Дюма - Максим Чертанов

Кумторкала — Параул — аул Гелли, там услышали, что «Магомет-Иман Газальев собрал всю свою татарскую милицию — около двухсот человек — и еще сто человек охотников» и вступает в бой с отрядом горцев «под предводительством известного абрека Гобдана, именуемого Таймас Гумыш-Бурун». В полдень увидели дым вблизи дороги на Карабудахкент, с конвоем (12 человек) двинулись туда и встретили группу татар. «Люди в папахах узнали нас или, лучше сказать, узнали своих друзей. Они кричали „ура!“, а некоторые подняли руки с ношей, нам уже понятной. Раздались крики: „Головы! Головы!“ Не стоило спрашивать, что это были за трофеи… Обе группы соединились, третья же, несколько отставшая, двигалась медленно. Она не торжествовала победу — она несла мертвых и раненых… Сначала невозможно было разобрать слов, произносимых вокруг нас. К тому же разговор шел на татарском языке, и Калино решительно ничего не понимал. Красноречивей всего выглядели четыре или пять отрубленных и окровавленных голов, еще более живописными были уши, вдетые на рукоятки нагаек. Но вот прибыл и арьергард; он вез трех мертвых и пять пленных. Еще трое раненых едва могли держаться на своих конях и ехали шагом. Пятнадцать лезгин были убиты, трупы их находились в полумиле от нас, в овраге Зилли-Кака.

— Попросите сотника, чтобы он дал нам милиционера, который проводил бы нас на поле сражения, и спросите его о подробностях, — обратился я к Калино.

Начальник сам взялся отвезти нас туда. Он был украшен Георгиевским крестом и в рукопашной битве собственноручно убил двух лезгин. В пылу сражения он отрубил им головы и вез их с собой. Кровь текла с них ручьем. Всякий, убивший горца, имел право, кроме головы и ушей, обобрать его дочиста».

Как поверить, как допустить, как позволить рассказывать такое, когда газеты пишут, что на Кавказе «наведен порядок»? Бойцы пошли в Гелли, гостей по их просьбе повели на место сражения. «Направо, в лощине, лежали голые или почти обнаженные трупы. Пять человек были обезглавлены; у всех же других недоставало правого уха. Страшно было смотреть на раны, вызванные ударом кинжалов. Пуля проходит насквозь или остается в теле, образуя рану, в которую можно просунуть только мизинец, — она посинеет вокруг, и только. Но кинжальные раны — это настоящая бойня: у некоторых были раскроены черепа, руки почти отделены от туловища, груди поражены так глубоко, что даже виднелись сердца. Почему ужасное имеет такую странную притягательную силу, что, начав смотреть на него, хочешь видеть все?» «Татарка развязала небольшой мешок и извлекла из него два уха. Концом трости полковник удостоверился, что это были два правых уха. Он взял перо и бумагу и написал расписку на 20 рублей… Князь Мирский в свое время счел достаточным, чтобы доставляли не всю голову, а только правое ухо. Но они [татары] все равно отрубали головы, объясняя сие тем, что не могут отличить правое ухо от левого…»

Козубский писал с возмущением, что это ложь. Однако потом выяснилось, что рассказ Дюма в деталях совпадает с донесением командира Дагестанского конно-иррегулярного полка князя И. Р. Багратиона, опубликованным 16 ноября 1858 года в газете «Кавказ». Правда, об отрезанных ушах и головах там не говорилось. Нетрудно понять почему… «На четвертом рисунке (в альбоме адъютанта князя Дондукова) были изображены лезгинские ворота, украшенные отрубленными руками; руки были прибиты гвоздями, подобно тому как к воротам наших ферм пригвождают лапы волков (чтобы отпугивать других волков). Отрубленные руки долго не подвергаются разложению и остаются, так сказать, живыми на вид благодаря какому-то составу, в котором их предварительно варят. Эти ворота в Дидо были украшены пятнадцатью руками. Другие лезгины, более благочестивые, прибивают их к стенам мечетей. В мечети Дидо было около 200 рук. Впрочем, такой христианский народ, как тушины, смертельные враги лезгин и вообще всех магометан, оказывающие огромные услуги русским в их военных экспедициях, имеют, при всех своих христианских добродетелях, тот же самый обычай: сколько врагов захватывают тушины, столько они и отрубают рук…» Ох, господин Дюма, чем такие вещи писать, лучше бы вы что-нибудь выдумали…

