Мемуары папы Муми-тролля - Туве Янссон

– Можно я расставлю предлоги в твоей телеграмме? – спросил Шнырек.

Но Фредриксон не слушал его. Что-то бормоча, он стал чистить свои брюки.

– Послушай-ка, – осторожно начал я, – если ты будешь изобретать разные там штуки Самодержцу, мы не сможем плыть дальше, верно?

Фредриксон издал неопределенный звук.

– Ведь на изобретения понадобится немало времени, не правда ли? – продолжал я. Фредриксон ничего не ответил, и я в полном отчаянии воскликнул: – Ты же хотел стать искателем приключений?!

Но Фредриксон ответил:

– Я хочу быть изобретателем. Хочу изобрести летающий речной корабль.

– А как же я?

– Ты можешь вместе с остальными основать колонию, – дружелюбно посоветовал он и исчез.

В тот же день Фредриксон, а вместе с ним и «Морской оркестр» поселились в парке Сюрпризов. На берегу одиноко осталась стоять одна лишь навигационная каюта. По приказу Самодержца речной пароход доставили на поляну Развлечений и сделали из всего этого большой секрет. Восторженные подданные короля с усердием нагородили вокруг парохода целых восемь стен из булыжника.

Повозка за повозкой доставили сюда необходимое – инструменты, тонны шарикоподшипников, пружину из стальной проволоки. Фредриксон пообещал Самодержцу, что по вторникам и четвергам станет изобретать всякие забавные штуки для пугания подданных, а в прочие дни будет заниматься своим собственным летающим речным пароходом.

Обо всем этом я узнал позднее, в ту же минуту чувствовал себя крайне одиноким и всеми покинутым. Я снова начал сомневаться в достоинствах Самодержца и не мог больше восхищаться королями. К тому же я понятия не имел, что означает странное слово «колония». Вконец расстроенный, я отправился к дому Мюмлы искать утешения.

Мюмла мыла братьев и сестер, поливая их водой из шланга.

– Привет! – крикнула она. – У тебя такой вид, словно ты ел клюкву без сахара!

– Я уже больше не искатель приключений, я собираюсь основать колонию, – мрачно сообщил я.

– Вот как! А что это такое? – спросила Мюмла.

– Сам не знаю, – пробормотал я. – Скорее всего что-то ужасно глупое. Думаю, что нужно уйти отсюда. Наверное, я уйду с хатифнаттами. Одинокий и вольный, как морской орел.

– Тогда и я пойду с тобой, – заявила Мюмла.

– Между тобой и Фредриксоном – большая разница, – сказал я тоном, который должен был скрыть мою истинную мысль.

– Да, конечно! – весело воскликнула Мюмла. – Мама! Где ты? Ну куда она опять подевалась?

– Привет! – Голова Мюмлы-мамы показалась над травинкой. – Ты всех вымыла?

– Нет, только половину, – отвечала дочка. – Остальные и так обойдутся. Вот этот тролль просит меня отправиться вместе с ним в кругосветное путешествие, мы улетим… одинокие, как синицы!

– Нет! Нет! – закричал я с вполне понятным беспокойством. – Я имел в виду совсем другое!

– Как орел, – поправилась Мюмла.

Мюмла-мама очень удивилась:

– Что ты говоришь! Значит, ты не явишься к ужину?

– Ах, мама, – отвечала Мюмла. – Когда ты в следующий раз увидишь меня, я буду самая большая мюмла на свете! Так мы сейчас отправляемся?

– Пожалуй, уж лучше основать колонию, – ответил я слабым голосом.

– Прекрасно! – Мюмла согласилась и на колонию. – Теперь мы – колонисты! Посмотри-ка на меня, мама! Я ведь настоящая колонистка! Я переселяюсь из дома!

Дорогие читатели, в ваших собственных интересах я прошу вас, будьте осторожны с мюмлами. Они интересуются всем и никак не могут сообразить, что сами-то они вовсе не всем интересны.

Итак, волею судьбы я основал колонию. Мы – Мюмла, Шнырек, я и Юксаре – собрались в заброшенной навигационной каюте Фредриксона.

– Ну вот, – сразу же объявила Мюмла. – Я спросила маму, что такое колонисты, и она считает: это те, которые живут очень близко друг от друга, потому что одиночество никому не нравится. А потом все начинают ужасно ссориться, но все равно это гораздо веселее, чем не иметь никого, с кем можно поругаться. Мама предостерегала меня.

Ее сообщение было встречено неодобрительным молчанием.

– Так что же, нам нужно сразу начинать ссориться? – со страхом спросил Шнырек. – Я терпеть не могу ссориться. Извините, но ведь ссориться ужасно неприятно!

