Утопия - Марина Дяченко

— Я же о тебе забочусь, — говорил отец, выходя на связь утром и вечером. А сам звонил в администрацию Института Человека, в котором Юджин работал, и просил координатора «придержать» очередное повышение Юджина по рейтинговой сетке. Куда там!..

Юджин был энтузиастом. Это ему принадлежала идея «обуздания виртуальности»; это по его инициативе в лучших мировых школах ввели преподавание натурологии — науки о естественных человеческих возможностях. Сам Юджин проводил по десять таких уроков в неделю — пять (показательных) в реальности и пять по сети.

Юджинов организм был одновременно и пособием по натурологии, и учебником по реализации человеческих возможностей; у Юджина не было ни пищевода, ни желудка, ни кишечника, он питался энергией в чистом виде, а вкусовые ощущения — вкупе с имитацией утоления голода — формировались прямо в мозгу. Юджин никогда не спал — только «перезагружался» каждые тридцать часов. Юджин мог дышать под водой; Юджин имел возможность менять волосяной покров по всему телу два раза в сутки (чаще, к сожалению, пока нельзя было, начинались нежелательные процессы в тканях). Он являлся на свои открытые уроки, покрытый светлой вьющейся шерстью (идеальная защита от холода, ветра, солнечной радиации), и «линял» прямо на глазах любознательных малышей: из его шерсти потом вязали сувениры и делали игрушки. Все в ваших руках, говорил Юджин школьникам. Человеческий организм — сам по себе большая ценность, жизнь в реале заведомо интереснее, чем игры в виртуалке, и будущее — за натурологией, а не за технологией, спросите хоть Пандема. А ведь натурология — такая еще молодая наука! Просто дух захватывает от возможностей, которые перед вами, передо мной, перед всем человечеством раскрываются…

Он любил, забравшись в леталку, пройти на бреющем полете над городом и над морем. Зеленые горы, разных оттенков трава, кроны гигантских деревьев, фигурные шпили воздушных станций, дельфиньи спины в прозрачной воде цвета индиго — ах как хорошо было мечтать, что когда-нибудь он пролетит над ними на собственных крыльях… Всего лишь несколько лет — и реализован будет его лучший проект, замечательный проект под названием «Птеро»…

Он почти никогда не ходил в кинишку и не играл в игрушки. Жизнь и творчество почти целиком занимали его время — а остаток времени занимали романтические встречи. Женщины его обожали, потому что у его организма было еще одно замечательное свойство, о котором школьникам по традиции не сообщалось…

Он не кривил душой никогда и ни перед кем. Он знал, чего хотел, и шел напрямик к своей цели; он был совершенно счастлив. Когда отец, завидуя, пытался уколоть его — например, утверждая, что все на свете придумал Пандем и что без Пандема человек вообще никуда не годится, — Юджин усмехался и даже не пытался спорить, и этим злил отца пуще прежнего.

Однажды, навестив отца без предупреждения, Юджин увидел на экране рабочего компа почти законченную картину: лохматый зверь с человеческим лицом, покрытым рыбьей чешуей. Отец, правда, тут же спрятал работу — но Юджин обладал свойством фиксировать в памяти все, один раз увиденное; он вызвал картину на экран «внутреннего взора» и почти сразу понял, что странное и неприятное существо очень похоже на него, Юджина, и что отец, конечно же, остается великим живописцем, потому что выражение бесконечного самолюбования, написанное на чешуйчатой морде, передано так живо и ярко, как это не удалось бы ни одному компьютеру.

— И как называется? — спросил Юджин, в душе посмеиваясь над отцом, которому Юджинов статус, как видно, не давал спокойно спать.

— «Портрет поколения», — сказал Геннадий Травников глухо.

Юджин мимоходом пожалел отца — и, желая переменить тему, заговорил о другом.

ГЛАВА 27

Утром они сдали биохимию на «плюс» и теперь валяли дурака.

Сперва гонялись за мячом просто так. Потом подключили дистанционку; разыгрались до того, что пришлось надеть маски, чтобы ревущий в воздухе убойный мяч не припечатал по морде (а это неприятно даже без сенсорного режима, или «щекоталки», как теперь его принято было называть).

Потом Мише надоело, и он ушел валяться в кустах Просто Так. Не удавалось и вспомнить, когда ему в последний раз приходилось заниматься этим в высшей мере бессмысленным — и таким прекрасным — занятием. Все дела, дела…

Он долго смотрел, как ползет гусеница по рукаву комбинезона. Принял вызов от мамы; сказал правду — биохимию на «плюс», сейчас смотрю на гусеницу. Мама все поняла — пожелала спокойно гулять, отключилась.

