Газета Завтра 403 (34 2001) - Газета Завтра Газета

Что же отсюда следует? Без теории относительности ни одно устройство не было бы другим. До 1962 года экспериментальных свидетельств теорий, преподаваемых многие десятилетия, не было.

В истории, политэкономии ситуация не лучше — "веками нагроможденные и всеми силами изобретательности ума поддерживаемые постройки лжи по каждому из самых существенных вопросов жизни" (Л.Толстой).

История существует, как памфлет: тени умерших вызывают только для того, чтобы свидетельствовать в пользу какой-нибудь частной мысли, что конституция (или Федерация) — суть благо; "такая история есть профанация", "имен умерших не следует употреблять всуе" (Федоров). Политэкономия в течение последних столетий пытается доказать, что грабеж перестал быть единственным источником накопления. Сегодня метод установления себестоимости основных видов сырья — бомбометание. Допускаются небольшие отклонения от назначенных цен (под неослабным контролем номерного флота), носящие рыночный характер, поэтому вся система отношений считается рыночной; бомбардировки Хиросимы и Нагасаки — "торжество американского гения, великое деяние самого мирного, самого боголюбивого народа на земле" (Платонов).

Сначала кто-то изобретает колесо, а потом фундаментальная наука несколько тысячелетий доказывает замечательные свойства колеса. Сначала внедряется методика установления себестоимости, а потом ученые формулируют закон себестоимости, независимый от нашего сознания.

Иллюстрацией того, чем является нынешняя Российская Академия наук, является решение Президиума РАН, опубликованное в "Вестнике РАН" №4, 1999, с.379): "Разрешить Институту проблем экологии и эволюции им. А.Н.Северцова РАН израсходовать за счет сметы Института до 1500 руб. на проектирование, изготовление и установку памятника-надгробия на могиле академика В.Е.Соколова, похороненного на Троекуровском кладбище (г.Москва); до 500 руб. на проектирование, изготовление и установку мемориальной доски в здании Института... со следующим текстом: "В этом здании с 1967 по 1998 г. работал выдающийся ученый-биолог, академик Владимир Евгеньевич Соколов".

Трудности страны, Академии здесь ни при чем. Это — размягчение мозгов; не в ругательном, а в прямом смысле, наследственная болезнь фундаментальной науки. Академик Раушенбах говорит о С.П.Королеве; он, конечно, не был ученым, он был полководцем. Таково представление Раушенбаха о науке. Когда-то математик Монж по просьбе Наполеона вывел демократию из геометрических соображений; академик Раушенбах всегда готов вывести, что угодно, из чего угодно. "Ученый или философ отнюдь не высшая ступень, не идеал человечества, а только его одностороннее, уродливое развитие" (Федоров).

Толстой в трактате об искусстве пишет: мы извратили понятие науки. Настоящая наука в том, чтобы узнать, чему должно и чему не должно верить; как учредить половые отношения; как воспитывать детей; как пользоваться землей, как возделывать ее самому без угнетения других людей; как относиться к иноземцам; как относиться к животным.

Даже принцип антропности (в мире все происходит так, а не иначе, потому что мы есть!) — предмет особой гордости физики ХХ века, сформулирован Федоровым еще в позапрошлом веке, но насколько иначе: "нет вражды вечной, устранение же вражды временной составляет нашу задачу". Вот с этой формулировки и начинается настоящая фундаментальная наука, она выходит из кабинета, в ее становлении и развитии появился элемент упорядоченности. Принцип антропности физика-теоретика в сочетании с обязательным законом борьбы, этот суп — несъедобен.

Названия статей и книг главного научного сотрудника Института мировой литературы РАН С.Семеновой: "Философия общего дела", "Московский Сократ". Федоров писал: "Скульптор Сократ, бросив свое ремесло, стал философом, т.е. от обожания идолов перешел к обожанию идей. И это обожание в его ученике, Платоне, перешло в идеолатрию, в безумное отделение мысли от дела".

Учение Федорова, конечно, нельзя назвать научным, пишет С.Семенова в предисловии к изданию его сочинений 1982 года, слабые стороны его очевидны: сильная религиозно-христианская окрашенность, непонимание объективных законов общественно-исторического развития, закономерностей классовой борьбы. Сейчас она призывает радикально очиститься от атеизма.

Федоров — еретик. Он "не видит" различий между религиями, у него верующий и неверующий неразличимы, а — одинаково дороги. Он говорит: Евангелие — программа объединения, которая не выполняется; истинная религия одна — это культ предков. Допускать возможность более чем одной религии равносильно отрицанию религии; терпимость, говорящая, что все религии истинны, указывает на равнодушие, признает ненужность религии; веротерпимость — это терпимость ко вражде и розни. "Философия общего дела", "московский Сократ" — это маленькая месть философов Федорову.

