Рыцарь-призрак - Корнелия Функе

— Жабу? — переспросил я.

— Да, она тоже в корзине, — сказала Элла. — Цельда говорит, что жабы умеют находить зарытые вещи.

— Туда-сюда прыгая?

— Именно, — сказала Элла и засунула себе под куртку совок.

Это был самый безумный план, какой мне когда-либо доводилось слышать, но я придержал язык, поскольку мое намерение отыскать захороненное более чем шестьсот лет назад сердце в конце концов тоже едва ли представлялось разумным.

День снова стоял облачный, и ветер уже имел запах осени, но туристов это не удерживало. На просторной автостоянке теснились туристические автобусы и легковушки, а живая очередь, продвигавшаяся на той стороне улицы мимо дольменов, походила на караван пилигримов, явившихся поклониться диковинной святыне.

Когда Цельда подковыляла со своей корзинкой к будке, где продавались входные билеты, толпа перед ней расступилась, словно куча перепуганных первоклассников перед Бонопартом. Кто же станет задерживать маленькую, сухую как щепка старушку, к тому же с перевязанной ногой? Содержимым ее корзины тоже никто не поинтересовался (или просто никто не заметил белой морды, которая, принюхиваясь, торчала из-под платка, прикрывавшего Цельдину корзинку).

Путь от стоянки к камням ведет через туннель, и, когда мы вышли на свет, ветер растрепал Эллины волосы, так что впервые я увидел Стонхендж сквозь сплетение темных прядей. Может быть, потому я подумал, что громадные камни выглядят так, будто исполняют какой-то архаический танец.

— Жуткие, правда? — заметила Элла в то время, как мы становились в процессию тянувшихся мимо них паломников.

Не знаю. Я изо всех сил старался распознать ядовитые тени, но все, что я видел, было лишь несколько больших серых камней, которые в сравнении со Стуртоном и его бескровными холопами выглядели вполне безобидно.

Дольмены мы уже наполовину обошли, когда Цельда поставила свою корзинку на траву рядом с дорогой и поискала глазами сторожей, которые, соскучившись, стояли около выхода из туннеля.

Не успела Цельда приподнять платок, как Веллингтон выпрыгнул из корзины. Конечно, приятного мало — сидеть в тесной корзине в компании с жабой. Он рванул через огибавший дольмены газон, с облегчением сделал пару кругов и пулей бросился на процессию топчущихся там туристов.

— Моя собака, моя собака! — закричала Цельда так громко, что могла бы своим голосом заглушить целый футбольный стадион.

В результате возник совершеннейший хаос. Веллингтон лаял. Туристы спотыкались один об другого. Охрана гонялась за Веллингтоном, а Элла взяла корзинку и так естественно направилась к дольменам, словно явилась сюда на пикник. Я прилагал все усилия, чтобы следовать за ней с таким же скучающим видом.

Сработало. На нас никто не обратил внимания.

Цельда все еще кричала. Веллингтон несся дальше по вытоптанному лугу и, по-видимому, переживал наисчастливейший миг в своей жизни. Элла же опустилась на коленки в траву в тени самого большого дольмена и выпустила из корзинки жабу.

Та сделала вялый прыжок — и уселась.

— Ну давай же! — зашикала на нее Элла и дала ей пальцами щелчок. — Ищи!

Безрезультатно.

Чванливая зверюшка сидела как ни в чем не бывало с выражением глубочайшего отвращения на широкоротой морде.

Мы попытали счастье у другого камня. И еще у одного. Ничего не помогало. Один вялый прыжок, и проклятая жаба опять расселась без дела, созерцая серые камни вокруг себя, тянувшиеся к такому же серому небу.

— Вот ведь незадача! — сказала Элла и дала жабе еще один пинок.

Единственной реакцией было рассерженное кваканье.

Проклятие… Я смотрел на дольмены и пытался определить, где тот человек, которого я видел глазами Лонгспе, мог вырыть яму, чтобы опустить туда урну с сердцем. Но все, что мне представлялось, это лишь улица позади дольменов и переполненная автостоянка.

Хьюберт де Бург.[19] Так звали его, по утверждению Эллы. Пусть даже и не было доказано, что это он отравил Лонгспе. Что ж, мне было лучше знать. От него самого.

В утешение Элла положила мне руку на плечо. К счастью, я уже больше не краснел, когда она так делала.

— Не беспокойся, — сказала она. — Мы отыщем сердце. Вот увидишь.

Я поглядел ей через плечо. Один из охранников стоял позади нее.

— Йон? Все в порядке? — встревожилась Элла и обернулась.

— Чем это вы здесь занимаетесь? — спросил сторож.

