Звериной тропой - Николай Инодин

Чтобы сделать горн, пришлось снова тащиться через пару перевалов в место, где неизвестный Шишагову камень (они, собственно, все, кроме гранита и мрамора, ему были неизвестны), растрескивался и осыпался почти плоскими плитами разных размеров. Пока натаскал запас, связанная для переноски» коза» из палок натёрла носильщику спину. Одна радость — дождь, бесконечный, мелкий и холодный дождь наконец прекратился, а в один из дней в просвет между разорвавшихся туч выглянуло солнце. Роман целый день просидел в своей новостройке, обтёсывая и подгоняя каменные плиты. По вечерам сшивал заячьи шкурки, изобретая мехи. То, что получилось, больше напоминало волынку или бурдюк с горлышком из обрезанной берцовой кости барана, привязанный за углы к двум треугольникам из ореховых палок. Клапана изладил из кусков шкуры, для жёсткости подшив берестой. Наступив на палки нижней части, мастер ухватился за верхние, качнул мехи пару раз — из костяной трубки дунуло. Хватит этого, или нет — кто знает. Установил мехи на подставку возле горна, уложил на верхнюю раму подходящий камень, потянул перекинутую через блок верёвку. Из горна вылетело облако пыли. «Надо же, работает»- удивился Роман.

Когда горн был готов, оказалось, что половина принесённых плиток осталась неиспользованной. Тогда рядом с будущей кузней выложил Рома печку для изготовления древесного угля, собрав из плит камеру над местом для разведения огня. Верхние плиты можно было снимать, укладывать в камеру дрова, а потом, закрыв, засыпать землёй, оставив малюсенькую отдушину. Греться камень будет долго, но времени и дров у Ромки было навалом.

Запустив пиролиз первой партии, Роман пристроился рядом, выдалбливать тигель из куска мягкого камня. Увлёкся, выбивая своим единственным стальным инструментом аккуратное углубление и канавку для слива расплавленного металла, и не сразу сообразил, что произошло, когда от печи полыхнуло. Оказывается, из берёзовых палок выделилась какая-то бурая вонючая жидкость, и через щели в кладке попала в топку. Пришлось перекладывать печь, делать уклон для стока выделяющейся жидкости, и отверстие для слива. Ещё день потратил. На следующий день Роман снова зарядил печку обломками берёзовых палок, и развёл огонь в топке. Через полчаса в подставленную плошку закапала тёмная густая жидкость, процесс пошёл. На следующее утро в новую большую корзину высыпалась первая партия угля.

Вся эта возня, доделки- переделки тянулись больше двух недель, но потом на печке в берлоге выстроились в ряд миска, котелок для готовки, и котёл побольше, для хозяйственных нужд — жилы прокипятить, или клей из рыбьих костей, сухожилий и обрывков кожи сварить, ну и сковородку Шишагов тоже переделал, больно неказистой была первая. Вся посуда, естественно, золотая, грубо выколоченная из отлитых блинов на деревянных болванках и тяжёлая, как похмелье. «На унитаз золота не хватило, но как-нибудь обойдусь», — рассуждал Роман, наворачивая сваренный из куропатки золотистый бульон. Из деревянной чашки пил, потому что золотая миска губы обжигала.

Приступать к ковке стали было страшновато. Клещей для удержания заготовки у Романа не было, и делать их было не из чего. Поэтому решил он нож ковать, нагревая конец железяки, а с другой стороны обвязать арматуру костями, оплести лыком, и за эту рукоять удерживать. Молот соорудил из куска камня, привязанного к рукояти полосками намоченной сыромятной кожи, высушенной на изделии. Вроде крепко получилось. Уже привычно подсыпал в горн угля, разжёг, уложил арматуру, и начал качать мехи. Угли разогрелись, раскалились. Сталь покраснела, постепенно светлея. Когда конец прута засветился белым, Роман выхватил его на наковальню, размахнулся, и нанёс первый удар. Не надеясь на свои выдающиеся способности, просто расплющил сантиметров пятнадцать стали, стараясь, чтобы один край был тоньше другого. Перевернул, простучал с другой стороны. Снова сунул остывшую заготовку в горн, поработал мехами. В этот раз старался сильнее нагреть заготовку ниже лезвия. Вымахнув металл на наковальню, будущее лезвие оставил на весу, стал сминать металл ниже его, поворачивая прут под ударами. Металл деформировался, становился тоньше, вытягивался. Когда заготовка хвостовика сравнялась по длине с шириной Роминой ладони, положил её на ребро каменной наковальни, и несколькими ударами перерубил металл. Подхватил костяными щипцами с пола будущий нож, выровнял, как умел, затем разогрел до ярко- красного цвета, и опустил лезвие в плошку с водой. Из воды шибануло паром. Вопреки Роминым ожиданиям, готовое изделие при ударе о камень всё-таки звенело, хоть и глуховато. Не откладывая дело в долгий ящик, отковал ещё и шило. А топорик ковать не стал, потому что нечем было держать заготовку такого размера — щипцы из железного дерева с костяными накладками просто загорелись при попытке взять ими раскалённую сталь. Поэтому Роман бережно смазал бараньим жиром остаток металла и спрятал до лучших времён.

