Любишь меня? Люби мою собаку! - Таня Белозерцева

на стенах и лужицы воды по всей кухне, ожившая миска, видимо, отчаянно сопротивлялась нестандартному мытью. А Дадли Дурсль сел на стул, подпер руками крупную голову и маслеными глазками смотрел, как кушает пёс. Он чувствовал приятную усталость и огромную радость от своего поступка — шутка ли, впервые в жизни совершил невероятный подвиг, вымыл посуду и накормил собаку!

Вернон проснулся к вечеру. Сначала он сладко потянулся и тщательно прозевался — зевал он громко и протяжно, с таким… утробным подвыванием. Это была необходимость, так как Вернона иногда настигало некое ощущения удушья, когда его диафрагма просто отказывалась опускаться-подниматься и он долго-долго не мог глубоко вдохнуть или зевнуть. Это было очень похоже на паралич. Вернон не знал, как называется это его состояние, доктора на его вопросы что-то невразумительно мычали и разводили руками, и единодушно сходились только в одном — ишемическая болезнь сердца. Откинув плед, которым его заботливо укрыла любящая жена, Вернон пошарил ногой по полу, пытаясь нащупать тапочку, не видя её из-за своего необъятного пуза. Тапочка не нашаривалась, и джентльмен понял, что их тут просто нет. Недоуменно пробухтел:

— Где мои тапки?

Из прихожей раздалось цоканье когтей по паркету, и в гостиную на короткий миг заглянул черно-белый пёс. Глянув на Вернона, он развернулся и скрылся, чтобы спустя секунду появиться снова с тапками в зубах, подошел к креслу и опустил домашнюю обувь к ногам «хозяина». Вернон весело удивился:

— Смотри-ка, умный! — и эксперимента ради приказал: — Принеси мне телегид.

Пёс кротко сходил к телевизору и, сняв с тумбы свернутую газету, принес Дурслю. Настроение у того поднялось на шкалу выше, и он, развеселившись, принялся выяснять, какие ещё команды знает пёс. Услышав голос папы, сверху спустился Дадли и, вникнув в происходящее, включился в забаву. И долго ещё по гостиной разносились радостные и порой несуразные команды, типа «подай стакан!», до тех пор, пока из клиники не вернулась Петунья.

Она с улыбкой стояла на пороге гостиной и промокала глаза крошечным платочком, первым её заметил Сириус и остановился, внимательно глядя на неё. Замерли и Дадли с Верноном, вопросительно смотря на мать и жену. Петунья всхлипнула и произнесла срывающимся от счастья голосом:

— Гарри здоров! Его мозг чист, опухоль больше не угрожает его жизни. Он полностью поправился и в понедельник будет дома!

Часть восьмая. Не делайте из мухи слонов…

Прошли еще одни сутки лежания. Мальчику не разрешали вставать, только меняли капельницу и кормили буквально с ложечки, как маленького. Гарри было немного стыдно, но и приятно от такой заботы. Единственное, что смущало — это трубочка, которую вставили… туда. Трудно было заставить себя ходить под себя, но это временные неудобства и Гарри был согласен потерпеть. Еще одна неожиданность — это полностью обритая голова, на все вопросы добрая тетя-доктор отвечала, что так было нужно и волосы отрастут. Наутро к мальчику пришел улыбающийся врач и рассказал, что «биопсия» прошла хорошо, что наркоз никаких негативных последствий не оставил и «гистология показала отсутствие злокачественных клеток». Ему сделали еще раз КТ, но на этот раз без укола, обнаружив, что опухоль продолжает сокращаться, а значит, все уже хорошо и только раз в год надо будет приезжать на проверку. Сегодня Гарри еще побудет здесь, но завтра за ним приедут и можно будет отправиться домой. Улыбающийся доктор во время рассказа почему-то пару раз стучал по деревянному косяку, и Гарри счел это забавным чудачеством. Самое главное то, что ему разрешили недолго посещать игровой уголок и общаться с другими детьми. Добрая тетя-доктор, которая так здорово умеет успокаивать, за руку отвела его в игровой зал и оставила там. Немного поиграв с выглядящей настоящей, только очень маленькой железной дорогой, мальчик заметил грустную, такую же лысенькую, как и он, девочку, сидящую почему-то в инвалидном кресле. Гарри подошел к ней и спросил:

— Тебе тоже делали эту… би-о-пси-ю?

— Нет, — ответила девочка, — это из-за хи-ми-отерапии.

Что это такое, Гарри не знал и принялся расспрашивать девочку, улыбаясь ей, как улыбалась ему добрая тетя-доктор. Ему вдруг захотелось сделать что-то, чтобы девочка хоть на миг улыбнулась. Он шутил, рассказывал смешные истории, все, которые мог вспомнить, и, наконец, девочка оттаяла. Эмилия, так зовут девочку, рассказала Гарри, что ей двенадцать лет и у нее «саркома Юинга». Это когда опухоль костей. У нее большая дружная семья, есть братья и сестры, которые каждый день приходят к ней, только она знает, что прогноз отрицательный, сегодня услышала, а это значит, что она умрет. Гарри очень хотелось заплакать, такая хорошая, красивая девочка… вот за что ей это? Что и кому она плохого сделала, что у нее такая страшная болезнь? Мальчик решил поговорить с крестным, может быть есть какой-то способ? Зелья там или ритуал какой? А пока он поддерживал девочку, говоря о том, что нужно жить на полную катушку, чтобы успеть прожить как можно веселее, и нельзя предаваться унынию. Врачи поглядывали на них издалека — на худого зеленоглазого мальчика, что-то горячо рассказывающего терминальной* девочке, которая, о чудо — заулыбалась, потому их не прерывали. Некоторое время спустя девочка вдруг как-то сильно побледнела и сдавленно захрипела: «Больно…». Гарри громко закричал:

— Скорее! Помогите! Эмилии плохо!

Мгновенно, будто бы сразу отовсюду, слетелись люди в медицинских костюмах и быстро-быстро увезли девочку куда-то в коридор, где вспыхивала надпись: «Intensive Station»*. Гарри с тревогой провожал их глазами, когда к нему подошла та самая зеленоглазая тётя. Негромко проговорила:

— Здесь, как нигде, понимаешь цену человеческой жизни, Гарри…

— Она… ну… сколько ей… осталось? — с трудом выдавил Гарри, его горло сдавил мучительный спазм.

Женщина-врач печально улыбнулась:

— Мы этого не знаем, может час, может день, а может, и полгода…

— Я очень-очень хочу, чтобы она прожила подольше! — страстно и горячо, истово взмолился Гарри, прижав к груди руки.

Докторица понимающе глянула в ответ:

— Мы все этого хотим, но здесь каждый день умирают дети, потому что лечить рак мы не умеем, можем только облегчить страдания.

Гарри горестно задумался. Каждый день… это так страшно… это гораздо страшнее всей этой возни с Темным Лордом, и… для этого стоит жить, стоит жить, чтобы спасать эти маленькие жизни… Казалось, в этот момент Гарри понял, в чем его призвание. Не как героя магмира, а как человека.

— А можно я… ну… навещу тех, кто… ну, кому… — речь мальчика была сумбурной, он никак не мог сформулировать внятно свои разбегающиеся мысли, но доктор поняла его, и они направились в хоспис. В