Певерил Пик - Вальтер Скотт

Герцога Ормонда, известного своими заслугами во время великой гражданской войны, теперь принимали при дворе, как мы уже упоминали, довольно холодно, несмотря на то, что король нередко советовался с ним по важным делам. Теперь Карл тоже попросил его совета, ибо боялся, как бы парламент в религиозном рвении не вздумал захватить в своё распоряжение боевые припасы и оружие. И пока Карл с горечью говорил об этом возможном результате всеобщего недоверия и подозрительности и обсуждал с Ормондом средства воспрепятствовать этому, Бакингем, отстав на несколько шагов, забавлялся старомодным видом и робостью сопровождавшего их старика смотрителя, который оказался тем самым, что отвел Джулиана Певерила к месту его заключения. Герцог с ещё большей охотой предался своей склонности к насмешкам, заметив, что старик старается сдерживаться в присутствии короля, но по природе вспыльчив и способен на резкость. Старинное оружие, которым были увешаны стены, дало Бакингему повод к остротам: он требовал, чтобы старик рассказал ему историю различных видов оружия — ибо он достаточно стар, чтобы помнить это, — со времен короля Артура и до нынешних дней и подробности сражений, где оно использовалось. Старик с явным неудовольствием принужден был отвечать на бесконечные вопросы герцога и рассказывать легенды (иногда нелепые), с которыми обычно связывали те или иные реликвии. Он делал это нехотя и говорил таким равнодушным голосом, что совсем не был похож на воинственных чичероне; уж те-то в подобном случае не преминули бы пустить в ход всё своё красноречие.

— Знаешь, любезный, — сказал ему наконец герцог, — я начинаю менять своё мнение о тебе. Я думал, что ты был дворцовым стражем ещё со времен добродушного короля Генриха, и хотел было расспросить тебя о «Поле Золотого Сукна» да надеялся узнать, какого цвета был бант на груди Анны Болейн, который стоил папе трёх королевств. Но я вижу, что ты понятия не имеешь об этих рыцарских и любовных похождениях. Не попал ли ты на теперешнее место из какой-нибудь лавчонки в окрестностях Тауэра и не превратил ли ты свой аршин в эту славную алебарду? Я уверен, ты даже не знаешь, кому принадлежали эти старинные доспехи.

Герцог наугад ткнул в одну кирасу, висевшую среди других, но вычищенную с особенным старанием.

— Кому, как не мне, это знать, — ответил надзиратель резко, и голос его дрогнул, — ибо я знал человека, который носил её и который в своё время не стерпел бы и половины дерзостей, выслушанных мною сегодня.

Слова и голос старика привлекли внимание короля и герцога Ормонда, стоявших от него в двух шагах. Они оба обернулись к нему, и Карл спросил:

— Что это значит? Разве так отвечают? О ком ты говоришь?

— Я говорил о человеке, который, кем бы он ни был прежде, теперь превратился в ничто, — ответил старик.

— Он, верно, говорит о себе, — подхватил герцог Ормонд, вглядываясь в лицо надзирателя, хотя тот упорно старался отвернуться. — Уверен, что его лицо мне знакомо. Не вас ли я вижу, мой старый друг, майор Коулби?..

— Я желал бы, чтобы ваша светлость обладали худшей памятью, — сказал старик, густо краснея и опуская глаза.

Король был потрясен.

— Боже мой! — воскликнул он. — Отважный майор Коулби, который присоединился к нам в Уоррингтоне с четырьмя сыновьями и ста пятьюдесятью воинами! И это всё, что мы сделали для нашего старого вустерского друга?

На глазах старика выступили слезы, и он сказал прерывающимся голосом:

— Не беспокойтесь, государь. Здесь моё место — старый солдат ржавеет среди старого оружия. Найдутся десятки старых кавалеров, которые более меня достойны сожаления. Мне очень жаль, что ваше величество узнали об этом и это вас огорчило.

Пока старик говорил, Карл, доброе сердце которого искупало все его недостатки, взял из его рук алебарду и, передавая её Бакингему, сказал:

— То, к чему прикасался Коулби, не обесчестит ни вашей, ни моей руки. Вы перед ним виноваты. Было время, когда и за меньшее оскорбление вам бы не сносить головы.

Герцог низко поклонился, но покраснел с досады и не преминул воспользоваться первым же случаем, чтобы освободиться от алебарды, бросив её в кучу оружия. Королю, вероятно, не понравилось бы такое пренебрежение, но он ничего не заметил, ибо всё его внимание было поглощено почтенным ветераном. Он заставил его опереться на свою руку и сам довел старика до скамьи, не позволяя никому другому помочь ему.

— Отдохни здесь, мой храбрый старый друг. И если ты останешься в этом платье хоть час, то Карл Стюарт, должно быть, очень беден. Ты побледнел, любезный Коулби, а ведь ещё минуту назад лицо твоё горело. Забудь слова Бакингема; на его безумные выходки никто не обращает внимания. Ты всё больше бледнеешь. Успокойся, ты слишком взволнован нашей встречей. Сиди… Не вставай… Не благодари меня. Я приказываю тебе сидеть, пока я обойду эти помещения.

В знак покорности своему государю старик склонил голову и уже не поднял её. Необычное оживление и волнение слишком потрясли его дух, так долго угнетаемый, и расстроенное здоровье. Возвратись обратно через полчаса со своими провожатыми, король нашел мертвое, уже остывшее тело Коулби; казалось, он спал глубоким сном. Король был потрясен. Прерывающимся голосом он приказал с честью похоронить ветерана в часовне Тауэра[94] в хранил молчание до самого выхода из арсенала, где собралась вся его свита, к которой, привлеченные любопытством, присоединились ещё несколько особ почтенной наружности.

— Это ужасно, — сказал наконец король. — Мы должны найти средство избавить от нужды и наградить верных наших слуг, иначе потомство нас проклянет.

— Об этом вы, ваше величество, несколько раз уже говорили в совете, — заметил Бакингем.

— Правда, Джордж, — ответил король. — Я смело могу сказать, что ни в чём не повинен, ибо уже много лет думаю об этом.

— Этот предмет достоин глубокого раздумья, — сказал Бакингем, — но, правда, с каждым годом задача становится всё легче.

— Конечно, — заметил герцог Ормонд, — потому что число обездоленных уменьшается. Вот и бедный Коулби уже не будет бременем для короны.

— Вы слишком строги, милорд, — сказал король, — и должны уважать наши чувства. Не можете же вы предположить, что мы оставили бы этого несчастного в таком положении, если бы знали об этом?

— В таком случае, государь, — сказал герцог Ормонд, — ради бога, обратите взоры ваши, устремленные теперь с сожалением на мертвое тело старого друга, на других страждущих. В этой тюрьме томится доблестный старый воин, сэр Джефри Певерил Пик, который неустанно сражался всю войну и, кажется, последним во всей Англии сложил оружие. С ним томится и сын его; как говорят, он тоже одарен мужеством, умом и талантом. Вспомните также несчастный род Дерби… Ради бога, вмешайтесь в судьбу этих жертв, которых готова задушить гидра заговора; отгоните дьяволов, жаждущих лишить их жизни, и лишите всех надежд этих гарпий, что зарятся на их владения. Ровно через неделю отец и сын Певерилы должны предстать перед судом за преступления, в которых они виновны столько же — я говорю это — смело, — сколько любой из окружающих вас здесь людей. Ради бога, государь, позвольте нам надеяться, что, если предубеждённые судьи вынесут им приговор, как было уже не раз, вы вступитесь наконец и защитите этих несчастных от кровожадности ненасытных палачей.