– Вовсе нет! – возразил, подумав, Юксаре. – Колония – это место, где живут в мире и спокойствии и как можно дальше друг от друга. Иногда случается что-нибудь непредвиденное, но потом снова наступают мир и спокойствие… Можно, например, жить на яблоне. Песни и солнечный свет… просыпаешься поздно по утрам, вы понимаете… Никто не снует возле тебя и не твердит тебе, что надо, не откладывая, делать и то, и это… В колонии все делается само по себе!

– Как это само по себе? – удивился Шнырек.

– Ясное дело, – мечтательно продолжал Юксаре. – Просто нужно оставить дела в покое. Апельсины растут, цветы распускаются, и время от времени рождаются на свет новые Юксаре, чтобы есть апельсины и нюхать цветы. И каждому светит солнце.

– Нет! Все это никакая не колония! – воскликнул я. – Колония – это свободное товарищество! Товарищество, которое занимается чем-то романтическим и немного страшноватым, ну таким, каким никто другой и заняться не посмеет.

– Чем же это? – ахнула Мюмла.

– Сами увидите, – загадочно отвечал я. – В следующую пятницу, в полночь! Вы сильно удивитесь!

Шнырек закричал «ура!», а Мюмла захлопала.

Но страшная правда заключалась в том, что я не имел ни малейшего понятия, чем же мне удивить колонистов в полночь следующей пятницы.

Итак, началась наша новая самостоятельная жизнь. Юксаре поселился на яблоне неподалеку от дома Мюмлы-мамы. А сама Мюмла заявила, что будет спать каждую ночь на новом месте, чтобы чувствовать себя независимой, и только Шнырек продолжал жить в своей банке из-под кофе.

Я же остался в навигационной каюте. Она стояла на одиноком утесе и была похожа скорее всего на выброшенный штормом обломок корабля. Я отчетливо помню, как стоял и с грустью смотрел на старый ящик с инструментами, принадлежавший Фредриксону. Хемули из гвардии Самодержца его забраковали, решив, что он недостаточно хорош для придворного изобретателя.

И тут я решил: именно сейчас мне нужно придумать что-нибудь не менее замечательное, чем изобретения Фредриксона. Но как мне произвести впечатление на своих колонистов? Они ждут не дождутся, скоро пятница, а я к тому же тишком много болтал о том, какой я талантливый…

На мгновение мне стало совсем тошно. Я смотрел на волны, бегущие одна за другой, и мысленно представляют себе, как Фредриксон без передышки все строит e строит, изобретает и изобретает, а обо мне и думать забыл.

Мне было почти досадно, что я не родился, как хатифнатт, под неизвестными блуждающими звездами и не мог, как они, плыть и плыть к недосягаемому горизонту, молчаливый и равнодушный ко всему, и чтобы никто не ждал от меня ничего другого.

В этом печальном настроении я пребывал до самого вечера. Наконец, устав от своего одиночества, я побрел по холмам туда, где подданные Самодержца продолжали строить свои дурацкие стены и устраивать пикники. Повсюду горели маленькие костры, взлетали самодельные фейерверки, и подданные кричали, как всегда, «ура!» своему королю. Проходя мимо банки Шнырька, я услышал, как он разговаривает сам с собой. Речь, как мне показалось, шла о форме какой-то пуговицы, круглой и в то же время продолговатой, если на нее посмотреть с определенной стороны. Юксаре спал у себя на дереве, а Мюмла бегала где-то, чтобы показать своей маме, какая она самостоятельная.

Глубоко ощущая собственную никчемность, я направился в парк Сюрпризов. Там царила полная тишина. Водопады не работали, лампочки не горели, карусель спала под большим коричневым чехлом. Трон Самодержца был тоже накрыт чем-то драгоценным, а под троном стояла туманная сирена. На земле повсюду валялись фантики от конфет.

И тут я услышал стук молотка.

– Фредриксон! – завопил я.

Но он не ответил – продолжал стучать молотком. Тогда я завел туманную сирену. Минуту спустя в темноте зашевелились уши Фредриксона.

– Я не могу показать тебе это, пока оно не будет готово, – сказал Фредриксон. – Ты пришел слишком рано.

– Я и не думаю глядеть на твое изобретение, – немного обиделся я. – Мне просто хочется поговорить.

– О чем же? – удивился он.

Немного помолчав, я спросил:

– Милый Фредриксон, а что должен делать вольный искатель приключений?

– Что ему хочется, – отвечал Фредриксон. – Ты что-нибудь еще хотел сказать? Вообще-то мне немножко некогда.

Приветливо помахав ушами, он скрылся в темноте. Вскоре я снова услышал, как он заколачивает гвозди. Всю дорогу меня одолевали совершенно никчемные мысли – ни одна не могла стать Идеей, мне, пожалуй, впервые не доставляло никакого удовольствия думать о самом себе. Я погрузился в состояние глубокой меланхолии. Увы, подобное случалось, и не раз, со мной и в дальнейшем, когда я видел, что кто-нибудь делает что-нибудь лучше меня.