Семейство Борджа - Александр Дюма

За ними двигалась кавалерия – можно сказать, цвет французского дворянства, в раззолоченных воротниках и шлемах, кафтанах из шелка и бархата цветов дамы сердца, с мечами, каждый из которых имел свое имя, гербами на щитах, каждый из которых обозначал принадлежность к какому-либо феоду. Кроме этого оборонительного оружия, каждый всадник, наподобие итальянского латника, держал в руке копье с мощным граненым наконечником, а у луки седла – какое-либо колющее или режущее оружие. Лошади под ними были крупные и сильные, но по французскому обычаю имели подрезанные хвост и уши. В отличие от лошадей итальянских латников на этих не было попон из вываренной кожи, что делало их более уязвимыми для ударов. За каждым всадником следовали еще три лошади: на одной сидел паж, вооруженный так же, как и господин, а на двух других – оруженосцы, которые назывались боковыми подручными, поскольку во время боя они сражались справа и слева от самого всадника. Этот отряд был не только самым роскошным, но и самым многочисленным: в нем насчитывалось две с половиной тысячи копий, что вместе с тремя слугами каждого составляло десять тысяч воинов.

Далее следовала легкая конница, вооруженная большими деревянными луками, которые, как у английских лучников, стреляли на большое расстояние. В бою легкие конники были неоценимы: быстро перемещаясь туда, где в них появлялась необходимость, они буквально летали с фланга на фланг и из авангарда в арьергард, а когда их колчаны пустели, переходили в галоп, и ни пехота, ни даже тяжелая кавалерия были не в силах их догнать. Защищены они были лишь шлемами и полудоспехами, некоторые держали в руках короткое копье, которым добивали поверженных наземь врагов, у всех были длинные плащи с аксельбантами и серебряными пластинами, среди которых яркими пятнами выделялись гербы их хозяев.

И наконец шел конвой молодого короля: четыре сотни лучников, внутри их рядов – сотня шотландцев в два ряда и две сотни всадников, выбранных из самых прославленных семейств и шедших пешком с тяжелым оружием на плече. В середине этого великолепного конвоя ехал верхом Карл VIII: он сам и конь его были в роскошных доспехах; по обе стороны от него шествовали кардинал Асканио Сфорца, брат герцога Миланского, и кардинал Джулио делла Ровере, о котором мы уже не раз говорили и который впоследствии стал папой Юлием II. Непосредственно за ними шли кардиналы Колонна и Савелли, а дальше – Просперо и Фабрицио Колонна: таким образом, итальянские вельможи и военачальники, решившие попытать счастья рядом с победителем, двигались в окружении знатных французских вельмож.

На улицах уже давно собралась толпа, чтобы поглазеть на солдат из-за гор, столь для нее новых и необычных; люди с беспокойством прислушивались к приближающемуся глухому шуму, похожему на раскаты грома. Вскоре земля задрожала, зазвенели в окнах стекла, и за королевским конвоем показались тридцать шесть подпрыгивающих на лафетах бронзовых пушек, каждую из которых тащила шестерка могучих лошадей. Длина пушки составляла восемь футов, диаметр жерла был таков, что человек мог с легкостью просунуть в него голову; досужие наблюдатели подсчитали, что каждое из этих ужасных орудий, в Италии почти неизвестных, должно весить примерно шесть тысяч фунтов. За пушками следовали кулеврины длиною шестнадцать футов и фальконеты, меньший из которых стрелял ядрами величиною с гранат. Эта мощная артиллерия составляла арьергард французской армии. Ее авангард вошел в город уже шесть часов назад, тогда как артиллерия появилась на улицах только теперь; на каждых шестерых пушкарей приходился один человек с факелом, их свет придавал окружающим предметам вид более мрачный, чем при солнечном освещении. Молодой король разместился во дворце Венеции, приказав нацелить пушки на площадь и близлежащие улицы. Что же до остального войска, то оно разбрелось по всему городу.

Тем же вечером французскому королю, скорее в качестве почести, чем для его спокойствия и безопасности, были вручены ключи от Рима и Бельведерского сада. Впрочем, не так давно тот же самый жест был сделан по отношению к герцогу Калабрийскому.

