ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ - А. Лабриола

В первой половине XIX века и в особенности в период с 1830 по 1850 год классовая борьба, столь ярко описанная античными историками и итальянскими историками эпохи Возрождения, насколько это позволял им сделать опыт борьбы, развертывавшейся в узкой сфере городов-республик,— выросла и принимала по обе стороны Ла-Манша все более широкий размах и все более отчетливо выраженную форму. Зародившись в лоне крупной промышленности и обогатившись опытом благодаря воспоминанию о Великой французской революции и изучению ее, классовая борьба становилась наглядной и поучительной, так как она находила с большей или меньшей степенью ясности и сознания свое современное убедительное выражение в программах политических партий: например, свободная торговля или хлебные пошлины в Англии и т. п. Во Франции концепция истории заметно менялась как на правом, так и на левом фланге литературных партий — от Гизо до Луи Блана и до простого и скромного Кабе включительно. Социология была потребностью времени и после тщетной попытки найти свое теоретическое выражение у запоздалого схоластика Огюста Конта она, несомненно, нашла своего художника в Бальзаке, который фактически первым открыл психологию классов. Видеть в классах и в столкновениях между ними реальное содержание истории и в развитии классов — ход развития истории — вот то, что тогда начинали искать и находить; все это следовало закрепить в рамках точной и определенной теории.

* * *

Человек творил свою историю не путем метафорической эволюции и не шествуя по заранее начертанному пути прогресса. Он творил ее, создавая свои собственные условия, т. е. создавая для себя посредством труда искусственную среду, постепенно развивая свои технические способности, накопляя и преобразуя в этой среде продукты своей деятельности.

У нас имеется только одна-единственная история, и мы не можем сопоставлять эту реальную, действительно существовавшую историю с другой, лишь возможной. Где найти законы исторического становления и развития? Древнейшие формации не представляются на первый взгляд ясными. Однако буржуазное общество, в силу того что оно появилось недавно и даже в Европе не везде еще достигло своего полного развития, несет на себе эмбриоге-нетические следы своего происхождения и процесса своего развития и весьма отчетливо выявляет их в тех государствах, где оно только рождается на наших глазах, как, например, в Японии. Поскольку буржуазное общество превращает при помощи капитала все продукты человеческого труда в товары, поскольку оно предполагает наличие пролетариата или создает его и отмечено беспокойством, смятением, неустойчивостью, вызванными постоянными нововведениями,— это общество возникало в определенные времена, легко устанавливаемыми и ясными, хотя и

разнообразными путями. В самом деле, в различных странах оно развивается разными путями: то оно зарождается, к примеру, раньше, чем где-либо, а затем останавливается в своем развитии, как это имело место в Италии; то оно прокладывает себе дорогу посредством непрерывной, происходившей на протяжении трех веков экономической экспроприации предшествовавших форм производства или, выражаясь языком юристов, старых форм собственности, как это было в Англии. В одной стране буржуазное общество образуется постепенно, переплетаясь с силами прошлого и подчиняясь вследствие приспособления к этим силам их влиянию — так обстояло дело в Германии; в другой стране оно насильственно ломает старую оболочку и преодолевает стоящие на его дороге препятствия — так произошло во Франции, где Великая революция являет собой пример наиболее интенсивного и головокружительного из известных нам исторических действий и служит поэтому величайшей школой социологии.

Как уже говорилось, формирование современного, или буржуазного, общества было воссоздано в своих главных и типических чертах в Манифесте, который дал общий анатомический разрез этого общества во всех его последовательных аспектах: цех, торговля, мануфактура и крупная промышленность,— прибавив к этому перечисление его производных сложных органов: права, политических учреждений и др. Таким образом, в Манифесте уже содержатся в скрытой форме первичные элементы теории, имеющей своей целью объяснить историю, исходя из принципа борьбы классов.

Это же буржуазное общество, революционизировавшее все предшествовавшие способы производства, осветило само себя и процесс своего становления и роста, создав учение о своем строении — экономическую науку. Последняя действительно появилась на свет и развивалась не в обстановке, свойственной примитивным обществам, не пришедшим к самосознанию, а при ярком свете современного мира, ведущего свое начало от Возрождения.

