Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Аркадий Стругацкий

Конец пятидесятых — начало шестидесятых: время появления на свет «Страны багровых туч» и «Пути на Амальтею». Уже написаны «Полдень, XXII век» и «Стажеры». Родилось новое имя и — новое явление в русской литературе.

Коммунизм… В ментальности многих из нынешнего юного поколения — едва ли не синоним фашизма. Споров и эмоций вокруг этой темы — предостаточно. Но кто может сказать толком: что это такое — коммунизм? Отвлеченная идея теоретиков, опошленная и дискредитированная нашими «практиками» — да, банально. А если бы все было чисто, если бы не опошляли — реально хоть что-то за этим термином стоит? Кроме вот этого вот, заболтанного до потери всякого смысла: «От каждого по… — каждому по…»? Где бы на этот самый коммунизм глянуть хоть одним глазком? Может, в кино или в какой-нибудь книге?.. Но — чтобы был живой, а не схема и не антиутопия — то со снами Веры Павловны, то с тайной полицией за каждым углом…

Что ж, ОДНО такое место есть — где коммунизм получился живым. Именно книга. Точнее — книга и ее «ответвления». Тот самый мир, который мы уже традиционно называем словом «Полдень». Мир, вполне достоверный психологически, без деклараций типа «каждому, от каждого». Да, да, конечно же, авторам пришлось пойти на некоторое смещение ракурса. Но — не на ложь! Где-то там, за кадром Полудня, остались мещане, сперва отмеченные одним штрихом, представленные лишь Марией Сергеевной Юрковской. Позже будут и «Хищные вещи века», и «Гадкие лебеди», и другие — уже инопланетные — антиполуденные миры. А пока — лишь мир счастливо работающих людей, бесспорно лучший и правильнейший из миров. Мир, в котором МЫ хотели бы жить всегда. Мир Полудня. Мир Понедельника.

И вот надо было быть такими людьми, как АБС, обладать таким — воистину вселенским — запасом светлого оптимизма и веры в Человека, чтобы, живя ЭТОЙ жизнью и в ЭТОЙ стране, суметь (пусть недолго, но все же суметь) писать на такую тему убежденно и, главное, в самом деле правдиво. Создать не ходульный, не прозрачный, но живой и осязаемый коммунистический мир в те самые времена, когда одно упоминание о «коммунистическом обществе» у подавляющего большинства ЗДЕСЬ могло вызывать какие угодно чувства и ассоциации — но только не радость и не желание в нем жить… Мир Полудня был не идеальным — со своими задворками, где победила инстинктивная деятельность, со своими выбегаллами и камноедовыми, с мариями юрковскими… Но ведь то — в виде исключения! Общая же картина упорно оставалась позитивной. «Зло» противостояло Полудню отдельными резервациями, будь то феодально-фашистская планета Саула, курортный «город дураков» или едва заметные на общем светлом фоне вкрапления нищих духом — в международном городе-космопорте Мирза-Чарле или на астероиде Бамберга.

Светлый, «чисто полуденный» период в творчестве Стругацких недолог. Чуть позже они начинают строить свои миры иначе: помещать в резервации, за колючую проволоку само светлое будущее, ограждая его от мира настоящего. И тогда прием переворачивается с головы на ноги. Фантастичным становится лишь механизм локализации «щупалец будущего», а это требует на порядок меньших допущений. И именно этот период становится переходным от «фантастики как таковой», в которой мир все же сконструирован (будь то экстраполяция обычной партийно-социалистической штурмовщины на межпланетный уровень или проекция веселой шарашки энтузиастов-трудоголиков на целую планету), — к фантастическому реализму, где мир вполне обычен, за исключением малой, строго локализованной группы явлений — фантастического допущения. Эффект достигается несравненно больший, нежели при конструировании мира как целого, ибо мы, читатели, получаем возможность наблюдать пограничные эффекты при соприкосновении фантастического артефакта с привычной нам реальностью. Такая граница может быть обозначена колючей проволокой лепрозория, таможней на въезде в город дураков или кордоном, отделяющим Лес от Управления… В любом случае достигнута главная цель: настоящее входит в контакт с неизведанным. В одних книгах привычное помещается как бы на Землю, а новое локализуется где-то вне мира большинства («Понедельник начинается в субботу», «Улитка на склоне», «Второе нашествие марсиан»), в других — в точности наоборот («Попытка к бегству», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров»).

