Лоредана - Лауро Мартинес

Повторю, я должен получить от вас известия немедленно, чтобы решить, как поступить. Я все еще могу кое-что сделать (главный секретарь – мой человек), но теперь все движется так быстро, что каждый час отнимает у меня возможности, и вскоре я буду остриженным Самсоном. Я молю Господа, чтобы вы сказали мне, что донесение было ложным, что монах не здесь. Скажите, что оно ложно! Если через два дня я не получу от вас ответа, вы останетесь одни.

Да охранит вас Христос от зла.

Ваш в Венеции. XXI сентября MDXXIX. Бернардо.

16. [Вендрамин. Дневник:]

XXIV сентября [1529]. Пьера говорит, что я слишком мрачен. Это, дескать, мешает детям. Что ж, и они мешают мне. Я еще не избран в Совет Десяти. А до тех пор пока не пройдешь испытательный срок, невозможно попасть на заседания верховной группы. Но Антонио [Лоредан] уверяет меня, что мой день скоро настанет.

Прошлой ночью мне рассказали, как проходил Совет. Альберто [Джустиниани] был расположен поговорить. Он сказал, что они производили впечатление людей обеспокоенных, отчаянно жестикулировали и говорили срывающимися голосами. Но раздавался и смех. Двое из них устроили представление в своих масках. Совет собрался вокруг преступника. За ними, наверху, расположились советники дожа, затем внешняя группа (zonta) менее значимых чиновников. Альберто сидел среди них.

Заключенный стоял то ли на ногах, то ли на коленях. Рядом с ним было четыре стражника, на их одежде остались следы после пыток. Пыточные инструменты находятся в соседней комнате. Заключенный говорит только тогда, когда ему задают вопросы. Свет падает из-за спины Совета, ярко освещая его лицо. Два писаря ведут подробный протокол. Другие члены Совета имеют право вставлять комментарии или вопросы. Если они не соглашаются между собой, проходит голосование. Шесть из десятерых решают. Если голоса делятся поровну, голосуют советники дожа.

Альберто поразило сочетание ужаса и комизма, царящее на этом суде. Выглядит странно, но работает хорошо, как он сказал. Смешные моменты необходимы. В противном случае процедура выходит из-под контроля. Заключенные срываются. Члены Совета огрызаются друг на друга. Или ужас превращает людей в идиотов. Маски очень причудливы. Альберто сам был почти на пределе.

[Опущено: частные дела, крещение и жестокая ссора двух дворян. Далее: ]

Вот какие слухи распространяются по городу:

Что конспираторов ровно сто, некоторые из них живут на материке.

Что они разделены на маленькие группы, а среди тайных руководителей (capi) много священников. Священников, которые ненавидят Церковь.

Что они хотят снести верхнюю Венецию.

Что они оккультные лютеране.

Что они мистики-магометане, а не лютеране.

Что секту основали испанские евреи.

Что у них общие жены.

Что они молятся только на воде, в лодках, и только о причудливых видениях.

Я заключаю, что слухи эти в основном ерунда, и Альберто со мной соглашается.

[Опущено…]

I октября. Францисканец, брат Дольфин Фальер, был казнен. Мы проснулись сегодня утром и увидели тело на кольях. Один из кольев прошел сквозь скулу. Он лежал изящно изогнувшись, словно расположился с удовольствием. Незадолго до казни Фальер не выдержал и разрыдался. Он утверждал, что знает некоего брата Орсо, утверждал, что тот мошенник, позер, будущий святой, ищущий великой славы.

В эту осень, полную слухов и ядов, с неба не сходит великолепное солнце. Надеюсь, не слишком поздно для наших виноградников.

Следующий источник ранее не цитировался. Жанр семейной хроники более распространен во Флоренции, чем в Венеции. Подобные повествования обычно основывались на семейных бумагах, устных фамильных преданиях или даже на материалах, выброшенных из государственных архивов. Их часто используют историки.

17. [Альвизе Фальер. Секретная семейная хроника:]

Я представляю краткий отчет о роде Лореданов, их тайных и нечестивых деяниях. Их добрые поступки, ежели таковые были, я оставляю им и их подхалимам: они сами знают, как восславить свои добродетели. Посему ничего не скажу я о благочестивом святом Бернардо Лоредане, который так же походил на всех остальных, как святой Франциск на Тамерлана.

С самого начала надобно объяснить, почему отпрыску Фальеров приходится записывать хронику Лореданов. Я желаю, чтобы читатель знал, с какой целью я составил этот отчет.

