Немного солнца в холодной воде - Франсуаза Саган

- Хочешь чего-нибудь выпить?

Она подняла голову. Она плакала, и Жиль инстинктивно по-тянулся к ней, но она отстранилась, закрыв лицо руками.

- Уйди,- произнесла она,- прошу тебя, Жиль, сейчас же уйди... завтра я уеду. Нет, уйди, прошу тебя.

С бешено бьющимся сердцем он сбежал по лестнице, выскочил на улицу. Задыхаясь, прислонился к дереву, обхватил его руками. Ему было смертельно тоскливо и стыдно.

- Я рад, что назначили именно вас,- сказал Гарнье.

Они сидели в баре отеля "Королевский мост"; бар помещался в подвале, и электрическое освещение здесь и днем и ночью было одинаковое. Жиль ночевал в отеле, он был плохо выбрит, в не-свежей рубашке и еще не оправился от мучивших его кошмаров. Как ни странно, но Гарнье, высокий и сильный, седой, с мягким взглядом серых глаз, казалось, чувствовал себя куда спокойнее, чем Жиль.

- Это... это место по праву принадлежит вам,- сказал Жиль.- И я не хочу его у вас отнимать.

- Вы тут ни при чем. Фермона не устраивает мой мораль-ный облик - в этом все дело.

Гарнье рассмеялся, и Жиль покраснел.

- Видите ли,- мягко продолжал Гарнье,- все это не так уж серьезно. "Потеряно все, кроме чести"... Я ведь мог бы с успе-хом все отрицать. У них не было доказательств. Но, спасая свою репутацию, я потерял бы честь. Забавно, не правда ли?

- Что вы собираетесь делать? - спросил Жиль.

- Через полгода мальчика выпустят из колонии. Он уже бу-дет совершеннолетним. И сам решит - видеться ему со мной или нет.

Жиль с восхищением посмотрел на Гарнье.

- Но если он не захочет,- сказал он,- вы потеряете все, ни-чего не получив взамен...

- Я никогда не жалел о том, что отдавал добровольно,- спо-койно ответил Гарнье.- Дорого обходится лишь то, что крадешь, запомните это, мой милый...И он рассмеялся.- Наверное, вам странно слышать высоконравственные рассуждения от такого по-рочного создания, как я. Но поверьте, в тот день, когда вы усты-дитесь того, что любите, вы погибли... Погибли для самого себя. А теперь поговорим о работе.

Гарнье дал Жилю немало полезных советов, но тот почти его не слушал, он думал о том, что обокрал Элоизу; думал о том, что никогда не будет стыдиться Натали; думал о том, что будет лю-бить ее с такой же нежностью и так же искренне, как Гарнье лю-бил этого мальчика. Он все это ей скажет, непременно расскажет ей о Гарнье, ему ужасно хотелось ее увидеть. Через полчаса он будет в редакции, постарается побыстрее уладить денежные дела, пообедает с Жаном, поручит его заботам Элоизу, уложит чемодан и еще поспеет на пятичасовой поезд. А сейчас прямо из отеля поз-вонит в Лимож.

Голос Натали звучал ласково, весело, и он вдруг почувствовал себя по-настоящему счастливым.

- Я просто в отчаянии после вчерашнего разговора,- сразу же сказала она.- Но мне и правда было очень страшно, это нервы.

- Я понимаю,- сказал он.- Натали, а что ты скажешь, если я приеду сегодня вечером?

Наступила тишина.

- Сегодня вечером? - переспросила она.- Нет, Жиль, это слишком хорошо. А ты можешь?

- Да. Мне осточертел Париж. И мне не хватает тебя,- при-бавил он, понизив голос.- Я поеду поездом. Встретишь меня во Вьерзоне?

- Боже мой! - растерянно произнесла она.- Мы ведь ужи-наем у Кудерков! Что же теперь делать?

Неподдельное отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, успокоило Жиля, и он очень бодро сказал:

- Доеду до Лиможа и возьму такси, а увидимся мы завтра. Можешь пообедать со мной? Завтра нет заседания Красного Креста?

- Ох, Жиль... - сказала она.- Жиль, подумать только: я увижу тебя завтра... Какое счастье... Я ужасно соскучилась.

- Завтра в двенадцать ты заедешь за мной к сестре. Хорошо? Можешь ее предупредить?

Он вдруг почувствовал себя непривычно собранным, мужест-венным, решительным. Он выбирался из того неизбывного хаоса, который назывался Парижем. Он снова жил.

- Я сейчас же отправлюсь к ней,- ответила Натали.- А завтра в полдень заеду за тобой. У тебя все хорошо?

- Были некоторые осложнения, даже довольно серьезные, но я. . . я все уладил,- решительно заключил Жиль.

"Уладил... Нечего сказать,- внезапно подумал он.- Согла-сился занять чужое место и заставил страдать женщину". Но он не мог бороться с тем пьянящим, непобедимым, жестоким лико-ванием, которое сопутствует счастью.

- До завтра,- сказала она,- я люблю тебя. Он не успел сказать: "И я тебя тоже". Она уже повесила трубку.

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЛИМОЖ. *

Глава первая

На этот раз поезд шел бесконечно долго. Сразу за вокзалом потянулись парижские предместья, которым заходящее летнее солнце придавало даже некоторую поэтичность. Потом, перед са-мой Луарой, показались первые луга, покрытые зеленой лоснистой травой и обрамленные непомерно длинными тенями деревьев; по-том стала видна и серая лента Луары. Потом сделалось совсем темно и Жиль, отвернувшись от окна, принялся разглядывать безмятежные лица своих попутчиков. Ему было хорошо в этом поезде, который неотвратимо приближал его к дому сестры и к Натали, приближал его к любви и покою, и ему казалось, что такого сочетания никогда еще не бывало в его жизни.