А тут еще врач, уроженец Таганрога, возвратившись из путешествия на Сахалин, объявил, что китайцы, добродушнейший народ (он ехал с Суном по Амуру в одной каюте), вряд ли когда-нибудь примут православие. И что крайние точки зрения: "есть Бог", "нет Бога" — неоправданно оптимистичны, а неверие вовсе не означает, что все позволено. Сам же, природный оптимист, он выразил уверенность в решении подобных вопросов уже в ближайшие десять тысяч лет. На что учитель географии возразил: так долго ждать нельзя. Усвоив дарвинизм, человечество уничтожит себя до этого волнующего момента.

Таганрожец изобрел способ говорить пошлости безнаказанно. На вопрос, почему студенты идут в революцию, он обычно отвечал: так им легче нравиться женщинам. Русский философ Дм.Галковский правильно написал, что Чехов, с его гоголевской неспособностью к самостоятельному творчеству,— трусливый, занудливый и аккуратный идиот Беликов. Человек в футляре. А один литературный власовец обнаружил, что в чеховской "Агафье" "в потемках рассказчик видит подробности чувств на лице и в жестах. Этого — нельзя"!

"Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда",— так герой первого напечатанного рассказа Чехова определяет суть всякой научной и религиозной системы. Отставной урядник Войска Донского Василий Семи-Булатов печалится о невозможности доказательства непротиворечивости формальной системы средствами самой системы; оставляя открытым вопрос об аксиоматике, лежащей в основании нашего мира.

"Этого не может быть, потому что не может быть никогда — "как известно, этот довод приводит многих в наибольшую ярость, а между тем он абсолютно правилен",— пишет Ансельм ("Звезда", №1, 2000, с.207). Он считает это главным вкладом теоретической физики ХХ века в философию, в то время как традиционные философские подходы безнадежно дискредитированы (ссылка на Семи-Булатова опущена). Или философская проблема, например: "В чем смысл жизни?" Многим кажется, что это очень правильный и важный вопрос. На самом же деле, "новая философия", которую я назвал "философией теоретической физики", просто откажется от его обсуждения... В конечном счете, каким образом мы намерены ответить на поставленный вопрос? Какие конкретные действия (эксперименты!!) предпринять, чтобы на него ответить? Эта сторона просто не обсуждается. Вместо этого написаны, конечно, сотни книг, в которых смысл жизни увязывается с туманной потребностью человека к "добру" и т.д.

Ответ на вопрос (смысл жизни — в решении задачи воскрешения) и конкретные действия (эксперименты по управлению процессами случайного блуждания и создание методики воспитания человека, направленной на развитие органов чувств) обсуждается уже около ста лет и это неизвестно только теоретическому физику. Чаадаев: "Для того чтобы стать достоянием человечества, идея должна пройти через известное число поколений; другими словами, идея становится достоянием всеобщего разума лишь в качестве традиции". Именно этот процесс и идет. Мы этого не замечаем, как не ощущаем вращения земли, покупая сливочное мороженое. Если она вращается.

В октябре 1920 года в "Воронежской коммуне" рабочий без специальности Платонов, а теперь электрик, объявил, что человечество стоит перед великим и коренным изменением своей души. Как ему удалось выяснить, переломы, меняющие сущность человека, происходят раз в полторы-две тысячи лет.

Тогда же говорили, что микроб этот занесен в Воронеж стариком в кацавейке, приезжавшим в отпуск из Москвы, где с 1874 года бывший богородский учитель служил в румянцевском музее (позднее называвшемся Ленинской библиотекой). Там он прочел все книги и собственноручно составил первый каталог библиотеки музея. На обороте каждой карточки им было изложено краткое содержание книги.

Останавливался он обычно в пригородной слободе Троицкой у некоей Веры Матвеевны. Трижды в день его можно было видеть направляющимся на реку купаться. Зафиксировано около десяти его приездов в Воронеж, где он провел в общей сложности около двух лет. Именно здесь и состоялось первое публичное изложение его идей: 20 июля 1897 года местная газета "Дон" публиковала точку зрения известного писателя Достоевского по поводу "воскресенья прежде живших предков", изложенную им в письме от 24 марта 1878 года городскому судье третьего участка надворному советнику Н.Петерсону, племяннику известного поэта Н.Огарева, с обширным предисловием самого старика. В нем Федоров писал о себе: "В письме идет речь о каком-то неизвестном мыслителе, которых ныне так много на Руси и до которых нам нет дела". Позднее он жалел об этой публикации: в предисловии не было достаточной ясности, что в проекте "нет ничего мистического".