Акулы из стали. Туман (сборник) - Эдуард Овечкин

Запас плавучести подводной лодки 941 проекта почти пятьдесят процентов, что с точки зрения нормальных подводных лодок просто невероятно. Полное подводное водоизмещение – пятьдесят тысяч тонн (семьсот сорок шесть железнодорожных цистерн), за что мелкописечные подводники прозывали «Акулы» «водовозами», а конкурентное «Рубину» конструкторское бюро «Малахит» – «победой техники над здравым смыслом». От зависти, конечно, и те и другие это говорили. Подводная лодка «Акула» оснащалась ракетными комплексами «Барк» или «Вариант» с межконтинентальными баллистическими ракетами дальностью полёта до 10000 км и мощностью боеголовки до 100 килотонн, а таких боеголовок было двести штук. То есть, стоя у пирса, одна такая подводная лодка могла опустошить одним залпом восточное побережье США. А таких лодок СССР построил шесть. Естественно, эти ракеты, мягко говоря, большие, а лодка должна была эксплуатироваться в достаточно мелководных районах, тот же Северодвинск, например. Надводная осадка у неё из-за этих особенностей конструкции всего-то 9,8 м. То есть даже в некоторых реках на ней можно поплавать. Вес резинового покрытия на лёгком корпусе примерно 800 тонн, запас сжатого воздуха высокого давления, который лодка «возит» с собой, весит 80 тонн, а конструктивные особенности этого «водовоза» (например, убирающиеся внутрь носовые горизонтальные рули) позволяют ему продавливать лёд толщиной до 2,5 метра. А ещё под водой она двигается со скоростью до 26 узлов (примерно 50 км/ч).

Кроме того, этот Левиафан, как его называли военные эксперты НАТО, необычайно манёвренный и грациозный в движении. Это единственная подводная лодка, которая может развернуться на месте в надводном положении и, теоретически, сама отшвартоваться от пирса или пришвартоваться к нему. Это возможно за счёт двух дополнительных гребных электродвигателей мощностью 750 кВт каждый, которые размещены в откидных колонках под килём лодки в носу и корме и вращаются на 360 градусов. Конечно, ими надо уметь пользоваться и иметь бешеное чутьё, чтобы, зная ветер и течение, грамотно маневрировать. Наш командир мог.

Однажды, помню, нас проверял штаб дивизии перед выходом в море. Уже и ГЭУ ввели, и всем давно понятно, что в море нас они выпустят, но всё никак они не отъебутся. То вот этот журнальчик подправьте, то вот тут пыльку подотрите, то вот 180 записей в книжки боевой номер срочно внесите, то формуляры к ИДА откорректируйте… В общем, как-то необычайно тщательно жопы свои прикрывали. Так уже измотали, что слов нет. А план выхода в море-то утверждён – и время прохода узкостей, и время занятия полигонов, и всё такое. Чтоб не терять времени на швартовку, командир вылез на мостик, послюнявил палец, пощурился, почесал себя за ухом, развернул оба этих электродвигателя, запустил их и приказал втихаря снимать швартовые. В итоге лодка стоит у пирса сама по себе и как бы трапом за него держится. И не шелохнётся, блядь!

Спускается флагманский связист через полчаса воооот с такущими вот глазами в центральный и докладывает командиру дивизии:

– Тащ контр-адмирал! У них швартовые уже сняты!

– Чо, – бубнит командир, – ссыте в море с нами уплыть?

– Саша, – удивляется командир дивизии, – а на чём у тебя лодка держится?

– На телефонном кабеле. Если бы не связисты, то пропали бы уже совсем!

– Ну, Саша, ну йоптвоюмать!!! Ну, техника безопасности же!!!

– Не знаю, что там с вашей техникой, а у меня план выхода в море пиздой накроется, если вы тут ещё десять минут просидите.

– Ну, Саша, ну блядь, ну как так-то?

Командир молча сопит и делает вид, что проверяет работу эхоледомера, хотя тот в базе не работает, естественно.

– Офицерам штаба срочно покинуть борт! – даёт команду командир дивизии. Сам-то он с нами в море идёт, поэтому вроде как за нас в этот раз.

А ещё, я уже писал, нас просили поразворачиваться в надводном положении подводники с других проектов на параде на День ВМФ в Североморске, например. Командир называл это «Танец “Акулы”», отгонял матюгами буксиры в рупор, отвязывался от бочек и вращался пару кругов на месте, под раскрытые рты с БДРМов, РТМов, «Батонов» и прочих «Волков».

Ещё, конечно, от чорной зависти называли нас «плавучей гостиницей» и «Хилтоном», но при этом не брали в расчёт, что «Тайфун» рассчитан на автономность в 180 суток, то есть ни много ни мало, а полгода он мог скрываться в пучинах океана от врагов Родины. Не знаю, может, это кого-то и не впечатлит, а меня, например, так очень даже.

Конечно, рассказывать про него можно часами, а если упоминать все технические находки и, казалось бы, мелкие технические особенности, то и сутками. Удивительный был корабль, доложу я вам; как сказал один из натовских военных экспертов: «В голове не укладывается, как русские, которые не могут построить даже нормальный автомобиль, создали такую совершенную подводную лодку».

