Джессика - Нестеренко Юрий Леонидович

— Даже гадать не хочу, — усмехнулся Малколм.

— Она откусила себе язык! И проглотила его так, что он перекрыл дыхательное горло. А может, захлебнулась собственной кровью — этот анонимный источник точно не знает, он сам, очевидно, не врач. Но это определенно не был несчастный случай типа судорог или припадка. Она сделала это, потому что хотела сделать.

— Похоже, Тревор Хастингтон был отомщен сполна, — пробормотал Малколм.

— Да уж. Маньячное убийство, маньячное самоубийство. А ведь сама училась на медицинском, а? Так вот сидишь с кем-то рядом на лекции и не знаешь… Хорошо хоть сама врачом не стала! Представляю, что ждало бы ее пациентов…

И только Джессика, похоже, раскусила ее вовремя, подумал Малколм. Потому и предпочла прервать с ней всякие контакты, даже виртуальные. Впрочем… разве Джессика — «заботливая, любящая и отзывчивая» — не должна была попытаться помочь подруге, заметив, что с ней что-то не так, а не просто вычеркнуть ее из своей жизни? Настоять, чтобы та, скажем, консультировалась с психологом, как-то предостеречь от наркотиков… Хотя — что Джессика могла сделать, если на все ее разумные слова Триша просто грубо послала ее в ответ? Да, наверняка именно так и было. Это и стало причиной их ссоры. А Тревор тут вообще ни с какого боку. То есть по отношению к Джессике, конечно. А с Тришей его, очевидно, и в самом деле кое-что связывало — и, возможно, не только секс. Что, если он и подсадил ее на наркоту? Нет, конечно, едва ли он мог быть серьезным наркоторговцем, судя по его дальнейшей карьере. Это был не героин и даже не мет[3], а какая-нибудь обычная студенческая дрянь типа «экстази» или ЛСД, в которой такие, как Рик, не видят ничего особенного. Но Триша втянулась и покатилась, а вот Тревор со временем взялся за ум, стал примерным студентом, получил диплом и начал респектабельную жизнь хорошо оплачиваемого врача. А опустившуюся подругу-наркоманку презрительно послал еще в период учебы и не ожидал когда-либо увидеть снова. Но она все же отыскала его годы спустя на другом конце страны — не столько, вероятно, в надежде разжиться наркосодержащими препаратами (хотя и это не исключено, если ей было уже нечем платить привычным дилерам), сколько желая отомстить человеку, пустившему всю ее жизнь под откос. Во всяком случае, такая версия выглядит куда убедительней, чем просто месть когда-то брошенной девушки — столь поздняя и столь жуткая.

А Джессика, быть может, как раз и предупреждала Тришу, чтобы та держалась от Тревора подальше. Откуда она это знала? Да просто смотрела на Тревора здраво, а не замутненными похотью глазами. А в ответ получила лишь злобу влюбленной дуры, оскорбившейся за своего идола — а возможно, даже возомнившей, что ее подруга пытается таким образом отбить Тревора для себя. Что, конечно, должно было особенно обидеть чистую и невинную Джессику.

Да, все это очень правдоподобно. Но все-таки, кому понадобилось уничтожать имя Тревора, если все действующие лица этой истории давно мертвы?

Хотя — если Тревор и в самом деле был мерзавцем, догадываться об этом могла не только Джессика, а иметь к нему счеты — не только Триша.

Свет в тот вечер так и не дали, так что Малколму поневоле пришлось лечь спать пораньше, даже не дожидаясь, пока разрядится батарея ноутбука. Утром, шагая от общаги к учебным корпусам, он увидел и причину аварии — большой старый вяз, рухнувший на провода.

Рядом стоял большой белый грузовик муниципальной службы — рабочие только прибыли пилить упавшее дерево, хотя кампус уже был запитан от каких-то, очевидно, резервных источников.

«Хорошо, что под ним никто не стоял и не парковался», — подумал Малколм и вдруг почувствовал испуг: а как там в парке? Скамейка Джессики тоже стоит под старым деревом, накрывающим ее шатром из веток. И если это дерево рухнет, оно вполне способно сломать скамейку.

