеона приковали к ним внимание народов. Даже такой «истинный немец» как К. Маркс, не видел для себя в Германии, где даже «воздух делает человека крепостным», должного простора, и устремился в Париж (в 1843 г.), в этот «старый университет философии», в «новую столицу нового мира», считая ее самым лучшим «сборным пунктом» для всех мыслящих и независимых голов. Что искал знаменитый бунтарь в революционной Франции? Единства теории и практики. Париж – лаборатория революций. Французский утопический социализм – одновременно практический социализм. Сюда направился и Генрих Гейне, которого отнесут к «самым изящным умам Франции». А разве Россия не искала у Франции ответа на многие вопросы? Мы и не вспоминаем о том, что это Робеспьер, Марат, Сен-Жюст, Ру, Кутон, Бланки и другие вынесли («в коконе революции») прообраз иных социалистических декретов в Советской России. Черты, присущие французским революциям, получили развитие и в России. Поэтому любой, кто не является полнейшим невеждой, никогда и не стал бы утверждать, что Октябрьская революция – это, так сказать, prolem sine matre creatam («дитя, рожденное без матери»). Слова из этих овидиевских «Метаморфоз» уж явно никак не подходят к метаморфозам политическим.

Французы первыми в Европе принялись всерьез обустраивать и расширять здание экспериментальной науки. Исследователь Э. Эшби писал: «Имена Бэкона и Ньютона обеспечивают Англии высокое место в истории научной революции. Но первой признала гигантское значение работ Ньютона и первой последовала на практике заветам Бэкона – Франция… которая стала матерью организованного научного исследования». Преподавание естественных наук сосредоточено в Музее естественно-исторических наук и в медицинских школах. Лагранж, Монж, Карно, Лаплас составляют гордость и славу не только французской, но мировой науки. Для системы образования Франции характерна высокая степень централизации. «Система централизации, введенная в Политехнической школе и вслед затем принятая во всех высших учебных заведениях Франции, – пишут историки Лависс и Рамбо, – соответствует известной черте национального духа французов и, так или иначе, вошла в их нравы».[675]

О роли революции в судьбе личности поведает лучше других судьба математика Монжа… Гаспар Монж (1746–1818) – одна из колоритнейших фигур той эпохи. Сын точильщика и торговца скобяным товаром стал видным ученым-математиком, морским министром, создателем оборонной промышленности Франции, организатором системы науки и образования, членом Якобинского клуба. Да разве такое было бы возможно без Великой Французской революции! Еще находятся невежды и негодяи, что клеймят революции (эти сыновья и дщери прачек и рабов, сами они в недавнем прошлом все получили от революции)… Гаспар был старшим сыном. Второй сын старика Монжа, Луи, был участником экспедиции Лаперуза, профессором математики и астрономии, как и младший, Жан… Вот вам прямые, так сказать, вполне зримые итоги революционных перемен для низов третьего сословия («плебейства»).

Монж начал учиться с шести лет (у монахов, в школе ораторианцев г. Бона, существующей с XV в.). Мальчик был гордостью школы (его экзаменационная работа 1762 г. хранится как священная реликвия в магистратуре города). Затем следует учеба и преподавание в Коллеже Св. Троицы в Лионе. Монашеская карьера его не привлекла, да и отец отсоветовал. Монж поступил в знаменитую Мезьерскую школу кондукторов и инженеров. Сюда шли дети благородного происхождения (число учеников не превышало 30–50 человек). Монж не принадлежал к лицам благородного происхождения, и его взяли на отделение кондукторов. Математику тут преподавал крупный ученый Боссю, у которого он стал ассистентом, а затем и преподавателем этой школы. Монж по сути дела самостоятельно создал новую отрасль геометрии (начертательную геометрию). К сожалению, потребовались годы, прежде чем эта наука пробила себе дорогу в жизнь. Вскоре ученый занял кафедры профессоров физики и математики (1770) и стал получать жалованье по двум кафедрам (1800 ливров в год). В 24 года он уже ведущий педагог Школы. После того как Монж в присутствии Д`Аламбера прочел доклад «Мемуар об интегрировании некоторых дифференциалов», его по представлению Боссю, Кондорсе, Д`Аламбера избрали член-корреспондентом Парижской академии. Монж был прекрасным педагогом. Сила его воздействия, знания предмета, увлеченность завораживали учеников, читал ли он физику, химию, математику, резку камня или теорию перспективы. Перспектива стать гением притягивает умную молодежь куда более, нежели «радужные картины» личного обогащения. Его мысли и руки находились в постоянном движении. Монж работал с учениками не только в стенах школы, водя их на близлежащие заводы и в мастерские, совершая неоднократные экскурсии на природу. Его биографы пишут: «Случалось иногда, чтобы поскорее попасть с учениками на какой-либо завод, Монж, не тратя времени на разыскивание дорог и мостов, переходил вброд широкий ручей, не прерывая при этом своих объяснений. Молодые люди, окружавшие его, также не замечая препятствий на своем пути, продолжали внимательно слушать: так велика была магия его влияния на умы!» Мензьерскую школу вскоре стали называть «школой Монжа». Нет возможности пересказать все превратности судьбы и пути-дороги великого ученого. В 35 лет он стал академиком, а к 45 годам – крупнейшим ученым Франции. Якобинцы открыли пути в науку простому люду!

В годы Великой Французской революции Монжа назначили морским министром по предложению Кондорсе (он руководил им семь месяцев). С флотом дела обстояли неважно. Видя невозможность исправить положение, Монж честно заявил, что не хочет руководить министерством, а если надо Республике, готов быть простым конторщиком в бюро. Он с радостью вернулся в Академию наук, где продолжал трудиться во славу Франции (организовал мастерские по производству пороха, работал над новыми военными технологиями, способствовал делу развития культуры и образования). К сожалению, Конвент на какое-то время закрыл Академию наук, а также высшие и средние специальные школы. Университеты, включая Парижский, превратились в чисто схоластические и формальные учреждения. Студенты на занятия не ходили, учились кое-как, а дипломы получали за особую плату. Среди профессоров было немало тех, кто, говоря попросту, хотел лишь «зашибить деньгу». Монж, названный Лагранжем «дьяволом геометрии», постарался исправить положение. Он создал Центральную школу общественных работ, где и руководил аспирантами-преподавателями. Эта каторжная работа требовала чрезвычайного напряжения сил. Показательно и то, что ученый не желал иметь никаких преимуществ перед трудовым людом. Он отправлялся каждое утро по мануфактурам с пайкой хлеба под мышкой. Ничего другого в его нищем рационе не было. Когда жена однажды пыталась добавить в его «рацион» кусок сыра, Монж возразил: «Право же, вы ввязываете меня в очень скверную историю; ведь я рассказывал вам, что, когда на прошлой неделе я проявил некоторое чревоугодие, мне пришлось с горечью услышать, как депутат Ниу с загадочным видом говорил окружающим: «Монж перестает стесняться: глядите, он ест редиску»… Так в годы революции жили истинные ученые.[676]

Лазар Никола Карно (старший).

Другой выдающийся представитель французской науки – Л. Карно (1753–1832). Организатор многих побед Наполеона, он все свободное от политических забот время уделял своей любимой математике. При этом он показал себя и как серьезный философский мыслитель. Его работы «Геометрия положения» (1803) и «Исследование секущих» (1806) легли в основу современной геометрии. Широко был известен в научных кругах и Пьер Симон Лаплас (1749–1827), астроном, физик, математик. Он создал «Аналитическую теорию вероятностей» (1812) и «Трактат о небесной механике» (1798–1825), предложив космогоническую гипотезу (гипотезу Лапласа). В 18 лет его назначили профессором военной школы, а затем приняли в Академию. Занятия небесной механикой Лаплас дополнил политикой. Наполеон сделал его на короткое время министром внутренних дел и наградил титулом графа (Людовик XVIII сделал его маркизом и пэром Франции). Лаплас считал вселенную устойчивой, не видя необходимости приводить её «в порядок» силой (как у Ньютона). Труды других французских ученых составили заметную страницу в истории науки (Лежандр, Лакруа, Пуассон, Пуансо).

Искусства самым непосредственным образом приняли участие в воспитании и образовании. В 1791 г. знаменитый Лувр становится крупнейшим национальным музеем. Руже де Лиль создает величественную «Марсельезу», которую вскоре узнает и подхватит весь мир. Картина художника Ж. Л. Давида «Клятва Горациев» стала знаменем революционной Франции, а ее девиз «Свобода или смерть!» вдохновлял отважных волонтеров, вставших на защиту республики. Триумфальную арку в Париже украсит величественная скульптура Рюда. Деятели искусств Франции обращают внимание правителей на ту роль, которую играет художественная культура в деле воспитания и обучения подрастающих поколений. Живописец Ж. Давид, первый художник страны, автор многих замечательных полотен, выступая в Конвенте (1794), страстно говорит о важной роли музеев и вообще искусства в воспитании юношества: «Не заблуждайтесь, граждане, музей отнюдь не бесполезное собрание предметов роскоши и развлечения, которые способны лишь удовлетворять любопытство. Он должен сделаться серьезной школой. Учителя пошлют туда своих юных питомцев, отец поведет туда сына. При виде гениальных творений юноша почувствует, как заговорят в нем те способности к наукам или искусству, которые вдохнула в него природа. Пришло время, законодатели, преградите дорогу невежеству, скуйте ему руки, спасите музей, спасите произведения, которые может уничтожить одно дыхание и которых скупая природа, быть может, никогда не создаст вновь. Прискорбное небрежение уже нанесло пагубные удары памятникам искусства; я не намерен перечислять здесь перед вами все испытанные ими злоключения».[677]