Божьи воины - Анджей Сапковский

— Но именно за это Свиднице и лужичанам хвала! — засмеялся маршал Боршнитц. — Умно использовав место, время и перевес, повернуть обстоятельства в свою пользу, неожиданно на врага ударить, мудрой тактикой застать его врасплох — это качества крупных вождей. Именно таким манером побеждали Жижка и Прокоп, честь и хвала господам ландвойтам, что они гуситов собственным их оружием сумели побить. Я им в этом завидую, их триумфу и славе завидую. И вовсе этого не стыжусь.

— Победа под Кратцау, — добавил Фюлльштайн, — вдохнула в нас новый дух. Вернула надежду, которую мы уже теряли. Дай нам Бог вторую такую викторию.

— Даст, — заявил, гордо выпрямляясь, Ян Зембицкий. — И я дам ее вам. В бой с еретиками поведу вас сам. К виктории, коя ту, лужицкую, затмит. Я поведу вас, знайте, к такой глории, что Поленц и Колдитц будут забыты. Они под Кратцау едва-едва царапнули Краловца. Мы разотрем его в порошок. Кацерские трупы уложим кучами, а с пойманных будем на эшафотах шкуру сдирать. Именно это я предлагаю вам, вашим князьям, старостам и советам. Соединиться, совместно ударить на чехов, их гибелью почтить Рождество Христово. Кто со мной? И с какими силами? А? Что скажет Вроцлав? Свидница? Опава?

— От имени Вроцлава Пшемковича, милостивого князя Глубчиц и Градца, — быстро проговорил Фюлльштайн, словно боясь, что его кто-нибудь опередит, — обещает сто копий опавского рыцарства. Милостивый князь лично поведет войско.

— Епископ Конрад, — немного подумав, сказал староста Танненфельд, — поставит полную хоругвь. Усиленную ратями из Гродкова и Отмухова. Всего — семьдесят копий.

— Город Вроцлав, — уперся руками в бока Йорг Райбнитц, — даст сто пятьдесят конников. А что же Свидница?

— Город Свидница, — гордо заявил Оппельн, — внес решающий вклад в победу под Кратцау. Ежели теперь его милость князь Ян обещает викторию, которая Кратцау затмит, то Свидницы там не может не быть. Так легко мы не дадим себя затмить и вычеркнуть со страниц истории. Свидница выставит сто пятьдесят коней лучшей кавалерии под командой господина подстаросты Стоша. Все мы в Свиднице рады будем увидеть гуситов, растертых в порошок. Однако вначале пусть нам его милость князь Ян пояснит, каким методом он намеревается сие растирание совершить.

— Во-первых, я проделаю это силой, — сразу же ответил Ян Зембицкий. — Из того, что вы здесь сказали, я подсчитал нашу возможность примерно в тысячу конных, в том числе триста коней тяжеловооруженного рыцарства. У Краловца четыре тысячи пеших и едва двести конных, А поскольку рыцарь в латах стоит десяти пеших замухрышек, постольку перевес будет на нашей стороне. Во-вторых, мы разделаемся с ними тем же манером, что и под Кратцау. Нападем из засады на маршевую колонну. Предварительно установив, что они пошли туда, где мы будем их ожидать.

— А каким образом мы это установим? — поднял брови Оппельн.

— Есть такие способы.

Скрипящий и толкающийся у окна Ниского замка большой стенолаз застал вроцлавского епископа Конрада врасплох, но и епископ, надо признать, так же крепко удивил стенолаза. В своей охраняемой комнате он предавался, о диво, не оргии, пьянке или азарту. Он не отсыпался после оргии, пьянки или азартной игры. Нет. Он читал. Посвящал время чтению.

Впущенный в комнату стенолаз быстро трансформировался в человека. Бросил взгляд на лежащую на пюпитре книгу. Покрутил головой, изумленный почти до предела.

Мало того что это было Священное Писание, прекрасно иллюстрированная Библия. Вдобавок это была Библия немецкая.

— Я знаю, с чем ты пришел, вернее, прилетел, — удивил Стенолаза Конрад Пяст, князь Олесьницы, епископ Вроцлава и наместник короля Зигмунта Люксембургского в Силезии. — Зря трудился. Я отказываю тебе в твоей просьбе.

— Сегодня двадцать второе декабря 1428 года. — Стенолаз сел, протянул руку к стоящему на комоде графину. — Седьмого ноября 1427 года, то есть немного больше года тому назад, здесь, в этом замке, в этой комнате я покорно просил, а ваша епископская милость соблаговолила пообещать мне…

— Наша милость изменила решение, — обрезал Стенолаза Конрад из Олесьницы. — А сделала она это ad maiorem Dei gloriam. Рейнмар Беляу стал важной пешкой в игре, а ставка сделалась дьявольски высокой. На что ты рассчитывал? Что я отдам тебе этого Беляу, чтобы ты мог его замучить? Ради какого-то неясного для меня твоего личного дела? Знаю, знаю, когда-то у нас были в отношении Белявы планы, он должен был послужить нам для затушевывания аферы с нападением на сборщика. Но теперь благо Церкви и страны требует совершенно другого. Я приказываю тебе сотрудничать с князем Яном в поисках этого паршивца. Разрешил Яну войти в монастырь в Белой Церкви. Ха, он наверняка вошел бы и без позволения, монастырь стоит на его землях, а настоятельница — его сестра, но это несущественно. Существенно то, что Ян Зембицкий решился на поступок действительно значительный. Если военное мероприятие удастся… а имеются большие шансы успеха, то мы нанесем еретикам крепчайший удар, удар, какого они до сих пор не получали. Ты понимаешь это, Биркарт, хватает ли у тебя ума осмыслить это? Вначале тяжелое поражение под Кратцау, сейчас разгром, который вскоре учинит им Ян Зембицкий. Развеется миф, утверждающий, будто бы гуситов невозможно победить в бою. Вслед за нами пойдут другие. Это будет началом их конца. Их конца, сын мой… я был под Прагой в двадцатом году, на коронации Зигмунта. Смотрел с Града на этот город, притаившийся за рекой как бешеный пес. А когда мы оттуда уходили, я поклялся себе, что когда-нибудь вернусь. Что собственными глазами увижу, как этому бешеному псу выбьют клыки, как вся эта кацерская нация понесет наказание за свои преступления. Как кровь хлынет по всем улицам этого подлого города, а Влтава сделается красной. И так будет, да поможет мне Бог. А серьезным шагом к этому есть Ян, князь Зембицкий. И военный план, который я обдумал, а Ян исполнит. Этот план должен удаться. Этого хочет Бог. И я тоже этого хочу.

— Поэтому, — епископ выпрямился, — я категорически запрещаю тебе осуществлять какие-либо действия, которые могли бы этому плану навредить. Или хотя бы его усложнить. Ян держит Рейнмара фон Беляу в темнице зембицкого замка. Я запрещаю тебе приближаться к этой темнице хоть на шаг, запрещаю разговаривать с Рейнмаром, запрещаю тронуть его хотя бы пальцем. Я запрещаю тебе это категорически и строго. Я знаю, что ты — чародей, полиморф и некромант, знаю, что проходил сквозь стены, чтобы во Вроцлаве добраться до узников. Знаю, что ты можешь и на что способен. Но предупреждаю: если ты не послушаешься моего запрета, то навлечешь на себя мой гнев. И тогда узнаешь, на что способен я. Ты понял, Биркарт, сын мой? Подчинишься?