Легко ли быть мертвецом

Есть у вас хоть одно воспоминание из вашего детства настолько яркое, что вы помните кроме самого события его вкус и запах? Наверняка хоть одно, да есть. Так вот, в данный момент в вашем теле не осталось ни одного мельчайшего атома с тех времён. То есть чем вы помните его вкус и запах, науке неизвестно. Давайте предположим, что в каждом из вас есть некая субстанция, которая всё это делает. Назовём её, например, «душой» для краткости и приятных ассоциаций, но сразу хочу оговориться, что к религиозному определению это не имеет никакого отношения. Далее вполне логично сделать вывод, что раз все физические носители информации из далёкого прошлого умерли, то душа бессмертна и существует сама по себе.

Пока вы живёте, душе вашей не скучно, даже если вы распоследний зануда. Вы ходите по улицам, вокруг вас кипит жизнь, и душа всё это впитывает. А после вашей физической смерти чем живёт душа? Своими собственными воспоминаниями и, возможно, воспоминаниями о вас других людей; ведь если субстанция нематериальна, то, несмотря на привязку к вашему телу, сигналы от других душ она может принимать, дзинькать, например, радостно, когда о вас кто-то вспоминает пусть даже и вскользь, или огонёчком вспыхивать (в метафорическом, конечно, смысле).

И вот, например, утонули вы на глубине одна тысяча шестьсот пятьдесят восемь метров в координатах 73, 43, 17 с. ш. и 13, 15, 51 в. д. холодного Норвежского моря. Пролежали там двадцать пять лет. Гостеприимные морские обитатели давно съели вашу плоть с раздавленного давлением скелета, и сидит ваша душа между третьим и четвёртым ребром слева, смотрит вокруг: солнечного света нет, лениво двигаются массы воды, какие-нибудь чахоточные водоросли колышутся неподалёку, ну, может, краб какой глубоководный мимо прошагает. А, да, спускались один раз глубоководные аппараты, светили фонариками вокруг. И единственная радость для неё, когда кто-то о ней вспоминает.

Но время идёт, и всё меньше и меньше вспыхивает огонёчками заложница морских глубин душа. Двадцать пять лет прошло: родители уже, наверное, умерли, бывшие жёны забыли, а дети, может, и вовсе никогда вас не видели. Есть какие-то люди, которые вспоминают – кто по долгу службы, кто по призванию или убеждениям, а кого и учить заставляют обстоятельства смерти носителя тела. Но и у них с каждым годом воспоминаний этих накапливается всё больше и больше, и новые воспоминания и знания потихоньку, но упорно выталкивают старые вон.

И если раньше светилась душа там между третьим и четвёртым ребром слева, то теперь всё реже и реже вспыхивает. Так и уснёт скоро совсем в ожидании того, что хоть раз в год хоть кто-то о ней вспомнит.

Жалко их, души эти, а поделать-то ничего и нельзя, почти. Спокойного вам сна, души. До следующего года.

Почему меня никто не поздравляет с 23 февраля

Всё просто. Потому что я не отмечаю его как профессиональный праздник. Сейчас напишу тут большой и красивый рассказ, почему так.

Так уж получилось, что у нас за праздники считались две даты: 8 Марта и Новый год. И то только в том случае, если ты не стоял на вахте или, что ещё хуже, не заступал на неё на следующий день. Во все остальные праздники было обязательное торжественное построение – малоприятная вещь. Подпоясываешь шинель жёлтой подвязкой, отрезаешь очередной кусок белой простыни, чтоб соорудить себе праздничный шарф, и идёшь стоять в строю.

Но это ещё ничего. На 23 февраля традиционно проводили смотр строя и песни. Это же так весело – ходить строем и с песней. Почему гражданские так не делают – до сих пор не понимаю. А служил я далеко не в строевой части – мы всё время были в морях, стояли в дежурствах или что-нибудь обеспечивали. Даже в казармах никогда не сидели, поэтому далеки были от строевых смотров, как декабристы от простого народа. У нас даже на ежедневный развод вахты не было принято переодеваться – так и ходили в штанах со штампом «РБ» и в ватниках. Причём ходили только дежурный по кораблю и три матроса, которые у трапа потом стояли. Остальные 27 человек обычно бывали очень заняты. Дежурные по дивизии привыкшие были к этому давно – традиции на флоте сильнее всего, а вот офицеры из других частей, дежурившие в это время на ЗКП Северного флота, выходили не вовремя покурить и удивлялись, конечно. Ты, такой старший помощник с какого-нибудь эсминца или крейсера, устав чтишь и любишь, как родного старшего брата, а тут такая картина… Слева от тебя стоит краса и гордость флота – пять ракетных подводных крейсеров стратегического назначения. А справа двадцать человек, одетых, как военнопленные румыны, которые вроде бы эти крейсера и должны беречь и охранять. Некоторые даже подбегали к заступающему дежурному по дивизии и задавали глупые вопросы. Получали глупые ответы и убегали обратно под скалу.