Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка - Гэри Дженнингс

— Будучи дочерью короля, сестрой короля и вдовой herizogo, я, естественно, привыкла подчинять свою собственную жизнь государственным интересам. Таким образом, я по своей воле выхожу замуж за короля Трасамунда. Конечно, — тут она застенчиво рассмеялась, — женщина моего возраста, мать двоих взрослых детей, должна быть рада возможности выйти замуж хоть за кого-нибудь, не говоря уже о короле. Но пойми меня, Торн: я оставляю своих детей, а сама отправляюсь на совершенно чужой континент, в город, про который рассказывают, будто это не что иное, как хорошо укрепленное логово морских разбойников, пиратов. А если вспомнить все, что я еще слышала о вандалах, едва ли следует ожидать, что двор Карфагена примет меня с радостью или что Трасамунд окажется любящим супругом.

— Позволь мне успокоить тебя, принцесса, — сказал я. — Моя нога никогда, правда, не ступала по землям Ливии, но и здесь, в Риме, я кое-что слышал о ней. Вандалы — народ мореходов, это правда, и они действительно готовы сражаться за то, чтобы освободить моря для своего собственного флота. Но любой купец скажет тебе, что со временем вандалы сделались весьма преуспевающими и богатыми. И теперь они вкладывают свои богатства в вещи значительно более изысканные, чем военные корабли или укрепления. Трасамунд как раз закончил в Карфагене строительство амфитеатра, а термы, я слышал, в Ливии — самые большие за пределами Египта.

— Меня также беспокоит и другое, — сказала Амалафрида. — Только посмотри, что вандалы сделали с Римом всего лишь каких-то сорок лет тому назад. Да ведь следы их нашествия до сих пор видны: эти дикари разрушили самые великолепные в городе здания и монументы.

Я покачал головой:

— Ничего подобного! Это сделали сами римляне, и уже после вторжения вандалов. — И я объяснил Амалафриде, как преступно расхищались строительные материалы, из которых были возведены эти здания. — Когда здесь побывали вандалы, они, конечно, разграбили то, что можно было унести, но в остальном они были очень осторожны и старались не повредить сам Вечный город.

— Это правда, Торн? Тогда почему же вандалы повсюду известны как некультурные дикари и разрушители всего прекрасного?

— Не следует забывать, принцесса, что вандалы — ариане, как ты и твой благородный брат. Однако, в отличие от Теодориха, короли вандалов никогда не были терпимы к католикам. Они изгнали католических священников со своих земель в Африке, что вызвало возмущение римской церкви. Таким образом, когда вандалы осадили и разграбили этот город, римляне позаботились о том, чтобы распустить о них слухи гораздо худшие, чем они того заслуживали. Именно католическая христианская церковь изобретала, распространяла и всячески поддерживала всю ту злобную ложь о вандалах. Признаюсь тебе по секрету, я не сомневаюсь, что когда ты окажешься среди вандалов, то обнаружишь, что они ничуть не хуже всех остальных христиан.

Уж не знаю, правильным ли было мое мнение о вандалах, потому что сам я никогда не бывал не только в Карфагене или в каком-либо еще городе Африки, но и даже в Ливии. Но зато мне известно, что Амалафрида оставалась королевой и супругой Трасамунда вплоть до его смерти, которая случилась через пятнадцать лет, а это, полагаю, вполне можно счесть доказательством того, что сестра Теодориха не считала свою новую жизнь такой уж нестерпимой.

Я вернулся в Равенну как раз к тому времени, когда принцесса Тиудигото готовилась отправиться в Аквитанию для того, чтобы выйти замуж за короля визиготов Алариха. Поэтому я попросил разрешения у Теодориха сопроводить его дочь вместе с ее многочисленной свитой до Генуи, дабы самому увидеть наконец Лигурийское море. По пути туда Тиудигото, так же как она делала и будучи еще совсем девчонкой, делилась со мной многими своими мыслями и переживаниями, особенно беспокоясь, как и всякая девица, относительно некоторых аспектов брака. Я всячески, словно был ее родным дядюшкой (или, лучше сказать, тетушкой), старался помочь Тиудигото: дал ей несколько конкретных советов, которых она не смогла бы получить даже от своего любящего отца или же заботливых служанок (потому что ее отец не был женщиной, а служанки вряд ли имели возможность насладиться таким обширным опытом, какой был у меня). В дальнейшем я не получил благодарностей от короля Алариха, да и не ожидал их, но все-таки надеюсь, что сего монарха немало порадовал тот необычный темперамент, которым обладала его молодая жена.

К тому времени, когда я вернулся из Генуи в Равенну, племянница Теодориха Амалаберга уже готовилась отправиться к тюрингам, в далекий северный край, чтобы выйти там замуж за короля Херминафрида. Когда очередной свадебный поезд отбыл, я немного проводил и ее тоже, потому что у меня самого имелись причины отправиться в том направлении — надо было нанести визит в свою усадьбу в Новы, которой я, как хозяин, пренебрегал вот уже много лет. Поскольку мы с Амалабергой были знакомы совсем немного и не являлись старыми друзьями, как с Тиудигото, мы не делились секретами, так что она вступила в брак не настолько хорошо подготовленной, как ее двоюродная сестра. Честно говоря, я вообще сомневался, что Херминафрид оценил бы какие-нибудь изысканные умения своей супруги. Тюринги были всего лишь кочевниками и не слишком цивилизованным народом, а их столица Исенак[150] на самом деле была всего лишь большой деревней, поэтому я полагал, что и их король обладал соответствующим вкусом и наклонностями.

В любом случае по мере нашего продвижения от Равенны на север мы с Амалабергой с одобрением замечали большие группы людей, работающих на бывшей старой Виа Попилиа: они изготавливали крепкие стройматериалы из вулканического песка, укладывали каменные плиты, разравнивали раствор и утрамбовывали землю — то есть делали настоящую римскую дорогу. Издали мы, путешественники, могли также видеть облака пыли, которые вздымались на западе: это свидетельствовало о том, что там трудились такие же группы строителей, восстанавливающих давно разрушенный акведук, чтобы с его помощью подвести к Равенне еще больше свежей воды.

Мы с Амалабергой расстались в Петовии. Ее поезд продолжил двигаться на север, а я повернул на запад, вновь направляясь на ту дорогу, которая привела меня и всех остальных остроготов в Италию. Пока я неторопливо двигался по провинции Венеция, я увидел и другие команды рабочих: они восстанавливали в Конкордии оружейную мастерскую, которая лежала в руинах еще со времен Аттилы. И в Аквилее гавань Градо тоже была полна людей, которые везли столбы и поднимали строевой лес для новых верфей и сухих доков, предназначенных для римского военного флота. А на флоте, между прочим, появился новый praefectus classiarii, или главнокомандующий. Кто, как вы думаете? Ну разумеется, Лентин, недавний navarchus адриатической флотилии, которого Теодорих, став королем, повысил в звании и с которым сам я с радостью встретился здесь, в Аквилее. Новые многочисленные обязанности придали этому славному моряку чувство собственного достоинства, однако он по секрету признался мне, что страшно рад тому, что ему больше «не надо соблюдать нейтралитет». Судя по всему, присущий Лентину энтузиазм еще не иссяк.