В Карабудахкент прибыли без инцидентов, надеялись застать Багратиона, но он уехал в Уллу-Буйнак, нагнали, он предложил подняться на гору Каранай, отправились с ним в Темир-Хан-Шуру, ночевали, утром с большим отрядом поехали в Ишкартинскую крепость. А. Магомедов, директор Буйнакского музея («Дагестанская правда» от 29 июля 2010 года): «…уже пройдя Верхний Каранай, французские гости и сопровождающая их свита из фаэтонов и тарантасов пересели на лошадей. Не успели проехать пару-другую сотен метров, как на них из-за бугра напала небольшая группа горцев на лошадях. Тогда Багратион дает команду отразить нападение горцев, в конечном итоге что и удалось сделать… Иван Романович Багратион и его друзья только здесь признались, что то нападение горцев внизу, у подножья вершины, было не больше чем имитация нападения, специально устроенный розыгрыш. На это Дюма ответил, проведя рукой по своей шевелюре: „Браво, здорово, значит, и я внес свою лепту в Кавказскую войну“ и сделал еще один выстрел. Еще накануне ночью приготовили и для писателя наган, заранее его зарядив холостыми патронами….» Ничего подобного в тексте Дюма нет, не говоря уже о том, что наганов тогда не существовало. Он пишет: доехали до Ишкартинской крепости, поднялись на Каранай, красивый вид, ночевали в Ишкартинской, портной за ночь сшил для него подобие офицерского мундира — вот и все.

Дальше ехали в компании Багратиона: опять Темир-Хан-Шура, Дженгутай, Параул, Гелли, Карабудахкент, Дербент. Багратион рассказал о Нестерцовой и Марлинском. В Дербенте остановились у военного губернатора генерал-майора Д. К. Асеева. Козубский: «Едва ли не Багратион подстроил депутацию местных жителей, которая, по словам Дюма, приветствовала его как автора романов, доставлявших им величайшее наслаждение…» Что такое «едва ли не…»? Если не знаешь, подстроил или нет, зачем говорить?

Спустились к морю — через Кубу в Баку, там жили у главы городской управы М. Пигулевского, повидать гостей приезжал Хасайхан Уцмиев, кумыкский князь и генерал-майор русской армии, с женой, поэтессой Хуршидбану (псевдоним «Натаван»), Дюма подарил ей шахматы — они хранятся в Музее литературы имени Низами — получил от Уцмиева еще сведения о Марлинском. У него две «бакинские» темы — Марлинский и нефть: «Везде вокруг города, по всему побережью Каспийского моря, вырыты колодцы глубиной от трех до двадцати метров. Сквозь глинистый мергель, пропитанный нефтью, сотня из этих колодцев выделяет черную нефть, пятнадцать — белую. Из них извлекается почти сто тысяч центнеров нефти в год. Эта нефть отправляется в…» Будьте уверены, Дюма все написал: и куда отправляется, и почем, и какими коврами торгуют в Баку, и кто такие зороастрийцы, и чем различаются сунниты и шииты, и каковы особенности местных комаров… 23 ноября выехали в Шемаху, встретили офицера, который видел Шамиля. Наконец-то! В газете «Монте-Кристо» Дюма обещал: «…посетим лагерь нового титана, Шамиля», не получилось, выжидал, не писал с газетных источников, надеялся найти очевидца — нашел. Отозвался он о Шамиле довольно нейтрально, но скорее с симпатией, назвал «человеком чести» — как и его противника Ермолова, что «олицетворял собою террор, но то было в эпоху, когда террор мог оказаться спасительным, так как священная война не соединяла еще всех горских племен воедино».