Потом он подумал о Кирилле, который набрал на десять баллов больше. И о новом тренажере, который, говорят, собрали на Фиджи. И о том, что до вечера еще три или четыре длинных часа…

Потом его благоденствие было прервано официальным вызовом из школы. Он принял сигнал; перед его глазами — прямо поверх картинки ползущей гусеницы — замельтешили циферки, и по всему выходило, что через час у него практика. Отказываясь верить собственному зрительному нерву, он два раза переспросил школьный информаторий — но все было правильно, Пандем не желает понимать, что такое «дуракаваляние» и что для Миши значит сдать биохимию на «плюс»…

Он поплакал бы от злости, если бы не знал, что каждая его слеза аукнется потом в беседке — едкой насмешкой, от которой взвоешь, как от тысячи практик. И чтобы не терять времени, он поднялся с травы и поспешил на развозку, и прямо у входа на полигон столкнулся с другим внезапным практикантом — Кириллом…

Кириллу, по-видимому, стало несколько легче от того, что не он один в этот прекрасный вечер мучается. Как там сказано — заботу раздели пополам, будет половина заботы…

Им предстояло работать в паре, и вводная, по крайней мере для Миши, была нестрашная. Это Киру предстояло практиковаться на «волевое усилие», а Мише — всего лишь на «профессиональные навыки», да и то простенькие — развертывание аппаратуры, кое-какие тесты, которые они успешно освоили еще на прошлой неделе…

Правда, подзаголовок практического задания был — «в сенсорном режиме». И на втором этапе работы предполагалась какая-то «дополнительная информация». Миша все еще думал об этом, когда они стояли перед шлюзом в ожидании сигнала.

— Ты что делал, когда тебя сдернули? — шепотом спросил Кирилл.

— Так… Просто так, — ответил Миша, и Кирилл понимающе кивнул:

— А мы с ребятами на лошадях катались в питомнике… Черт подери, вот как…

Прозвучал сигнал, и окончание фразы так и осталось у Кира во рту.

…Начали неплохо. Правда, сразу после подключения тестер засбоил, и Мише пришлось вычислять причину разбалансировки и на ходу править программу — тем не менее он уложился в отпущенное время и даже с опережением на сорок секунд. Кирилл проворно, как мышь в нору, загрузился в «ванну» — на самом деле никакой воды там не было, а был особый субстрат, начиненный нервными окончаниями медкомпа. Миша активировал «ванну», на большом экране пошла картинка: жизненные процессы Кириллова организма отобразились в цвете и динамике, и все они соответствовали норме (патологии Миша никогда не видел, эта практика еще впереди).

Первый этап задания был пройден и зафиксирован; Миша прикрыл глаза, чтобы панорама Кирилловых потрохов не мешала читать с век ту самую дополнительную информацию, что была обещана с самого начала. Кирилл тоже что-то читал, и пульс его чуть участился.

Хронометр у обоих был встроенный — и Миша, и Кирилл считали секунды, не глядя на часы. Задание было неожиданным: на счет «ноль» Миша должен был послать Кириллу слабый болевой импульс, после чего контролировать энцефалограмму; если на счет «шестьдесят» амплитуда колебаний превысит верхнюю границу нормы, Миша должен посылать второй импульс, сильнее, и контролировать амплитуду на счет «сто двадцать» и так далее. Заданием Кирилла было успокоиться и «загнать» пляшущую линию графика в рамки. Кажется, не так сложно — при том что у Кирилла самый высокий в их группе болевой порог…

— Пандем в помощь, — пробормотал Миша. — Поехали, всадник.

И послал первый удар. Оба не ожидали, что он окажется таким сильным; картинка на экране переменилась разом — скакнуло давление, сократились мышцы диафрагмы, а сам Кирилл, запертый в ванне, вскрикнул от неожиданности:

— Ого…

Желая помочь ему, Миша убрал с экрана все картинки, кроме энцефалографа. Зеленая мохнатая линия моталась, изгибалась, за ней мерещились верхушки фантастического леса; Миша подумал, что такую вот картинку можно распечатать и подарить тете Але, и она скажет, прищурившись, как мама: «Что ж, и это искусство…»

Кирилл закрыл глаза и расслабился. Зеленая пляска на экране пошла на убыль; до красной линии оставалось совсем ничего, а у Кира было еще четырнадцать секунд, Миша успел подумать, что практика заканчивается. Что вот сейчас Кир минует зачетный момент и можно будет с чистой совестью сворачиваться…