Что увидела Кассандра - Гвен Э. Кирби

целого дня за ткацким станком у Матери заболит спина, она попросит от тебя тишины. Иной раз ударит. Или разрешит приложить ей к вискам толченую мяту и, если закроет глаза, расскажет историю.

Мне пять, когда я впервые слышу от Матери историю про водяного.

В глубоком озере около небольшой деревни жило создание – немного от бобра, немного от крокодила, – размером с упитанного пони.

– Отведи меня к озеру! – кричу я.

– Это так не работает, – говорит Мать.

Мне восемь, когда Мать выменивает у соседской семьи ткань на ягненка. Неуклюжий ягненок вырастает в такую же неуклюжую овцу. Достань эту овцу из канавы, Гвен. Но, как всем известно, овцы обожают канавы, даже больше травы и сладостей. Им вообще нравится вредничать. Мы с овцой сидим на дне канавы и смотрим, как меняется погода. Эта овца – не ручное животное, Гвен. Но разве ручное животное – не то, на которое ты положила свою руку?

Водяной вызывал страшные наводнения. Взмахом своего бобрового хвоста он сносил дамбы и губил поля. А когда жители деревни приходили расправиться с ним, он клацал крокодильими зубами и уходил под воду.

Однажды в городе решили, что водяного может выманить из воды девственница.

– Почему?

– Девственницы – слабость всех магических существ.

– Почему?

– Потому, – говорит Мать и велит мне штопать дальше. Ее руки так и порхают по станку.

Потому что девственницы пахнут летом даже в холода. Потому что когда они куда-то идут, то могут на несколько долгих минут вовсе забыть, где находятся. Потому что, просыпаясь, они приветствуют утро с радостью. Потому что, когда они смотрят на нечто уродливое, они видят только нечто, а уродливое прощают.

И вот я уже создаю собственную историю.

Мне двенадцать, когда Отец в последний раз возвращается домой. Он ходит на корабле вдоль побережья, оставаясь дома только в самые страшные морозы. Каждую весну перед тем, как уйти, он оставляет мне резную игрушку, а Матери – ребенка.

Все мои сестры умирают до рождения.

К разбухшей от молока груди приложи коровий навоз. Или широкие листья наперстянки. Или щенка к соску. Убери псину от моей груди, Гвен. Как легко становится на душе, когда зима возвращается, а Отец – нет. Если бы я могла стать моряком, то тоже не вернулась бы. У меня была бы татуировка русалки на груди, и я стояла бы на главной палубе, пока щеки не стали бы коричневыми, а руки не огрубели бы от веревок.

Сестер нет, так что я плету венки из маргариток и кладу их между равнодушными ушами моей овцы.

– Что же стало с девственницей? – спрашиваю я, но Мать слишком устала, чтобы отвлекаться. Теперь тку в основном я. Ее руки болят, когда она ест и когда спит. Когда приходит цикл, она кровоточит слишком обильно и долго. Ей снится лед.

– Сама мне расскажи, – говорит она.

Есть много способов исцелять.

При небольших царапинах расскажи историю о путешествии. При изнуряющей болезни расскажи длинную историю, где побеждает добро, – чтобы заполнить время. Когда тянешь историю, внимательно смотри на лицо слушающей. Оно скажет тебе, когда усилить хватку, когда ослабить.

Но Матери никогда не нравится, как я рассказываю истории.

Как только жители деревни поняли, что им нужна девственница, они выбрали девушку, которая была красивой, но не слишком. Не хотели отдавать свою лучшую девственницу. «Девственница, – сказали они, – спустись к озеру на восходе солнца и спой водяному. Как только ты выманишь его из воды, мы прибежим и убьем его». Девственнице было страшно. Она пыталась найти мужчину, который займется с ней сексом. «Пожалуйста, – говорила она. – От этой плевы мне одни беды».

Первый мужчина, к которому она обратилась, сказал «нет» и убежал, боясь остальных жителей деревни. Второй сказал «нет» и убежал, стыдясь сам себя. Третий сказал «да», привел ее к себе домой и запер. Ему надоело, что его поля затапливает, он голодал, да и девушка была не в его вкусе. Перед восходом третий мужчина отвел девственницу к воде, а затем спрятался за деревьями, где уже укрылись остальные. Девственница начала слегка напевать, но голос ее был тих, и она была страшно напугана. Вместо этого она начала шептать водяному:

– Пожалуйста, господин Водяной, – сказала она, – пожалуйста, не выходи из воды. Они собираются тебя убить.

Вода начала бурлить от смеха водяного. Он поднял свое крокодилье лицо над гладью и произнес:

– Мне не страшны их копья.

– Так я и думала, – сказала девственница. – Если будешь сидеть тихо, я уверена, что им скоро надоест и тебе не придется меня есть.

Водяной предпочитал рыбу, но иногда, для галочки, откусывал руку кому-нибудь из деревенских. Затапливать деревню было так просто, что уже наскучило. Ему было одиноко.

– Я останусь в воде, – сказал водяной, – но ты должна пообещать мне, что неделю будешь каждый день приходить в полночь и говорить со мной.

И когда она кивнула, он отвернулся и ушел под воду.

Девственнице тоже было одиноко и скучно. Деревня была не особенно веселым местом: все только и делали, что голодали или умирали при родах. Всю следующую неделю она каждую ночь спускалась к берегу озера и говорила с водяным, и каждую ночь третий мужчина ходил за ней и следил за их разговором, хотя не мог разобрать слов. Его не тянуло к ней раньше, но с тех пор, как она предложила ему отдаться, идея засела у него в голове. На шестой день он поговорил с ее отцом и попросил ее руки. На шестую ночь водяной заметил, что девственница печальна.

– Это наш последний разговор, – сказала она. – Завтра я выйду замуж и перестану быть девственницей.

– С чего бы меня это волновало? – спросил водяной. – Вам, людям, пора бы уже перестать так много думать о плевах. Вот что действительно важно, так это то, что ты блондинка.

Девственница поняла, что это была шутка, и начала плакать. Она не хотела замуж. Третий мужчина ее не смешил и не позволял выходить из дома. Водяной сказал:

– Тогда иди за мной. Я утоплю тебя в озере, протащу сквозь дыру на дне мира, и, когда ты пробудишься, мы оба будем водяными. Будем жить в озере гораздо лучше этого. Ваше озеро, честно говоря, та еще помойка.

Девственница подумала над предложением водяного, подумала о свадьбе и обо всех детях, которых ей придется выносить. Подумала об отце, который уже предвкушает, как получит