Духи Великой Реки - Грегори Киз

— Харка, — обратился к орлу Перкар, — должен сказать, что в этом обличье ты гораздо привлекательнее, чем когда был мечом.

— Прошло так много долгих лет с тех пор, как я наслаждался подобным телом, чувствовал ветер в крыльях, — ответил орел знакомым голосом Харки. — Я ведь почти забыл, знаешь ли, что я такое, пока ты не спросил, как меня зовут. Я забыл, как быть чем-либо, кроме меча.

— А теперь?

— Теперь Владыка Леса одел меня в эту плоть. Я смогу провести несколько лет в смертном теле, а потом, наверное, поселюсь на горе. До чего же хорошо будет снова поохотиться на зайцев и лис!

— Я рад. Я думал, что Чернобог уничтожил тебя совсем.

— Ничего подобного, хотя, должен признаться, я и подумал, будто погиб: очень уж больно, когда твое тело так разрушают. Однако на самом деле Карак оказал мне услугу — освободил меня. Но все же я очень жалею, что должен тебя покинуть, Перкар, — хочешь верь, хочешь нет, я по-настоящему к тебе привязался.

Перкар оглядел огромную птицу.

— Как я уже сказал, — наконец прошептал он, — я рад за тебя. Но мне хотелось бы знать…

— Что? — живо поинтересовался Харка.

— Можешь ты рассказать мне, как все случилось? В точности? События происходили так быстро…

— А-а… — В голосе бога прозвучало что-то, похожее на разочарование. — Конечно. — Орел склонил голову набок. — Карак считал, что только собственная кровь бога-Реки может погубить его, и только у его истоков. Наверное, так оно и было. Но та тварь — тискана, которую бог-Река создал, чтобы найти Хизи, — заключала в себе много душ и много источников крови. Древний правитель Нола, твоя возлюбленная — богиня потока, мелкие боги, — всем им когда-то даровал жизнь бог-Река. Это оказалась очень мощная смесь, которая смогла подействовать так же, как и настоящая кровь Рожденных Водой. Смерть тискавы сыграла ту же роль, что была предназначена гибели Хизи: убила и Реку тоже.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен. Я летал над Рекой и все видел. Смерть бога распространяется вниз по течению. Когда она достигнет моря, от Изменчивого ничего не останется.

— И Река лишится своего бога. Какая странная мысль!

— Бога лишится, да, — ответил Харка. — Но не лишится богини.

Перкар повернулся к нему так резко, что даже во сне боль в ране стала невыносимой.

— Что?! — задыхаясь и от изумления, и от боли, прошептал он.

— Ну, ведь среди духов, которых захватил тискава, был один, как нельзя более подходящий для того, чтобы стать повелителем вод.

— Богиня потока?

— Кто же еще!

Перкар откинулся назад и стал смотреть в небо, счастливый, несмотря на приближающуюся смерть.

— До чего же прекрасен мир! — выдохнул он.

— О да, и это напоминает мне о цели моего визита: я ведь прилетел не только попрощаться. По правде говоря, не будь ты таким тупым, ты давно бы догадался, зачем я здесь. — Орел соскочил с ветки и придвинулся к Перкару. — Ты ведь вот-вот покинешь этот прекрасный мир — если только не изменил свои взгляды на меня.

— Насчет чего?

— Ты не раз проклинал меня за то, что я тебя исцеляю, просил дать тебе умереть. Тебе все еще этого хочется?

— Но ты же больше не мой меч.

Птица взмахнула крыльями, словно пробуя ветер.

— Нет, но я мог бы оказать последнюю услугу другу, если он того хочет.

Перкар усмехнулся:

— Замечательно, Харка! Я беру все свои слова назад. Я так рад, что ты вечно мешал мне умереть.

— Значит ли это, что ты примешь мою помощь? Или, может быть, ты предпочтешь погибнуть героем, прежде чем наделаешь новых ошибок и все начнется заново?

Перкар сокрушенно покачал головой:

— Пожалуй, я рискну, если ты предлагаешь это искренне.

— Конечно, искренне.

— Тогда я принимаю твою помощь и желаю тебе насладиться доставшейся свободой, Харка. Ты так часто оказывался моим единственным спутником, а я обычно был таким неблагодарным…

— Уж это точно, — буркнул Харка. — А теперь закрой глаза.

Перкар подчинился, а когда снова открыл глаза, увидел склонившихся к нему Хизи и Нгангату; оба они держали юношу за руки.

Боли больше не было.

— Перкар! — обратилась к нему Хизи.

— Привет, — сказал он ей и повторил: — Привет! — обращаясь к Нгангате. Ему хотелось сказать больше, признаться, что он чувствует к каждому из них, но бесконечная радость видеть их живыми и здоровыми, сознание, что и сам он будет жить, — всего этого оказалось слишком много для Перкара. Слова превратились во всхлипывания, и когда к ним подошел и Тзэм — он стоял всего в двух шагах, — четверо друзей крепко обнялись, стиснув друг другу руки и хлопая по покрытым кровью плечам. Издали за ними с бесстрастным лицом наблюдал Ю-Хан.

После нескольких долгих, наполненных чувствами секунд Тзэм наконец практично заметил:

— Нам бы следовало помыться.

Никто не усомнился в его правоте. Хизи с облегчением рассмеялась, и остальные присоединились к ней. Может быть, это был не такой уж здоровый смех — в нем слишком явственно звучала истерия, — но все же он был признаком возврата к нормальной жизни.

Когда снова наступила тишина, Перкар, шатаясь, поднялся на ноги и с помощью Тзэма побрел туда, где лежал Братец Конь. Хин лизал лицо старика, явно удивленный тем, что хозяин так долго не просыпается.

— Братец Конь велел мне попрощаться за него с тобой, Хин, — из-за плеча Перкара объяснила собаке Хизи. Пес поднял глаза, услышав свое имя, но тут же снова повернулся к Братцу Коню.

— Прощай, шутсебе, — прошептал Перкар.

Следующие несколько часов прошли как в тумане, и потом никто не мог их отчетливо вспомнить. Они вынесли тело Братца Коня из Эриквера, обнаружив при этом, что воины Карака исчезли — должно быть, бежали. Перкар не мог их в этом винить: если людям пришлось увидеть хотя бы малую часть того, что происходило внизу, ужас их был понятен.

Под руководством Ю-Хана они уложили тело Братца Коня на камень, спели поминальные песни, разожгли костер и бросили в него благовония, хоть и немногое могли пожертвовать. Ю-Хан отрезал ухо Гавиала и положил рядом с родичем, чтобы тот принес этот дар богине огня. Когда Ю-Хан стал петь свою собственную прощальную песню, все почтительно отошли в сторону; все же Хизи услышала несколько строк, которые запомнила на всю жизнь.

И когда быстроногих поставят в ряд,И сочтут жеребцов, и сочтут жеребят,И красавиц кобыл, что танцуют по кругу, —Вот тогда, о отец, мы узнаем друг друга.

Закончив обряд, Ю-Хан отошел от костра, и его место заняла Хизи. На лице старика было такое знакомое ей выражение — казалось, Хизи видит его обычную улыбку. Хин свернулся рядом с хозяином, положив голову тому на ноги; в глазах собаки застыло озадаченное выражение. Хизи опустилась на колени и стала гладить свалявшуюся, грязную шерсть старого пса.