Как мы уже говорили, папа удалился в замок Святого Ангела, причем только с шестью кардиналами, поэтому Карл VIII на следующий день после вступления в город нашел вокруг себя двор гораздо более блестящий, нежели у главы церкви. Снова зашла речь о созыве собора, который должен был обвинить Александра в подкупе и решить вопрос о его смещении. Однако главные советники короля, уже почти подкупленные папой, заявили, что теперь не время затевать новый раскол в церкви, поскольку король собирается идти войной на неверных. Сам король в глубине души полагал точно так же, поэтому убедить его в этом не составило особого труда, и он решил, что будет вести переговоры с его святейшеством.

Однако они, едва начавшись, тут же прервались: первое, чего потребовал Карл VIII, был замок Святого Ангела, а для папы, считавшего его единственным безопасным для себя местом, замок был последним, что он согласился бы уступить. Дважды Карл VIII в молодом запале собирался отобрать силой то, что ему не желали отдать добровольно, и велел направить пушки на убежище папы, но тот не обращал внимания на эти демонстрации, и королю при всем его упрямстве пришлось уступить.

Этот вопрос был оставлен в покое, после чего стороны договорились о следующем:

с этого часа его величество король Франции и его святейшество папа вступают в отношения дружбы и союзничества;

до полной победы над королевством Неаполитанским король Франции для удобства своих войск занимает крепости Чивитавеккья, Террачина и Сполето;

и наконец, кардинал Валенсийский (так был назван Чезаре Борджа по своему архиепископству в Валенсии) последует за Карлом VIII в качестве апостолического легата, а вернее, заложника.

После согласования условий был разработан церемониал встречи двух властелинов. Король Карл VIII переехал из дворца Венеции в Ватикан. В условленный час он вышел в сад, а папа, которому не пришлось покидать замок Святого Ангела благодаря коридору, соединявшему оба здания, спустился по лестнице и вышел в тот же сад. Через несколько мгновений король заметил папу и преклонил колени, однако папа сделал вид, что его не видит, и королю пришлось пройти чуть вперед и опять встать на колени. Впрочем, как раз в этот миг его святейшество был скрыт купой деревьев, что послужило ему новым оправданием; король снова поднялся и, сделав несколько шагов вперед, в третий раз преклонил колени перед святейшим отцом, который на сей раз его заметил, бросился к Карлу, словно для того, чтобы помешать тому встать на колени, и, сбив с него шапочку, поднял, нежно облобызал в лоб и отказался покрыть себе голову, прежде чем король не надел свою шапочку снова, в чем папа собственноручно ему помог. После этого, обменявшись с Александром несколькими учтивыми и дружескими словами, король стал настойчиво упрашивать его святейшество принять в члены кардинальской коллегии Гийома Брисонне, епископа Сен-Мало. Поскольку прелат уже договорился об этом с его святейшеством, чего Карл не знал, Александр VI, желая, чтобы заслугу за доброе дело приписывали исключительно ему, тут же велел одному из своих слуг взять у кардинала Валенсийского, своего сына, кардинальскую мантию и шапку. Затем, держа французского короля за руку, папа провел его в зал Попугая, где должна была состояться церемония назначения нового кардинала. Что же касается торжественной клятвы на верность, которую Карл VIII должен был дать его святейшеству как главе церкви, то ее отложили на двое суток.

И вот настал торжественный день. Вокруг папы собрались все влиятельные дворяне, священнослужители и военачальники, а Карл VIII направился к Ватиканскому дворцу в сопровождении пышной свиты, в которую входили принцы, прелаты и полководцы. У порога дворца навстречу ему вышли четыре кардинала: двое стали по бокам короля, двое позади, и весь кортеж, пройдя по длинной анфиладе покоев, полных стражи и слуг, вошел в приемную залу, где на троне сидел папа, а позади него стоял его сын Чезаре Борджа. В дверях король Франции выполнил обычный в таких случаях ритуал коленопреклонения, поцеловал папе туфлю и руку, получил от него лобызание в лоб и встал, а первый президент парижского парламента вышел вперед и громко возгласил:

– Ваше святейшество! Перед вами стоит мой король, готовый принести вам присягу на верность, однако во Франции существует обычай: тот, кто становится вассалом, может просить у своего сеньора каких-либо милостей. Поэтому его величество король, готовый со своей стороны проявить в отношении вашего святейшества щедрость даже большую, нежели та, которую ваше святейшество проявит к нему, просит оказать ему три благодеяния. Это, во-первых, подтверждение привилегий, уже пожалованных самому королю, супруге его королеве и дофину; во-вторых, инвеститура на ленное владение королевством Неаполитанским для него и его наследников и, в-третьих, передача в его руки султана Джема, брата турецкого султана.