Иуды и простаки - Владимир Бушин

Вот бы и Сарнову вместо рассказа о «чудовищных историях», неизвестно когда и с кем происшедших, посмотреть на студенческие фотографии, вспомнить нечто вполне конкретное и документально достоверное. Например, как сам он в 1946 году поступал в Литературный институт. Большинство поступавших были только что вернувшиеся с войны солдаты и офицеры, многие уже печатались, а он, по собственному выражению, «желторотый юнец» — вчерашний школьник, еврейский мальчик, возросший у Елисеевского магазина, и за спиной — никаких литературных деяний, кроме школьных сочинений о Татьяне Лариной и «лишних людях». Однако же — приняли!. Правда, был он жутко начитанный. Помню, Л. Н. Галицкий в рассказе о каком-то рыцарском романе употребил слово «гульфик». На всём курсе никто не знал, что это такое. Беня объяснил нам на перемене…

Всего за пять лет через наш курс вместе со студентами-иностранцами и теми, кто внезапно появлялся и внезапно исчезал, прошло 37 человек, но в 1946 году нас было принято 25 честолюбцев. И среди 25-ти не только этот милый Сарнов, а также Фридман, Иоффе, Шлейман, Нидерле, Сорин, Марголин — кто тут не еврей? Поскольку Бенедикт уверяет, что в приемных комиссиях выискивали и душили на пороге вузов даже тех, кто «с самой микроскопической прожидью», то можно назвать еще Винокурова, Коршунова, Друнину, Поженяна — у них матери еврейки, позже двое первых и сами женились на еврейках, а Друнина, разведясь с Николаем Старшиновым, стала женой известного Каплера. Видимо, это и привело её в 1991 году в ряды ельцинистов — защитников «Белого дома»… Так сколько же получается вместе с «прожидью»? Одиннадцать человек. Да ведь это 45 процентов! И мы в великорусской кротости своей не протестовали. Признаюсь, что у меня лично с одним из них на последнем курсе произошёл острый конфликт, а с остальными и в институте и после были самые добрые, даже дружеские отношения: с Андреем Марголиным после первого курса — впервые в жизни! — ездили вместе туристами на Кавказ, Женю Винокурова позже я возил в свою деревню, у Люды Шлейман в Фурманном переулке частенько собирались мы почитать стихи и погудеть. Правда, однажды я её ужасно напугал. Утром в день экзамена по старославянскому языку она получила телеграмму: «Зрю сквозь столетия: двойку обрящешь днесь. Феофан Прокопович». Получив четвёрку, Люда показала телеграмму экзаменатору, В. Д. Левину. Тот спросил, кто мог её послать. Люда ответила: «Скорей всего Бушин». Виктор Давидович сказал: «Передайте ему, что он может не приходить на экзамен. Я ставлю ему в ведомости пятёрку…» Милые мои друзья прекрасной советской молодости, незабвенные наши профессора… Пошли вам Бог вечный покой и благодать… Как сказал Женя Винокуров:

Я не решаю сложную задачу,Глубинную загадку бытия.Я ничего не знаю. Просто плачу.Где всё понять мне!Просто плачу я…

Вот и сопоставь, Беня: 3 процента евреев-гимназистов в обожаемое тобой царское время и в 15 раз больше студентов при советской власти, проклинаемой тобой. Это тоже вина СССР перед евреями?.. Из приведенных цифр поступающих в вузы евреев (20–44–50 процентов) выросли цифры их высокой образованности: 68–76–90 процентов. И не только это… 24 марта 1953 года три секретаря Союза писателей СССР А. Фадеев, А. Сурков и К. Симонов направили в ЦК КПСС письмо «О мерах секретариата Союза писателей по освобождению писательской организации от балласта». Уж они-то знали проблемку. И вот — допекло всех троих… В письме говорилось: «Из 1102 членов Московской писательской организации русских — 662 (60 %), евреев — 328 (28,9 %), украинцев — 23 человека, армян — 21, других национальностей — 67 человек». Как видим, соотношение русских и евреев в русской столице 2:1. В чём дело? С одной стороны, в приведённых выше цифрах, в частности, цифрах студентов Литинститута. Но не только. У трёх секретарей было и своё объяснение: «Такой искусственно завышенный приём в Союз писателей лиц еврейской национальности объясняется тем, что многие из них принимались не по литературным заслугам, а в результате сниженных требований, приятельских отношений, а в ряде случаев и в результате замаскированных проявлений националистической семейственности» («Независимая газета», 29,1 X. 2000).