Всем известно, что политическая экономия зародилась — вначале в фрагментарном виде — в первую эпоху существования буржуазии — эпоху бурного роста торговли и великих географических открытий, т. е. в первую и вторую фазы меркантилизма [54]. И возникла она сначала с тем, чтобы ответить на некоторые специальные вопросы, например: законно ли взимание процентов? выгодно ли государствам и народам накопление денег? и т. п. Постепенно она выросла, включив в сферу своих исследований более сложные аспекты проблемы богатства, и развилась далее при переходе от меркантилизма к мануфактуре, а позднее — еще более быстро и решительно — при переходе от мануфактуры к крупной промышленности. Она была духовной сущностью буржуазии, завоевывавшей общество. Накануне Великой французской революции политическая экономия как наука в своих общих контурах уже почти достигла своего завершения. Она была лозунгом восстания против старых — феодальных форм собственности на землю, против цехов, привилегий, ограничений труда и т. п., т. е. была лозунгом свободы. Ибо, в самом деле, естественное право, которое постепенно развивалось от предшественников Гроция до Руссо, Канта и конституции 93-го года, было не чем иным, как воспроизведением экономической науки и идеологическим дополнением к ней — до такой степени, что предмет и его дополнение часто смешиваются воедино в умах писателей и в выдвигаемых ими постулатах, как можно видеть на типичном примере физиократов [55].

Политическая экономия, поскольку она являлась наукой, выявила отличительные признаки и проанализировала элементы и формы процесса производства, обращения и распределения, сведя все к категориям: деньги, денежный капитал, процент, прибыль, земельная рента, заработная плата и пр. Она уверенно шествовала, становясь все более ясной и постепенно углубляя свой анализ — от Петти до Рикардо. Господствуя безраздельно в сфере своей деятельности, она лишь изредка встречала возражения[56]. Политическая экономия исходила из двух предположений, которые даже не помышляла защищать, настолько они казались очевидными, а именно: что социальный порядок, который она прославляла, и есть естественный порядок и что частная собственность на средства производства неотделима от свободы человека; все это делало наемный труд и приниженное положение наемных рабочих необходимыми условиями существования человеческого общества. Иными словами, она не видела исторической обусловленности тех форм, которые она обнаруживала и объясняла. Даже те противоречия, с которыми она сталкивалась при попытках последовательной систематизации (много раз предпринятых и никогда не удававшихся), она стремилась элиминировать логическим путем; так обстояло дело с Рикардо, пытавшимся бороться с земельной рентой, взимание которой он считал несправедливым.

В начале XIX столетия разразились с большой силой кризисы и вспыхнули те первые рабочие волнения, непосредственной и прямой причиной которых была острая безработица. Иллюзия естественного порядка была разрушена! Богатство породило нищету! Крупная промышленность, изменяя все общественные отношения, привела к росту пороков, болезней и зависимости, в конечном итоге она привела к вырождению! Прогресс породил регресс! Что же следует сделать, чтобы прогресс порождал только прогресс, т. е. равные для всех благоденствие, здоровье, безопасность, образование и интеллектуальное развитие? В этом вопросе — весь Оуэн, которого роднит с Фурье и Сен-Симоном следующая характерная черта: отказ от призыва к самоотречению и религии, а равным образом — стремление разрешить и преодолеть социальные противоречия, не только не уменьшая при этом техническую и индустриальную энергию человека, но даже увеличивая ее. Став на этот путь, Оуэн превратился в коммуниста, и он был первым, кто стал коммунистом в среде, созданной современной крупной промышленностью, используя опыт этой промышленности. На первый взгляд кажется, что противоречие целиком покоится на противоположности между способом распределения и способом производства. Следовательно, это противоречие необходимо уничтожить в обществе, основанном на коллективном производстве. Оуэн становится утопистом. Нужно заложить основы этого совершенного общества экспериментальным путем — и Оуэн отдается этой задаче с героической стойкостью и беспримерным самоотвержением, с математической точностью разрабатывая выдуманные им частные детали будущего общества.