Парижские могикане. Том 1 - Александр Дюма

Другой крестьянин обратился прямо к Людовику:

— Ну что, как вы его нашли? Правда, что он очень плох?

— Правда, что нет никакой надежды, сударь? — спросил третий.

— Правда, что ему не выздороветь, сударь? — прибавил четвертый.

— Друзья мои! — отозвался Людовик. — Пока больной жив, надо верить, и не только в искусство доктора, но и в природу. А господин Жерар, слава Богу, еще жив!

Толпа дружно крикнула «ура!».

— Стало быть, вы его спасете? — спросили сразу несколько человек.

— Я приложу все силы, — пообещал Людовик.

— О, спасите его, спасите, сударь! — послышалось со всех сторон.

На шум из-за двери выглянула Марианна.

— Что там происходит? — спросил у нее больной, которого вся эта суматоха до крайности утомляла. — Я бы хотел умереть в тишине.

— Ах, сударь, кажется, о смерти можно позабыть, — заметила славная женщина.

— Как позабыть?

И его глаза, совсем было потухшие, вдруг сверкнули.

— Да, сударь, молодой доктор сказал крестьянам, что, может быть, спасет вас.

— А, «может быть»… — разочарованно протянул г-н Жерар, роняя голову на подушку. — В любом случае, Марианна, не отпускайте его! Во имя Неба, пусть останется!

Это напряжение отняло у него последние силы; он замер

в неподвижности, только дыхание со свистом рвалось из его груди.

— Господа! Господа! — позвала сиделка. — Господину Жерару плохо. Кажется, отходит!

Людовик торопливо вернулся в комнату, взял больного за руку, пощупал пульс.

— Ничего, это обморок: больной переволновался! — сказал Людовик. — Сударь, возьмите себя в руки.

Больной вздохнул.

Марианна из последних сил сдерживала натиск толпы, рвущейся в комнату.

— Надеюсь, сударь, вы не ограничитесь тем, что пожелаете больному взять себя в руки, — ядовито заметил старый доктор, обращаясь к молодому коллеге, — а назначите ему какое-нибудь лечение?

— Подайте бумагу, перо и чернила, — обратился Людовик к сиделке, — я напишу рецепт.

Все наперегонки бросились искать то, о чем просил молодой врач.

Слова «может быть» вновь лишили больного возродившейся было надежды; он метался на кровати, умоляюще сложив руки и этим красноречивым жестом выражая только одну просьбу: «Именем Господа Бога заклинаю — дайте мне умереть спокойно!»

Но никто не обращал внимания на его мольбу, все хотели ли во что бы то ни стало его спасти.

Людовик поискал взглядом, где бы ему присесть, чтобы выписать рецепт. Но вся мебель была уставлена разного рода склянками, кувшинами, стаканами, тарелками, блюдцами. 5 Видя замешательство доктора, крестьяне предлагали подставить кто спину, кто колено.

Людовик выбрал чью-то спину и пристроился к ней с бумагой и пером.

— Пошлите за этим поскорее! — приказал он сиделке.

Не успел он договорить, как несколько человек потянулись к нему за рецептом, споря, кому достанется радость быть полезным г-ну Жерару.

Наконец какой-то хромой завладел драгоценной бумагой и поспешно заковылял к выходу.

— Сударыня! — обратился Людовик к сиделке. — Каждые полчаса будете давать господину Жерару по пол-ложки микстуры, которую сейчас принесут, слышите? Не больше, не реже и не чаще, чем по пол-ложки в полчаса, — только в этом его спасение.

— Каждые полчаса по пол-ложки, — повторила сиделка.

— Да, да, очень хорошо!.. Мне же немедленно нужно отправляться в Париж.

Больной тяжело вздохнул: ему казалось, что его жизнь уходит вместе с доктором.

Людовик услышал этот вздох, заменяющий отчаявшемуся человеку самую горячую молитву.

— Я должен возвратиться в Париж, — повторил доктор. — Но через три часа я снова здесь буду, чтобы понаблюдать за действием микстуры.

— И вы уверены, — проворчал старый хирург, — что ваша микстура его спасет?

— «Уверен» — не совсем то слово, дорогой коллега. Вы знаете лучше, чем кто бы то ни было, что человек не может быть уверен ни в чем, однако…

Людовик еще раз посмотрел на умирающего.

— … однако я надеюсь, — закончил он.

Эти слова снова вызвали в толпе всеобщее ликование. Больной собрался с силами и, приподнявшись на постели, выговорил:

— Три часа… Постарайтесь, сударь, не опаздывать!

— Обещаю, сударь!

— Я буду считать минуты, — сказал больной, отирая со лба испарину, казавшуюся предсмертной.

Выходя, Людовик с поклоном пропустил старого хирурга вперед, давая понять толпе, что относится к нему с почтением как к старому и более заслуженному доктору.

Как Людовик и сказал, он пошел по парижской дороге; но теперь он готов был сесть в кабриолет, в фиакр, в любую повозку — лишь бы успеть поскорее вернуться.

Хирург потащился вслед за ним, затаив злобу и стиснув зубы.

Людовик счел, что не станет нарушать молчания первым, даже ради того, чтобы еще раз проститься.

Они несомненно так молча и разошлись бы, но в этот момент хромой, возвращавшийся из аптеки, предстал перед соперниками словно нарочно для того, чтобы развязать им языки.

Хромой показал Людовику микстуру.

— Это та, сударь? — спросил он.

— Да, друг мой, — взглянув на склянку, отвечал Людовик, — и передай сиделке, чтобы она в точности исполняла мое предписание.

Эта встреча послужила г-ну Пилуа поводом для возобновления разговора.

— Вы, может быть, думаете, дорогой коллега, я не знаю, что в этом пузырьке? — спросил он.

— Зачем я стал бы вас обижать, сударь? — удивился Людовик.

— Вы ему прописали рвотное.

— Да, это действительно рвотное.

— Черт побери! — с издевкой вскричал г-н Пилуа. — Естественно, вы должны были дать ему рвотное, раз полагаете, что у него воспаление легких!

— Сударь! — холодно проговорил Людовик. — Я с таким почтением отношусь к вашим познаниям и вашему опыту, что желал бы ошибиться, если бы это не значило желать смерти больного.

С этими словами Людовик, не видя вдали ни фиакра, ни кабриолета, зашагал через поле по тропинке, которая должна была привести его в Париж скорее, чем если бы он продолжал путь по большой дороге.

А старый хирург, которому не терпелось узнать, какое действие окажет микстура на его умирающего друга, вернулся в Ванвр. Два с половиной часа спустя после ухода Людовика он был у постели больного, который на этот раз с неприязнью следил за тем, как врач усаживается в кресло.

Такое усердие старого доктора удивило крестьян. Еще больше удивилась сиделка: она привыкла подолгу ждать г-на Пилуа, когда его приглашали к больным, и теперь не могла не изумиться, увидев, что он пришел без вызова. Однако отставной военный хирург даже не потрудился объяснить причину своего неожиданного прихода.