Но наш мемуарист никак не хочет отлипнуть от alma mater как цитадели государственного антисемитизма и сообщает нам вот что: «В Литературном институте на одном курсе со мной учился студент С., обладавший ярко выраженной еврейской внешностью. Такой еврейский нос, как у него, можно было встретить нечасто. И вот однажды другой студент, без всякого к тому повода, ну, просто так, ни с того, ни с сего, с криком „Жидовская морда!“ врезал кулаком по этому выдающемуся еврейскому носу. Хлынула кровь. Драчуна оттащили, пострадавшему оказали первую помощь…»

Вы только подумайте, какая опять зверская живопись! Ведь не где-то в темном переулке, а в общественном месте, в храме литературы с диким воплем лупцевали в кровь обладателей еврейских носов, прорвавшихся в институт. Ну, просто «хрустальная ночь» среди бела дня в центре Москвы. И это при том весомом контингенте евреев не только среди студентов, о чем уже говорилось, но и среди преподавателей: Белкин, Бровман, Исбах, Кунисский, Левин В., Левин Ф., Металлов, Нечаева, Новицкий, Печалина, Симонян (Ежерец), Фейгина, Щирина — кто тут не еврей?

А видел ли Сарнов своими глазами ту «хрустальную ночь среди бела дня»? Нет, не видел. Но несколько раз опубликовал ужасающую историю в книгах да еще огласил на всю державу по радио, уверяя, как очевидец, что она разыгралась в коридоре института.

А вот что поведал безо всякой утайки об этом кошмаре в своих воспоминаниях «Лобное место» (М., 2000) Михаил Годенко, тогда студент этого же курса и даже участник события: «Помню взрывной случай. На одной из лекций Семен Сорин, сидевший сзади Малова, разговаривал с соседом. Малов сделал ему замечание. Сеня, не задумываясь, ответил: „Заткнись, говно!“ Обиженный с разворота, с левой, наотмашь стеганул по лицу обидчика. Сорин тоже не из флегматиков. Рывком вскочил, вырвал из-под себя стул, занес его над головой Малова… Могла произойти трагедия. Пришлось мне, моряку-балтийцу, вмешаться в конфликт. Успел выхватить занесенный для удара стул, поставил на место. Взяв под локоть Сорина, вывел его из аудитории (от греха подальше!), посадил на низкий подоконник в конце коридора. Сорин бушевал, грозил жестоко отомстить…» (с. 13)

Итак, что же мы видим? Во-первых, дело было не в коридоре, а на лекции, притом, добавлю, на лекции упомянутого В. Д. Левина, читавшего курс старославянского языка. Это уже ставит под большое сомнение «жидовскую морду» в устах студента. Во-вторых, уверения Сарнова, что Сеня схлопотал «без всякого повода, просто так, ни с того ни с сего» достойны лучших афоризмов Свирского и Войновича, отравленного КГБ. В-третьих, оскорбительный выкрик действительно имел место, но принадлежал не Малову, а Сорину и имел несколько другой смысл и направленность. В-четвертых, потока крови и первой помощи пострадавшему не было, а была элементарная пощечина. В-пятых, Сеня отнюдь не проявил здесь свою незлобивость и готовность простить.

Вы думаете это все? Не тот человек Сарнов, у него мунблитовская закалка… Он продолжает: «Обладатель еврейского носа легко согласился с товарищами, уговаривавшими историю эту оставить без последствий. Но вмешалась комсомольская организация. Возникло персональное дело. Объектом разбирательства стал и получил суровое комсомольское взыскание, однако, не студент, который ударил, а тот, — которого ударили… Обвинялся он в том, что спровоцировал русского человека на драку… Спровоцировал своей ярко выраженной „жидовской мордой“. Точнее, носом. Такой нос не мог не возмутить и не вывести из себя истинно русского человека». Вероятно, Сарнов думает, что говорит все это о национальной кротости великороссов как истинно еврейский человек…

А какое же суровое взыскание получил невиновный Сорин? Ведь очень выигрышно назвать. Но автор молчит. Почему? А потому, что никакого взыскания не было. Почему? А потому, что комсомольская организация не вмешивалась и никакого персонального дела не было. Почему? А потому, что Малов был не комсомольцем, а членом партии, Сорин же — ни членом партии, ни комсомольцем. Уж это все я знаю точно, поскольку был тогда членом комсомольского комитета, а потом и его секретарем. Из всего сказанного предельно ясно, кто тут истинный провокатор и антисемит. И к слову сказать, жестоко избитый Сеня пережил своего истязателя на 47 лет.

Как уже говорилось, Сарнов — великий энтузиаст защиты культуры вообще, русской культуры в частности, и особенно — русского языка. Это, пожалуй, даже главное в его последних книгах. Что ж, прекрасно!

Как же именно защищает он эти духовные ценности? Прежде всего, проходится по именам известных русских писателей от Горького до Николая Доризо и лепит им ярлыки такого пошиба: «чучело», «слюнтяй», «холуй»… А чаще — известного фекального характера: «г…о», «г…к», «г…ед» и т. д. Иногда это делается мимоходом, иногда сопровождается байкой. Так, пишет, например, что когда арестовали Л. Авербаха, то одна талантливая русская поэтесса, «выступая на партийном собрании, на котором клеймили разоблаченного, сказала: