Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - Владимир Брюханов

Вернемся теперь к апрелю 1881. Арест Дегаева (по какой бы причине он ни произошел) грозил в это время Дегаеву страшными карами. Пятеро «первомартовцев» было только что повешено, другим грозило не меньшее. Действительно, в 1882 году был казнен Суханов — коллега Дегаева и по работе в подкопе, и по офицерскому заговору. Поэтому ясно, что рассуждая о Дегаеве, который пусть и неизвестно когда, но оказался способен на предательство, можно не сомневаться, что мотивы предать были у него и в 1881 году, но тогда он этого якобы не сделал.

Отчасти последнее верно: он действительно не стал рассказывать тогда об офицерском заговоре — и тоже понятно почему: такая вещь точно уж в тогдашней ситуации грозила жутчайшими карами, и вполне можно было загреметь вслед за предателем Рысаковым, которого не спасло никакое предательство. Поэтому и этот арест Дегаева, известный и его современникам, только усилил доверие к нему: все чисто, он никого не выдал! И Дегаев, остававшийся после ареста как бы не у дел, вновь с начала 1882 года ринулся в самую гущу революционной борьбы и был облечен самым высоким доверием товарищей — что и привело народовольцев практически к полному истреблению.

Начало же, однако, его предательской деятельности было положено именно в апреле 1881.

Дегаев, несомненно, рассудил здраво: самому ему разоблачение Нечаева практически ничем не грозило, а вот начальство такой экзотикой обязательно заинтересуется!

Начальство, действительно, не то, что заинтересовалось, а просто впало в шок! В первые дни Добржинский с Никольским не могли даже и поверить, что им в руки попала такая рыбина! Вот и совершали поначалу судорожные и непродуманные действия — уж очень нестандартной оказалась ситуация! Арестовали зачем-то Филиппова, в то время как Дегаев нужен был уже на воле, чтобы организовывать провокацию против равелина, а тут сидел Филиппов, которого хотели призвать к ответу вместе с Дегаевым за преступные сношения с этим равелином! Чему-то еще другому не поверили, и устроили еще один обыск у Дегаева.

Последнее, правда, возможно уже для отвода глаз: все-таки нельзя было отпускать Дегаева совсем без каких-то негативным мер воздействия. Этой демонстрацией интереса к нему он мог и объяснять свое скромное поведение перед революционерами — те должны были это прекрасно понимать. Сам же он уже должен был интенсивно продолжить активные сношения с равелином.

Понятно, что пришлось выпустить и Филиппова, привлеченного только из-за этого (как показала вся его дальнейшая история) — наверняка его и выдал Дегаев.

То, что равелином немедленно занялись всерьез, подтверждается теми фактами, что как раз летом 1881 Бейдемана отправили, наконец, в психиатрическую лечебницу, а Ширяев практически одновременно умер. Тут, похоже, произошла страшная история.

Прежде чем привести заключительные сведения, выясним: чем же так интересен начальству заговор в равелине?

Разумеется, не судьбой его узников — на них-то было наплевать: все, что с ними происходило, было только изощренной продолжительной пыткой, которую можно было прекратить или заменить на еще худшую — никого во внешнем мире это по большому счету не волновало. И судьба нескольких десятков солдат, изменивших присяге — тоже ерунда.

А вот сам факт антигосударственного заговора в самом образцово-показательном месте заключения всей империи — это была не ерунда. Это можно было использовать для крупнейшего закулисного политического скандала. И это и было так именно использовано: в мае 1882 года, когда следственные данные исчерпывающим образом обрисовали характер созревшего антиправительственного гнойника, скандал и разразился — и привел к смене одного министра внутренних дел на другого: графа Н.П. Игнатьева (поставленного на место Лориса в мае 1881, но затем тоже затеявшего подозрительную возню с попыткой созыва Земского собора) на графа Д.А. Толсого — уже заведомого ретрограда. Но мы на эту тему далее распространяться не будем — лабиринтам такого рода нет конца.

Вернемся к равелину.

Чтобы грамотно разоблачить заговор, нужно было разобраться в его структуре. Дегаева поставили снаружи и он начал готовить побег заключенным — гнуснейшая, заметим, провокация — с учетом беспомощности того, против кого она направлялась! Но и внутри нужно было обзавестись сообщником.

Солдат, проявивших столь прочную солидарность, тронуть побоялись: неудачная попытка перевербовать любого могла стать известной всем. Казалось проще найти подход к заключенным — разумеется, не к Нечаеву. Бейдемана проверили — и сразу, слава Богу, выставили вон. Нажали на Ширяева — и осечка: то ли сердце не выдержало, то ли самоубийством покончил, то ли получилось так, что он все понял, но сотрудничать отказался — пришлось придушить, иначе бы весь заговор на этом завершился бы. Поэтому так долго потом подбирались к Мирскому. С другой стороны, и время позволяло — все оставались на своих местах.

В итоге Мирского, нисколько этого не желавшего, склонили к сотрудничеству и раскрутили затем весь заговор изнутри. К маю 1882 и подготовили взрыв этой политической бомбы.

К тому времени в равелине и появились новые узники — Александр Михайлов, Морозов, Фроленко, Клеточников и остальные.

Нечаева и Михайлова засадили в отдельный коридор, изолировав их и друг от друга. Всех поставили на самый голодный и беспросветный режим — Нечаева и Михайлова в особенности, они и умерли достаточно быстро. Мирскому, наоборот, режим смягчили, а затем и вовсе «выпустили» — на «обычную» каторгу на Каре.

На процессе по делу о равелине имена ни Дегаева, ни Мирского не упоминались — все было крепко «сшито» и без них.

На каторге Мирский объяснил встреченному Филиппову, что отказался давать показания в равелине. Позднее Мирский вел себя как обычный революционер, в 1895 году вышел на поселение, активно участвовал в революции 1905 года и даже снова был приговорен в 1906 к казни, но помилован и возвращен на каторгу. Умер он в Сибири в 1919 или в 1920 году, не разоблаченным за предательство в равелине.

Дегаева, угробившего Нечаева, ждало новое поприще — как раз в декабре 1882 его деятельность была уже в полном разгаре…

Тихомиров же в апреле 1881 года добился нового соглашения с Катковым.

Воспоминания Тихомирова и Галины Чернявской, бывшей одной из ближайших соратниц и его, и Ошаниной, дают многочисленные примеры того, что с группой Тихомирова и с их непосредственными делами — с типографией, в частности (до мая 1881 в Питере, а затем в Москве), не происходило буквально ничего угрожающего. Это невероятно контрастировало с положением других революционеров, у которых с весны 1881 буквально земля горела под ногами.

Понятно, что в конце концов это положение оказалось совершенно нестерпимым для самой полиции, а всю эту публику буквально вытолкали за границу, самым назойливым образом окружив слежкой, но не подвергая арестам.

Находясь за границей, Тихомиров попытался провернуть две грандиозные операции: сначала ведя упоминавшиеся переговоры с графом Воронцовым-Дашковым, а затем пытался перевербовать Судейкина (если не его начальство!), используя Дегаева. О каждой из этих операций следовало бы написать отдельные книги,[991] так что мы оставим эту тему.

Завершим рассказ о Тихомирове только разъяснением одного из основных мотивов его «измены революции».

С каждым годом материальное положение возглавляемой им группы приходило во все больший упадок. Нечистоплотная история с Дегаевым, завершившаяся убийством Судейкина, существенно подорвала безукоризненный авторитет Тихомирова в революционных кругах.

Затем мельком упоминавшийся нами П.И. Рачковский дважды организовал бандитские налеты на типографии, принадлежавшие Тихомирову в Швейцарии, выведя все его печатное дело на грань банкротства.

И, наконец, 20 июля 1887 года умер Катков.

То, что почти сразу после этого Тихомиров затеял переговоры с Рачковским об условиях возвращения в Россию, свидетельствует, на наш взгляд, об одном: все эти годы Тихомиров продолжал получать не очень значительную, но регулярную материальную поддержку от Каткова, следы переговоров с которым незадолго до эмиграции Тихомирова отчетливо проступают в его неоткровенных воспоминаниях.

Катков умер — и эта минимальная поддержка, позволявшая существовать, прекратилась.

Условия же, достигнутые Тихомировым в переговорах с правительством, были разумеется, весьма просты: с одной стороны, Тихомиров получает полную амнистию и достаточное материальное обеспечение (его трудоустроили в те же «Московские ведомости», редактором которых он стал со временем). Тихомиров же публично отказвается от революционной борьбы и, кроме того, перестает шантажировать российское правительство и самого царя скандалом разоблачения закулисной игры при последней смене царствований.