Таким образом, видим три «типа» фантастических произведений АБС:

Тип первый. Чисто «полуденные». «Возвращение», «Далекая Радуга», «Малыш» — там нет пограничья, нет соприкосновения нового со старым (за исключением, конечно, внутреннего конфликта, в одном человеке).

Тип второй. Такие, где в знакомый нам, вчерашне-сегодняшний мир Земли (если в чем-то гротескно измененный, то не настолько, чтобы перестать быть узнаваемым) вторгается нечто извне или из будущего. «Хищные вещи века», «Второе нашествие марсиан», «Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света», «Гадкие лебеди».

Тип третий. Все в точности наоборот. «Попытка к бегству», «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Парень из преисподней».

Практика показала, что для массового читателя Стругацких (с той долей условности, с какой этот читатель вообще может быть назван массовым) самый увлекательный — вариант номер три. Более того, если судить по динамизму «экшн», эти книги сильнее затягивали и самих авторов. Повести «третьего типа» (то есть такие, в которых «хорошие» земляне будущего, дети Полудня лицом к лицу сталкиваются с воплощенным злом — собственным темным прошлым, помещаемым на другие планеты) оказались к тому же наиболее близкими к реализму. Используемый в них прием допускает плавный, незаметный переход к «нефантастической» литературе, к книгам вовсе без «чудесного» допущения. В самом деле, если основная структура описываемого мира вполне подобна структуре мира нашего («Трудно быть богом», «Обитаемый остров»), отличаясь лишь прорисованными артефактами и антуражем, а «вмешательство извне» не сопровождается никакими особыми техногенными допущениями, то легко представить это самое вмешательство маргинальной производной серого мира. Не столь уж многого — чисто технически — надо лишить благородного дона Румату, чтобы он стал «всего лишь» нормальным человеком с коммунарским мышлением, попавшим по какой-то ошибке природы в серое окружение. Более того, не так много надо изменить и в его душе, чтобы он коммунаром быть перестал — и принялся «играть по правилам» окружающего мира. Что, собственно, и происходит в «Трудно быть богом».

За феодально-фашистским Арканаром следует империалистически-фашистская страна Неизвестных Отцов на Саракше. За Руматой — Мак Сим. Его ситуация еще менее фантастична, ибо за ним, до его встречи с Сикорски, и вовсе не стоит никакая сила. Он — один на один со своим обитаемым островом, и все его физические и моральные преимущества — это лишь преимущества постоянного, «сквозного» героя Стругацких над мещанским окружением. Качества эти вовсе не обязательно появляются в результате воспитания за тридевять миров от Саракша. Для авторов главное — столкнуть Человека (желательно — совсем молодого) с массой серых, или черных, или «голых пятнистых обезьян»… Ведь встретил же Мак себе подобных в стране Отцов. Как, впрочем, и Румата — в Арканаре, и Корней — в Алае… Встретили они кое-кого и умнее себя. Концовка же «Парня из преисподней» и вовсе содержит прямое указание: всюду есть Люди, дело не в коммуне. А от этого уже один шаг до главного: братья Стругацкие пишут не столько о контактах человечества с иным разумом, сколько о контакте Человека с человечеством. Точнее — с массой. При таком взгляде на творчество Стругацких классификация выстраивается уже не по внешним признакам, а по сути. И получается она несколько иной.

Этап первый. «Страна багровых туч», «Чрезвычайное происшествие», «Спонтанный рефлекс»… Чистая НФ плюс немного соцреализма. Люди в экстремальных обстоятельствах. С высоты опыта квалифицированного читателя Стругацких уже очевидно, что никакая фантастика, скажем, в «Стране багровых туч», была попросту не нужна. Точнее, нужна лишь для привлечения внимания. Как первые две строчки в частушке. Сам же человеческий конфликт нового ничего не содержит и легко может быть перенесен, скажем, в условия Заполярья. Сухой остаток — польза от фантастики как приема: можно с ее помощью завлечь читателя размышлять над ЛЮБОЙ темой. Важно лишь тщательно взвесить соотношение антуража и «человеческого фактора». В будущем Стругацкие назовут такое соединение привлекающей оболочки и более глубокой внутренней структуры «облаткой», или «философским борщом»…

Этап второй. «Путь на Амальтею», «Стажеры», «Полдень»… Отчетливо и резко выступает на первый план человек. Выясняется, что штурм других планет НИЧЕГО не меняет в самом землянине. Правда, «плохие» качества этого самого землянина упорно прячутся авторами в зоне «за железным занавесом». Но это — всего лишь требование времени и строя. Да издержки инерции. А сапиенти, как известно, сат.