Он вышел в Лиможе в начале двенадцатого. Было темно, и он буквально замер от изумления, когда Натали вдруг кинулась ему на шею. Он отшвырнул чемодан и крепко обнял ее, не произнося ни слова, оглушенный счастьем. Они долго стояли так на перроне, прижавшись друг к другу, слегка покачиваясь, как на палубе ко-рабля, и не обращая внимания на пристальные взгляды, которые они чувствовали на себе. Наконец Жиль откинул голову и посмот-рел на нее: он никогда раньше не замечал, что у нее такие огром-ные, широко расставленные глаза.

- Как тебе удалось вырваться?

- Я сбежала,- ответила она.- Не могла больше. Этот ужин был каким-то кошмаром. За супом я думала, что сейчас ты проез-жаешь Орлеан, а когда подали рыбу,- что ты уже в Шатору, и мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. Поцелуй меня, Жиль, и ты больше никуда не уедешь.

Он поцеловал Натали, вышел с нею на площадь, разыскал ее машину, бросил туда чемодан, бросился сам на сиденье и обнял ее.

- А ты еще больше похудел,- заметила она.- Меня-то ты хоть узнаешь?

- Я ведь только три дня здесь не был,- сказал он.

- После ужина там обычно играют в бридж. Я сказала, что неважно себя чувствую и хочу вернуться домой. Только-только успела к поезду - чуть не передавила весь Лимож.

Жиль поцеловал ее, чувствуя себя совершенно счастливым, без единой мысли в голове. Ему нечего было больше сказать, од-нако он помнил, что должен сообщить ей великую новость - что он любит ее. Что наконец он сам понял это. Правда, сейчас это открытие уже не казалось ему столь важным, столь ошеломля-ющим, как в Париже. И тем не менее в знак верности тому Жилю, который умилялся самому себе и в состоянии умиления провел целый день в Париже, Жиль сделал над собой усилие и произнес проникновенным голосом, который показался ему смешным:

- Знаешь... Знаешь, Натали, я люблю тебя.

Она засмеялась.

- Надеюсь,- сказала она, не выказывая ни малейшего удив-ления,- не хватало только, чтобы ты не любил меня.

Жиль тоже засмеялся. Натали права, он круглый дурак. Есть слишком очевидные вещи, которые не нуждаются в словесном выражении. В первый день она сказала, что любит его, и потом спо-койно ждала, когда и он ее полюбит. Бесспорно, Натали-силь-ная женщина, вернее, женщина, знающая, что ее слабости-такая сила, которой невозможно противостоять. Да, он испортил весь эффект своего признания и был очень доволен, что испортил.

- Почему ты ничего не рассказываешь? - спросила Натали.

- А мне нечего рассказывать,- ответил он.- Я в полном по-рядке. Всю дорогу любовался природой из окна вагона.

- Довольно скупое повествование...

- Поцелуй меня,- сказал он,- завтра я тебе все расскажу. Пойдем к реке. Ты будешь обедать со мной?

- Да, но мне пора возвращаться. Франсуа, наверное, уже дома. Не надо было мне приезжать,- тихо добавила она,- это ужасно - сейчас расставаться с тобой.

Они ехали по улицам Лиможа; Натали медленно вела ма-шину, и в окно вливалась вечерняя прохлада. Жиль держал На-тали за руку, он ни о чем не думал и лишь смутно ощущал, что это полное отсутствие мыслей и есть подлинное счастье. Потом он пересел в такси и в том же состоянии гипноза проехал еще тридцать километров, пока наконец не добрался до знакомого старого дома; там, разбудив Одилию и Флорана, он вдруг стрях-нул с себя оцепенение и принялся рассказывать им о своей по-ездке, хотя супруги ничего не понимали спросонья,- рассказывал долго, путано и забавно обо всем, что он собирался сообщить На-тали, думая о ней в вагоне.

Жиль лежал у самой воды, возле Натали; было жарко, оба щурились от закатных лучей солнца. Натали считала, что они с Жилем тут загорают, а он посмеивался над нею, утверждая, что по-настоящему загореть можно только на Средиземном море, а здесь они разве что чуть-чуть пожелтеют к самому концу лета. Но было так приятно лежать, расстегнув ворот рубашки и при-жимаясь щекой к свежей траве. Все то, что он безумно любил раньше,- безжалостное солнце, раскаленные пляжи, обнаженные и зачастую слишком доступные тела все это сейчас внушало ему отвращение. Теперь Жилю нужен был только вот этот мягкий пейзаж и эта сложная женщина. А она сердилась на него, он до-гадывался об этом. Рассказ о его пребывании в Париже вызвал у нее лишь два чувства: огромную жалость к Элоизе и неожидан-ный интерес к Гарнье. И полное равнодушие к переживаниям самого Жиля. Она не выказала ни капли, казалось бы, законной ревности по поводу ночи, проведенной с Элоизой, никак не оце-нила его негодования в отношении Фермона. Она нашла все это "огорчительным". И хотя Жиль своими признаниями дейст-вительно думал ее огорчить, он все же надеялся что она утешит его, не станет осуждать. Меж тем она осуждала его, осуждала за слабость.