Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях - Герман Садулаев

Ну и ладно, думал Иван. Он был рад вернуться в Александрию. Хотя с первого взгляда Александрия ему тоже не понравилась. Она была ветхой. Дома осыпа́лись. Фасады не обновляли с семидесятых годов прошлого века. Увидев Александрию, Ауслендер почувствовал себя неуютно. Что-то завыло в нём: не так! Не так должно быть!

Ранним вечером Иван отправился гулять по Александрии. Покинув научное собрание, он пошёл от библиотеки к набережной. Минут двадцать Иван стоял перед потоком машин, не решаясь вступить на проезжую часть, не понимая, как вообще перейти дорогу: светофор был, но на него никто не обращал внимания; машины не снижали скорости, а местные просто шли через улицу, словно бы расталкивая авто руками. Среди автомобилей преобладали «Лады» советского образца (оказалось, что в Египте есть завод, где их до сих пор штампуют). Наконец Иван присоседился к большому египетскому семейству и пересёк поток смерти. На другой стороне его ждала новая опасность. Большеглазая смуглая девочка в школьной форме подлетела и стала тараторить:

– Hello! Where are you from? What is your name? My name is Aisha. Let us be friends! Come with me!

Ауслендер не на шутку испугался. Он подумал: это провокация. Если я пойду с ней или даже просто заговорю, сразу налетят бандиты, полицейские, муллы и её братья, обвинят меня в педофилии и в нарушении законов шариата, заберут все мои деньги, документы, а самого меня отправят в тюрьму, в ужасную африканскую тюрьму, до конца моих дней!

Иван опустил голову, стараясь даже не смотреть на девочку (девочка была соблазнительной), и ускорил шаги. Большеглазая не стала преследовать. Ауслендер через пару минут понял: скорее всего, она просто пыталась проверить на нём, белом человеке, свои школьные познания в английском языке. Можно было и поговорить, и купить ей мороженого, и погулять… нет, это слишком.

Ауслендер стал гулять по набережной один. Он шёл вдоль берега, слева было море, справа – город. Дойдя до излома береговой линии, он остановился и посмотрел. В небе над городом трепыхался огромный змей. Воздушный змей в форме ромба, яркий, оранжевый. Иван увидел внизу, на пляже, кучку детей и взрослых: нить от змея вела к ним. Что-то было так и не так, и всё же странно, и сердце толкнулось в груди. Иван огляделся, медленно, кругом. И только тогда увидел.

Грузное тело Ивана Борисовича рухнуло на колени. Лоб упёрся в пористый камень низкого парапета. Капля, солёная как море, покатилась, смывая пыль, по левой щеке. А губы шептали.

Боже, как стар стал Твой мир! Стар стал Твой мир, Господи! Александрия! Троя. И в Трое трое – тримурти, Троица. Строят. Новое строят. Но стар Твой мир, его не перестроить, Господи! Фасады сорок лет без ремонта: мне тоже сорок. Я был здесь, видел: Александрия! Ты была светлой, юной. Я видел тебя такой, какой ты была при Брежневе, Троя! Александрия. Где твоя девочка-овца, Александрия? Где твоя юность? Где моё детство, Господи? Где свежесть мира? Мир стар, Господи, слишком стар. Сорок лет не реновировали фасады. Как реновировать Твой мир, Господи? Знаю, есть только один способ: кровь. Но я и сам стар, Боже, я не гожусь в жертву. Моя кровь старая, вязкая, липкая и больная. Тебе нужна молодость, новая кровь, чтобы обновить этот мир, чтобы покрасить фасады. Не для того ли Ты заходишь в «Фейсбук», Господи, и зовёшь юных на площади? О, город. Корабли с революцией – поставка на условиях: FOB Александрия…

Вокруг Ауслендера собралось кольцо сочувствующих прохожих, кто-то попытался помочь ему встать. «Всё хорошо, всё хорошо, я окей, спасибо», – бормотал Иван Борисович.

Лист XI

Воскресенье

Всем было понятно, что третье шествие станет последней разрешённой уличной акцией. С частным визитом в город приехал шахматист. Ивана Борисовича пригласили на неформальную встречу, где обсуждались вопросы организации будущего мероприятия. Ауслендер понемногу освоился в тусовке и, пожав шахматисту руку, сразу пошутил:

– Надеюсь, деньги Госдепа привезли?

Шахматист улыбнулся и рассказал про ассигнования из американского бюджета на развитие демократии в России: оказалось, большая часть выделяемых средств идёт на финансирование правительственных и проправительственных организаций, таких как молодёжные движения под крылом правящей партии.