Насколько важна эта скамейка для самой Джессики? Может ли ей как-то повредить, если будет повреждена ее скамейка? Малколм впервые задумался над этим вопросом, который еще несколько дней назад показался бы ему абсурдным. Нет, наверное, самой Джессике, где бы она сейчас ни находилась, ничто в нашем мире уже повредить не может. А вот возможность общения с ней, вероятно, как-то все же привязана к… скамейке? просто месту на берегу, откуда Джессика любила фотографировать озеро? мемориальной табличке? Малколму вдруг представилось, как он откручивает эту табличку и уносит из парка к себе домой (не в общагу, конечно, а туда, где не будет никаких Риков) — «моя, только моя…» Нет, конечно, это совершенная дикость, тут же опомнился он. Никогда он не сделает ничего подобного!

Сидя на лекции, он в очередной раз быстро потерял ход объяснений преподавателя. Рука еще механически перерисовывала формулы с доски, но мысли были заняты другим. Жалко, из-за отключения света он так и не дочитал «Трещину» — хорошо было бы обсудить книгу с Джессикой сегодня. Впрочем, ему всегда найдется о чем поговорить с Джессикой…

— …сумма по j от нуля до i фи от t плюс j… — доносился до него монотонный голос профессора.

«φ(t+j)» — машинально вывел в тетради Малколм и вдруг замер, глядя на написанное.

Скобки напоминали идиотское сердечко, а от перестановки слагаемых… Ему вдруг пришла в голову еще одна интерпретация пошлой формулы, не имевшей никакого отношения к математике.

Имя «Триша» тоже начинается на Т.

И в этом случае предполагаемый треугольник — точнее, граф — «Триша — Тревор — Джессика» обретает совсем другую конфигурацию. Что, если отсутствие каких-либо упоминаний парней (если не считать пары больших групповых фотографий) на странице Джессики объясняется не ее чистотой, не отсутствием интереса к сексу, а только лишь отсутствием интереса конкретно к мужчинам? Что, если Триша была «би» — или, по крайней мере, считала себе таковой, подобные особы любят «экспериментировать» и «пробовать в жизни все» — и Тревор отбил ее у подруги? В этом случае гнев Джессики, пожелавшей удалить любые упоминания о предавшей ее Трише (подобно тому, как и сам Малколм в свое время стер все фотографии Кэтрин), выглядит более естественным и объяснимым, чем если бы дело было в простой обиде на резкие слова…

Малколм почувствовал, что краснеет от злости и стыда одновременно. Нет, нет, нет! Это полная чушь! Джессика была не такая, она была выше всего этого! Тем более — кто бы в таком случае вырезал дурацкое сердечко на мемориальной скамейке, когда Джессика была уже мертва, а Триша — с Тревором? Вот именно, подумал Малколм с облегчением. Надо же хоть немного думать, прежде чем предполагать гадости! А эти J и T на скамейке наверняка вообще относятся к кому-то совершенно постороннему!

Если бы Малколм не сидел на лекции, то, наверное, залепил бы сам себе пощечину за то, что позволил себе так грязно подумать о Джессике. Хорошо еще, что это не пришло ему в голову в парке. Остается лишь надеяться, что здесь она его не услышала. Тот способ, которым она подсказала ему ответы на тест, доказал, что она может проникать в его мысли… Что, кстати, само по себе его совершенно не пугало. Просто не надо думать того, что… недостойно их обоих.

Профессор тем временем вытер доску, и Малколм понял, что опять пропустил важный кусок, без которого дальнейшие записи теряют смысл. Он вытащил из сумки «Трещину» — он и сам не помнил, как сунул ее туда, но почему-то не сомневался, что она там — и стал читать.

Странным образом депрессивное повествование подействовало на него успокаивающе.

Может быть, потому, что на сей раз, в отличие от «Ребекки», он не ассоциировал себя с главным героем — что, впрочем, ничуть не снижало удовольствия от чтения. Одни мрачные афоризмы Мориса чего стоили: «Все проблемы между людьми возникают от двух причин: во-первых, потому что они не говорят друг другу правду, а во-вторых, потому что они ее говорят», «За деньги можно купить все, кроме ума и таланта. Потому что ум и талант ни хрена не стоят», «Отделяя агнцев от козлищ, не следует забывать, что и те, и другие — скоты» и так далее. После обеда Малколм так и не пошел на оставшиеся пары, удобно устроившись с книжкой в большой рекреации под стеклянной крышей, сквозь которую наконец-то светило солнце. Он все-таки дочитает книгу прежде, чем идти в парк.