Новая царица гарема - Георг Борн

– Далеко, к моему Сади.

– Ах, лучше возьми меня, возьми меня с собой, милая Реция, – сказал мальчик.

– Ты не можешь идти так далеко. А когда ты будешь у отца, тебе не надо будет блуждать более, милое мое дитя, у тебя будет защита и покой. Теперь принцу нечего более опасаться за твою жизнь, как в то время, когда ты был отдан на воспитание моему отцу.

– Но ты ведь не останешься со мной?

– Нет, Саладин, этого я не могу обещать тебе.

– Но почему же ты хочешь теперь отдать меня?

– Потому что у нас нет никакого убежища.

– Ах, милая Реция, мы очень бедны и несчастны, – сказал маленький принц, и голос его звучал так печально и трогательно, что у Реции надрывалось сердце.

Но что ей было делать с Саладином? Если она ради свидания с Сади готова была перенести все лишения и горе, то какое право имела она подвергать этому ребенка.

– Вот видишь, милое мое дитя, – сказала она ему, – твой отец богат, он принц, и он, верно, уже давно скучает по тебе и только не может найти тебя. Но как обрадуется он, если ты теперь вернешься к нему, и ты как принц будешь жить в довольстве и счастье. Каждое твое желание будет исполнено, и у тебя будут слуги, которые станут тебе повиноваться.

– И никто больше не будет преследовать меня?

– Никто. Ты будешь жить в роскошном доме.

– Ах, это прелестно!

– Ты будешь играть в парке, а отец твой будет ласкать тебя, – продолжала Реция.

– Но тебя не будет со мной, – проговорил, вспомнив, Саладин.

– Я должна уйти. Пойдем, я отведу тебя к отцу.

Мальчик беспрекословно последовал за Рецией, он был уверен в любви той, которая столько времени заменяла ему мать. Они вышли из пустой лодки на берег и отыскали каик, где еще был лодочник, который и перевез их на противоположный берег.

Реция знала, что принц жил в своем маленьком дворце на этой стороне Босфора, и немедленно отправилась туда с Саладином.

Ночь давно уже наступила. Все еще шел мелкий, холодный дождь наподобие тумана. Чуть брезжил сероватый утренний свет, но на востоке уже начинала разгораться заря. Саладин механически следовал за Рецией, которая вела его за руку. Глаза его совершенно закрывались. И Реция также очень устала.

Но вот они пришли к парку. Одна из беседок не была заперта. Реция вошла в нее с Саладином. Должно быть, богатый владелец забыл запереть дверь. В беседке было много диванов. Реция заперла дверь, уложила спать Саладина, потом легла и сама. Освежающий сон на несколько часов заставил их забыть все невзгоды. Яркое солнце разбудило Рецию. Она мигом вскочила. Но никто еще не входил в беседку. Она разбудила Саладина и вместе с ним покинула свое ночное убежище. Поблизости они нашли цистерну, где и освежились холодной водой. Затем Реция повела мальчика к маленькому дворцу принца Мурада.

В караульне она велела доложить о себе: слуга провел ее в нижние покои рядом с галереей. Там гордый, важный человек, которого слуга назвал муширом Чиосси, взял у нее мальчика и отпустил ее. Реция, решив, что отцовский дворец лучшее убежище для Саладина, простилась с ним, что, впрочем, нелегко ей было сделать, так как маленький принц ни за что не хотел отпускать ее, и поспешно удалилась.

Во дворе ей пришло в голову, что следовало бы отдать ребенка самому Мураду. Она вернулась с целью увидеть самого принца, но прислуга не допустила ее. Это еще более увеличило беспокойство и недоверие Реции, сильно тревожившейся о Саладине. Как ни слаба была она, тем не менее решилась остаться возле дворца и выяснить, что будет с Саладином. Знатный, гордый, молчаливый мушир невольно возбуждал в ней недоверие, которое еще более возросло с тех пор, как она оставила дворец.

Реция села на скамью в тени дерева близ дороги, откуда она ясно могла видеть ворота в стене, окружавшей двор и парк дворца. У проходившего мимо разносчика она купила несколько фиников, утолила голод и предалась своим мыслям. Тоска о Сади гнала ее прочь из Константинополя, она должна была следовать за ним, она должна была непременно увидеть его.

Несколько часов спустя ворота открылись, Реция поспешила туда. У подъезда стоял экипаж. Из него вышел довольно полный господин лет двадцати пяти с черными жидкими бакенбардами и усами, в европейском костюме, только на голове была пунцовая чалма. На лице его отпечатались страдания. Это, должно быть, был принц Мурад. За ним следовал тот господин, который взял у нее ребенка и которого слуги называли муширом Чиосси. Реция подошла к карете. При виде ее мушир побледнел и глазами искал слуг, чтобы велеть прогнать ее.

– Принц Мурад! – воскликнула закрытая покрывалом Реция.

Изумленный принц повернулся к девушке и, приняв ее за просительницу, бросил ей несколько золотых монет. Но Реция не подняла их и продолжала:

– Принц Мурад, дочь Альманзора сегодня привела к тебе во дворец твоего сына принца Саладина и отдала его этому муширу, – прибавила она, указывая на Чиосси.

Принц Мурад удивленным и вопросительным взглядом обратился к Чиосси.

– Где мой сын? Правду говорит эта девушка? – вскричал он.

– Точно так, ваше императорское высочество, – отвечал с поклоном мушир, меняясь в лице, – маленький принц находится во дворце.

– И никто не известил меня об этом? Никто не привел ко мне принца Саладина?

– Об этом, вероятно, забыли, ваше императорское высочество.

– Как! Забыли передать отцу его ребенка? – запальчиво спросил всегда хладнокровный, почти флегматичный принц и немедленно вернулся во дворец. – Я тоже когда-нибудь забуду награждать своих слуг. Это неслыханное дело! Где мой сын?

Чиосси увидел, что вынужден отвести маленького принца к отцу. О Реции более никто не заботился. Но она достигла своей цели, отдала Саладина принцу и успокоенная покинула дворец. Когда через некоторое время принц Мурад вспомнил о дочери Альманзора, и Саладин с несколькими слугами бросился во двор, чтобы позвать Рецию, она была уже далеко.

Реция велела лодочнику перевезти себя на другой берег и отправилась в путь – отыскивать Сади. Но ноги ее скоро устали, и к вечеру, пройдя значительное расстояние, она почувствовала, что слишком поздно ухватилась за мысль следовать за мужем: невыразимая усталость одолевала ее. Она была на холме, далеко за предместьем Скутари. Поблизости было разбросано несколько бедных хижин. Здесь жили обнищавшие или выселенные из города мастеровые. Они сами построили себе эти жалкие, покосившиеся деревянные хижины и занимались выделкой циновок, туфель, починкой посуды. Работу свою они сбывали в городе и тем зарабатывали скудное пропитание. Недоброй славой пользовались эти люди, леность и нерадение довели их до того, что они вели совершенно животную жизнь, обкуриваясь опиумом.