Его лицо было покрыто красными пятнами. Наверное, он гонялся за Веллингтоном. При том пузе, которое он носил перед собой, было и в самом деле удивительно, как это он так незаметно к нам подкрался. Проклятые дольмены! Даже взрослые могли между ними играть в прятки.

Но Эллу это, конечно, нисколечко не впечатлило. Напротив, она наморщила лоб и смерила мужчину таким взглядом, словно нашкодил он, а не мы. Этот наморщенный лоб — одно из тайных оружий Эллы. Он сразу же дает тебе понять, что ты сморозил какую-нибудь чушь или сделал глупость, пусть даже и не имеешь ни малейшего понятия, что бы это такое могло быть.

— Вы поймали собаку моей бабушки? — спросила она сторожа, как будто это была единственная задача, которая могла бы оправдать его совершенно бессмысленную жизнь.

— Н-нет, не поймали, — ответил он, будучи явно под впечатлением. — Эта маленькая собачка очень шустрая.

— В таком случае, — сказала Элла и посадила жабу обратно в корзинку, — мы с Йоном справимся с этим как-нибудь получше. Прошу нас извинить, будьте любезны.

И с этими словами она с таким достоинством продефилировала мимо него, словно была английской королевой.

Сторож бросил ей вслед столь растерянный взгляд, что я бы не удивился, если бы он поклонился.

Мы нашли Цельду окруженной весьма взволнованными русскими, китайцами и канадцами, ужасно хлопочущими вокруг бедной пожилой леди, которая в Стонхендже чуть не потеряла свою собачку. Кто-то даже принес Цельде стул. Веллингтон сидел у нее на коленях, высунув свой длинный язык, свешивавшийся у него почти до лап, и очевидным образом наслаждался всеобщим вниманием.

— Ну что? Жаба что-нибудь нашла? — спросила Цельда, хромая рядом с нами по дороге обратно к машине.

— Нет, она нас здорово разочаровала, — сказала Элла.

— Что ж, может быть, там просто ничего не было из того, что следовало найти! — возразила Цельда язвительно, сажая Веллингтона к жабе в корзину. — Сокровища викингов! — пробормотала она презрительно. — Что за ерунда! И за это учителя еще зарплату получают.

На обратном пути в Солсбери я был неразговорчив, и Элла снова и снова с беспокойством на меня поглядывала.

— Мы можем ведь ночью еще раз туда поехать! — прошептала она мне наконец. — Тогда уж наверняка не будет никакой охраны!

— И что дальше? — зашептал я в ответ. — Даже если мы сотню ночей подряд там будем копать, шанс, что мы найдем проклятое сердце, — один к миллиону.

Да, я знаю, я опять сквернословил, и Эллин взгляд говорил: «Йон Уайткрофт, возьми себя в руки». Но я мог думать только об одном, что бросил Лонгспе на произвол судьбы!

— Может быть, имелись в виду дольмены в Эйвсбери? — прошептала Элла.

— Выброси просто все из головы, понятно? — набросился я на нее. — Я сам разберусь. В конце концов, это меня он попросил найти сердце!

Я пожалел о сказанном, едва оно слетело с моих губ. Но Элла, не говоря ни слова, уже обратила ко мне свою спину (насколько это вообще возможно на заднем сиденье машины).

— Тебя попросил? Речь все еще об этом учителе? — спросила Цельда.

— Да, да, именно о нем, — пробормотал я и уставился в окно.

Пока Цельда меня не высадила, Элла ни разу на меня не посмотрела. И мне ничего не пришло в голову, ни единого слова, чтобы с ней помириться.

Сердце не достал, Эллу разозлил.

Мне хотелось просто забиться в постель. Но Ангус и Стью как раз возвратились из поездки домой. Они привезли с собой пополнение нелегальных запасов сладкого, и Стью принялся допытываться, почему ключник в субботу утром застал меня с Эллой Литтлджон в соборе.

— Ну как ты думаешь? — спросил я раздраженно, плюхнувшись на постель. — Потому что мы там вызывали духов.

После этого Ангус оставил меня в покое, молча посадив еще одну тряпочную собачку к остальным, но Стью не унимался.

— Ну давай выкладывай. Элла Литтлджон! Действительно потрясающе! — сказал он. — И как это тебе удалось ее убедить с тобой встретиться? Да еще потом с тобой закрыться! — при обычных обстоятельствах восхищение в его голосе мне бы польстило.

— Стью, оставь Йона в покое! — пробурчал Ангус.

Но Стью уже сел на своего любимого конька.

— Ты ее поцеловал? — У него была новая татуировка посередине на шее: пронзенное стрелой сердце. — Ну говори же!