Графиня де Шарни. Том 2 - Александр Дюма

Как случилось, что эта старинная башня сохранилась в густонаселенном квартале, темная и тоскливая, словно сова, которая таращит подслеповатые глаза на солнце?

Вот здесь-то и будет жить королевская семья — так решила коммуна.

Был ли в этом особый расчет коммуны, когда она выбрала в качестве резиденции для короля этот приют, где в былые времена должникам надевали на голову зеленый колпак, и они должны были отсидеть голым задом на холодных камнях, как предписывалось средневековым законом, после чего им прощался долг? Нет, выбор был сделан по воле случая, рока. Провидения, да не покажется это слово чересчур жестоким.

13-го вечером король, королева, принцесса Елизавета, принцесса де Ламбаль, принцесса де Турзель, камердинер короля г-н Шамильи, а также камердинер дофина г-н Гю были переведены в Тампль.

Коммуна так торопилась препроводить короля в его новую резиденцию, что башню даже не успели подготовить для встречи короля.

Вот почему королевскую семью сначала провели в ту часть башни, где жил когда-то граф д'Артуа, когда бывал в Париже, и которую называли дворцом.

Весь Париж обуяла радость: правда, три с половиной тысячи граждан погибли; зато король, друг чужеземцев, злейший враг революции, союзник знати и священников, находился под стражей!

На всех домах, возвышавшихся над Тамплем, горели огни.

Лампионы висели даже на зубчатых стенах башни.

Когда Людовик XVI вышел из кареты, в десяти футах от дверцы он увидел Сантера верхом на коне.

Два офицера муниципалитета уже ожидали короля; при виде его они даже не подумали обнажить головы.

— Входите, сударь! — приказали они.

Король вошел и, ошибочно полагая, что будет жить во дворце, попросил показать ему дворцовые апартаменты.

Офицеры переглянулись, ухмыльнулись и, не сказав королю ни слова о том, что прогулка эта не нужна, так как ему суждено жить в главной башне, повели его через все комнаты.

Король распределял дворцовые комнаты, а офицеры забавлялись его заблуждением, которому суждено было обратиться горечью.

В десять часов подали ужин. Во время ужина Маню-эль стоял за королем, но не как послушный слуга, а как тюремщик, надсмотрщик, хозяин!

Представьте себе, что слугам отданы два противоречивых приказа: один — королем, другой — Манюэлем; разумеется, слуги подчинились бы Манюэлю.

Это и была настоящая неволя.

Вечером 13-го король, побежденный на самой вершине власти, покатился с горы, у подножия которой его ждал эшафот.

Ему понадобилось восемнадцать лет, чтобы взобраться на вершину и удержаться там; но всего за пять месяцев и восемь дней он потеряет все, чего ему удалось достичь!

Судите сами, с какой поспешностью и настойчивостью его толкают в бездну!

Итак, в десять часов все ужинают в дворцовой столовой; в одиннадцать они переходят в гостиную.

В гостиную входит один из комиссаров и приказывает камердинерам, г-ну Гю и г-ну Шамильи, взять то немногое из постельного белья, что они имеют, и следовать за ним.

— Куда это, за вами? — полюбопытствовали камердинеры.

— В вечернюю резиденцию ваших господ, — отвечал комиссар, — во дворце они могут находиться только днем.

Итак, король, королева и дофин остались теперь господами лишь для своих камердинеров.

В дверях дворца их ожидал офицер муниципалитета, который пошел вперед с фонарем. Все двинулись за ним.

При слабом свете этого фонаря, а также в отблесках угасавшей иллюминации г-н Гю пытался разглядеть будущее жилище короля; однако перед ним была только мрачная башня, нависшая над головой, словно гранитный великан с огненной короной на голове.

— Боже мой! — вскричал, остановившись, камердинер. — Неужто вы собираетесь отвести нас в эту башню?

— Совершенно верно, — подтвердил офицер. — Да, времена дворцов ушли в прошлое! Сейчас ты увидишь, как живут убийцы народа!

С этими словами человек с фонарем стал нащупывать ногой первые ступеньки винтовой лестницы.

Камердинеры остановились было во втором этаже, однако человек с фонарем продолжал подниматься.

Дойдя до третьего этажа, он повернул в коридор, уходивший вправо от лестницы, и отпер дверь в комнату, расположенную по правую руку в этом коридоре.

Свет проникал в комнату через одно-единственное окно; четыре стула, стол и узкая кровать составляли всю ее меблировку.

— Кто из вас двоих — лакей короля? — спросил офицер муниципалитета.

— Я — его камердинер, — откликнулся г-н Шамильи.

— Лакей или камердинер — это все равно, — махнул рукой офицер.

Указав на кровать, он продолжал:

— Вот здесь твой хозяин будет спать.

Человек с фонарем бросил на стул одеяло и две простыни, зажег от фонаря две свечи на камине и оставил камердинеров.

Он отправился во второй этаж, чтобы приготовить комнату для королевы.

Господин Гю и г-н Шамильи в растерянности переглянулись. У них в глазах еще стояло великолепие королевских резиденций; теперь же короля бросили не просто в темницу, но в трущобу!

В несчастье пышность мизансцены исчезла.

Они стали осматривать комнату.

Кровать стояла в алькове без занавесок; старая ивовая плетенка, повешенная на стену, указывала на то, что так пытались бороться с клопами; однако с первого взгляда было заметно, что такая мера предосторожности недостаточна. Однако камердинеры не испугались трудностей, они принялись старательно выбивать постель и отмывать комнату.

В то время, как один подметал пол, а другой вытирал пыль, вошел король.

— Ох, государь! — в один голос вскричали они. — Какая низость!

Король — было ли это силой души или безразличием? — остался невозмутим. Он обвел комнату взглядом и не произнес ни слова.

На стене висели гравюры; некоторые из них показались королю неприличными, и он сорвал их со стены со словами:

— Я не желаю, чтобы подобные вещи попались на глаза моей дочери!

Когда постель была готова, король лег и уснул так же безмятежно, словно он еще оставался в Тюильри, возможно, даже с большей безмятежностью!

Несомненно, если бы в эту минуту королю предложили тридцать тысяч ливров ренты, деревенский домик с кузницей, библиотекой с книгами о путешествиях, часовней, куда можно было бы пойти на мессу, с капелланом для этой часовни, с парком в десять арпанов, где он мог бы жить, укрывшись от интриг, в окружении королевы, дофина, наследной принцессы, иными словами — с женой и детьми, король был бы самым счастливым человеком в своем королевстве.

Совсем иначе чувствовала себя королева.

Ежели эта гордая львица не зарычала при виде своей клетки, то лишь потому, что сердце ее разрывалось от горя, и она стала слепа и бесчувственна ко всему, что ее окружало.