Лореданы разорили и опозорили мой дом в четырнадцатом веке, и с тех пор мы, одна из старейших и благороднейших семей Венеции, оказались на отшибе общественной жизни города: бедные, презираемые, изгнанные с высоких должностей, почти без шансов породниться с другими известными семьями. Единственное, чего они не смогли нас лишить, – это благородство и древность происхождения, о которых свидетельствуют открытые источники, и кроме того, мы сохранили свое место в Большом Совете, а также мелкие должности, занимаемые ныне нашими патрициями, и даже некоторую собственность в нижнем городе.

Без колебаний я заявляю, что сия хроника есть обвинительный акт, но акт справедливый, как покажет мое повествование. Даже сидя в своем кабинете, перечитывая и исправляя написанное, я чувствую страх. Найдут ли меня? У Лореданов длинные руки. Вместе с другими могущественными домами, носящими имена Дандоло, Мочениго, Веньер, Контарини, Вендрамин и Барбариго, они держат в своих руках бразды правления в Венецианском государстве и могли бы с легкостью положить конец и моей карьере, и жизни. Ибо, являясь главным архивариусом и историком нашей Спокойнейшей Республики, я полностью зависим от правящих семей. Вот почему я принужден писать втайне, держать свою хронику под замком и скрывать ее существование даже от ближайших членов семьи – жены и сыновей.

Следующая апострофа поможет рассказать обо мне и объяснить замысел настоящей хроники. Мой образец – Секретная история Прокопия, а мы знаем, какие ужасы он описывал.

Я являюсь прямым потомком дожа Мартина Фальера, варварски обезглавленного в 1355 году. Он был дедом моего прадеда, Паоло. Как старший архивариус, я работаю за кулисами жизни Венеции и должен благодарить за это своего отца. Хотя ему пришлось снабдить приданым двух дочерей, он собрал достаточно денег, чтобы дать мне достойное образование, и я получил степень в гуманитарных науках в университете Падуи. Проработав педагогом несколько лет, я вернулся в Венецию, где мои литературные таланты не остались незамеченными, и я получил должность архивариуса. Это дает мне доступ к бумагам, уходящим в прошлое на сотни лет: официальным копиям завещаний, актам и контрактам, а также доверенностям и другим имущественным договорам. Я изучил эти бумаги под предлогом составления генеалогии и истории собственного дома, Фальеров, но моей единственной целью было зафиксировать хронологию злодеяний Лореданов. С мыслью об этом я также изучил записи о крещениях и их старые канцелярские книги. Другими словами, следуя практике самых уважаемых римских историков, я основываю отчет свой исключительно на документах из официальных записей, и когда отступаю от фактов, чтобы высказать предположение или передать слухи, я честно это признаю. Мне не нужно ничего выдумывать: истинные преступления Лореданов обличают их.

Если вы не уроженец верхней Венеции, вам не понять боль и стыд положения, когда потомку одного из великих родов этого города приходится жить, ползая у ног бесчестных семей вроде Лореданов и Мочениго. С момента убийства Мартина Фальера все мои предки-мужчины вынуждены были жить в стыде и безвестности, все, я уверен, жаждали отмщения, этого сладчайшего напитка, и мне предстоит приготовить его. Мои предки будут плакать от радости в своих могилах, когда после моей смерти сию правдивую хронику напечатают и отправят в книжные лавки Рима, Флоренции и Милана.

18. [Орсо. Исповедь:]

В мои дни в Болонье там жил один проповедник, один из моих собратьев-доминиканцев и любимец Савелли. Он произносил пламенные речи о справедливости публичных порок, казней и увечий. Отсечь вору правую руку и привязать ее вокруг шеи перед улюлюкающей толпой казалось ему утверждением истины, Божьей воли, королевским уроком, торжеством власти, осуществляющей свой священный долг. Вы знаете подобных людей. Он был старше меня. Но когда я решил обратиться к нему с частной беседой, оспорить его взгляды и вовлечь его в диспут, монах разразился бранью. Он кричал, что проповедует здоровую доктрину, в то время как я, враг наказания, жалкий отступник, служу дьяволу. Мои воззрения не призыв к милосердию, а побуждение к преступлению и восстанию. Я заслуживаю заточения в папских темницах. С такими, как я, невозможно вступать в дискуссию.

Простите, я отклонился от своего рассказа.

Третий Город – хотя тогда еще я не знал его под этим именем – был тихой группой, желавшей остаться в тени. Я понял это с самого начала. Их планы требовали секретности, если когда-нибудь их собирались осуществить.