Всероссийская акция была назначена на воскресенье. В этот день большой митинг должен был состояться в Москве. Но во время встречи возникла идея провести шествие и митинг в Питере днём раньше, в субботу, ровно за месяц до выборов президента, учитывая специфический питерский менталитет: питерцы привыкли в субботу гулять, подписываться на любые безобразия, а в воскресенье – сидеть дома, отходить и готовиться к рабочей неделе. И, главное, это позволяло принять десант из Москвы. Несколько активистов и популярных ораторов могли приехать в субботу в Питер, а к воскресной акции вернуться в Москву. Шахматист пообещал уговорить «звёзд» и сам собирался приехать. На том и порешили.

Перенос митинга позволил двум оргкомитетам расколоться мирно и интеллигентно: «яблоки» и прочая демшиза договорилась с системной оппозицией митинговать в воскресенье. А большевики, националисты и сетевые активисты, они же сердитые горожане и проснувшиеся хомячки, собирались выйти в субботу, тем более что в субботу в составе московского десанта ожидался главный хомяк. В оповещениях оба оргкомитета были корректны друг к другу и призывали всех горожан на «протестный уик-энд».

Субботнее шествие согласовали по тому же маршруту, от Лиговского проспекта к Литейному, дальше через мост и тропками на площадь за собором Спаса-на-Крови.

Ауслендер слегка задержался. Колонны шли по улице Жуковского, когда он догнал демонстрацию и присоединился, встав под красные знамёна небольшой группы неортодоксальных коммунистов. Было гораздо теплее, чем в прошлый раз. Мороз градусов 15 всего, а не 25. Идти было легче. И веселее. Людей пришло раза в два больше. Иван совершенно легко и непринуждённо кричал вместе со всеми, смеялся. Подпевал, если начинали петь. В общем, чувствовал себя вполне карнавально, как и должно было быть (он много раз читал у европейских интеллектуалов, что в XXI веке протест должен иметь характер карнавала). Когда показались золотые луковицы Спаса-на-Крови, Ауслендер перемещался взад и вперёд по колоннам и на несколько минут оказался в стройных шеренгах большевиков. Юные парни и девушки начали скандировать: «Да, смерть! Да, смерть!» Ивану стало жутко. Он отстал от большевиков и пошёл рядом с красными знамёнами. Рядом с красным цветом Иван всегда чувствовал себя уютнее.

Площадь едва-едва вместила протестующих. Ауслендер поднялся на сцену и встал в строй ораторов. Он смотрел на волны народа, внимательно слушал выступавших, аплодировал и впитывал всё, что видел, что слышал, что чувствовал и обонял, всё, что носилось в воздухе.

Пахло какой-то необычной весной, хотя технически весна ещё не наступила. Да и во всех смыслах до весны было ещё далеко. Но иначе было не назвать. И, когда позвали выступать Ауслендера, он взял микрофон и сказал:

– Братья и сёстры! Запомните эту весну. Запомните эту свободу. Может статься, что это последняя весна нашей свободы.

– Нет! – ревела толпа.

– Может быть, через двенадцать лет вы будете рассказывать своим детям о том, что вы были на митинге в защиту свободы и честных выборов в России. А ребёнок не поймёт ни слова. Он спросит: папа! что такое митинг? папа! что такое свобода? папа! что такое выборы? папа! что такое… Россия?..

– Нет!!! – ревела толпа.

– Если мы не хотим этого, то мы должны защитить свободные и честные выборы. Должны отстоять своё право на голос. Нам нужна сменяемость власти! На самом деле, может, это и не так важно, кто именно завтра окажется в кресле президента и будет плакать от того, что сам не знает, как туда попал.

В толпе засмеялись, узнав цитату из песни Бориса Гребенщикова.

– Но нам нужна сменяемость власти. За двенадцать лет в Кремле даже приличный человек превращается в вурдалака. И я не хочу знать, я не хочу и думать о том, во что превратится вурдалак за двадцать четыре года в Кремле!

Площадь взорвалась криками и овациями.

– Если мы проиграем, то нашу страну ждут ещё двенадцать лет мрака. Двенадцать лет холода. Двенадцать лет несвободы. И весны не будет ещё двенадцать лет. Если мы проиграем. Мы проиграем?

– Нет! Нет!!!

– Мы победим?

– Да-а-а-а-а-а!

– У нас есть план. Есть план конкретных действий. Мы пойдём наблюдателями на выборы, мы заполним все участки. Мы не позволим красть наши голоса! А если власть нас всё же обманет, то на следующий день после выборов мы выйдем на площадь! Как сказал передо мной с этой же трибуны мой друг Дмитрий Балканский, мы будем дышать власти в окна. Мы не уйдём, пока не вырвем свою победу! Все на защиту Ленинграда! Ура!