Когда вручную затачиваешь нож о брусок или подходящий камень, лезвие нужно любить, даже такое корявое, как у Ромы. Аккуратно провести режущей кромкой по поверхности камня, потом плавным движением оторвать, переворачивая обязательно через спинку, не через лезвие, и обратным ходом потянуть на себя, строго контролируя угол наклона и силу нажима. Лезвие у ножа вышло не очень широким, но толстым, миллиметра четыре толщиной на тыльной стороне. Рукоять из железного дерева обмотана тонким кожаным шнуром, и шнур этот нарезал Рома уже этим самым ножом. Заклёпки, фиксирующие ручку на хвостовике ножа, из золота. Не слишком надёжно, но больше их делать не из чего. Ничего, шнур из сыромятной кожи Роман сначала намочил, потом обматывал в натяг, и когда кожа подсохла, она рукоять стянула накрепко, как ни шатал Шишагов лезвие в ручке, не шелохнулось. Теперь на ремне у Романа в ножнах из пропитанной горячим воском кожи, пристроился лучший друг путешественника. Пусть он некрасивый и грубый, и сталь мягковата, зато может резать и строгать, расщеплять, им можно колоть и даже, при нужде, выковыривать. И бороду им подровнять можно, и лишние волосы срезать. Очень отросшие патлы Роману надоели, он их готов был уже и головнёй из костра укорачивать. А шилом прокалывать кожу куда проще, чем заточенным латунным прутком из пряжки. Перепрыгнул Роман из века каменного в железный, к полному своему удовлетворению.

Тем временем тучи, несколько месяцев закрывавшие небо, исчезли, солнце, ещё не слишком тёплое, весь день освещало горы и обширную равнину перед ними. Потянулись на север косяки птиц, и стада животных. Шишагов дожил до весны. Запасы свои он подъел, мяса хватало, а вот орехи уже кончились, и в бочонке с грибами дно вот-вот покажется. Даже за опостылевшими лопухами приходится по несколько часов топать, в окрестностях все уже выкопал. Скорее бы щавель и кислица подросли, что — ли. Да хоть крапива с одуванчиками! Однажды, отправившись за еловыми корешками, увидел на ёлках молодые побеги. Чёрт, какие они были вкусные! Рома пасся, как лось, и только страх того, что непривычная еда «пробьёт днище», заставила его остановиться. Нарвал охапку в запас, и, счастливый, потопал домой, ножом прямо на ходу обдирая кору с еловых корешков.

После первой вылазки на равнину Шишагов, войдя во вкус, стал выбираться туда смелее, особенно когда под весенним солнцем подсохла степь. Его манили жёлуди, возможно оставшиеся в здешних дубравах, и растущие вдоль рек камыш и рогоз, как источник растительной пищи. Иногда Роман, выходя на рассвете, возвращался домой уже затемно. Он возвращался с полным ранцем корней рогоза, когда услышал далеко позади, на своём следе, хриплый лай. Чуть в стороне в ответ пролаял другой зверь. Роман на всякий случай ускорил шаги. Через десять минут стало ясно — стая диких собак идёт по его следу. До любимых скал оставалось топать ещё пару часов, и на таком отрезке убежать от стаи быстроногих преследователей не получится. Да и не собирался Роман бросать поклажу. Оглядевшись, выбрал подходящий холм, и зашагал на вершину. Аккуратно положил рюкзак, кобуру и колчан, воткнул перед собой парочку стрел, уложил у правой ноги посох. Лук оттягивает опущенную левую руку, оперение стрелы в пальцах правой. Стая стремительно приближается, перелаиваясь на семь голосов.

Хорошо идут, вся стая, как один организм, семиглавая машина убийства. Широкой дугой, по голосам контролируя положение загонщиков, не оставляя жертве шансов ни свернуть, ни проскочить в разрыв. То один охотник, то другой высоко выпрыгивают, осматривая степь поверх травы. Заметивший стоящего на холме Рому зверь взвыл, и стая сразу сменила порядок, окружая добычу. Стоящий на вершине холма двуногий только злобно ощерился в ответ. В его мозгу складывались две траектории: та, которая рисовалась шевелящимися стеблями прошлогодней травы, и та, которую прочертит в весеннем воздухе сорвавшаяся с тетивы стрела. Когда момент был сочтён оптимальным, рычаги рук рванули в разные стороны лук и тетиву. Удар тетивы по предплечью левой руки совпал с обиженным визгом пробитого навылет зверя. Лук сразу отброшен в сторону, на второй выстрел просто нет времени. Выметнувшееся прыжком из травы за спиной рыжее тело в высшей точке траектории сбивается угодившим в голову боковым ударом тяжёлого посоха. Этот пёс даже не визжит, его челюсти и шея сломаны, он может только хрипеть. Добыча оказалась неожиданно опасной, но оставлять загнанную дичь стая не привыкла. Оставшаяся пятёрка охотников обложила человека кругом, и попробовала отработанную на бесчисленных охотах тактику — по очереди обозначить атаку, а когда противник повернётся к нападающему, его неприкрытую спину атакует оказавшийся сзади охотник. Опыт подвёл — олени не отбивались от них двухметровым посохом. Первый бросившийся зверь отскочил назад, неся на весу сломанную переднюю лапу, а атаковавшему со спины псу второй конец посоха тычком влетел прямо в разинутую для укуса пасть.