Лето длиною в ночь - Елена Ленковская

А дальше начались сложности. Пересекая толщу текущего ей навстречу плотного, завихряющегося, струящегося потоками времени, она запаниковала не на шутку, потому что не могла толком понять, сориентироваться — где остановиться. Какое-то время наобум двигалась в этой непрозрачной пелене без верха и низа. Наконец, всем телом ощутив лёгкое электрическое покалывание, поняла — есть, вот оно!

Мысленный парашют рывком раскрылся. Её буквально выкинуло из завихряющегося белёсого потока.

Дынц! Она тут же влепилась во что-то твёрдое. Боль, да ещё какая! Искры из глаз полетели. Пришла в себя через несколько мгновений, лёжа на полу и глядя в потолок.

Голова гудела как колокол, в глазах двоилось. Луша поморщилась, потёрла ладонью лоб. Вроде цела голова. Хорошо ещё лбом, а не носом, сломать нос — из близнецов Раевских только Руслан может себе такое позволить. А девочкам это не к лицу…

«Ох, как же я так. Как муха об стекло, об этот столб звезданулась…»

Зато она была у цели. Это было то место, и то самое время…

Скорбные узкие лики, окружённые светлыми золотыми нимбами. Покосившиеся и распахнутые настежь, словно топором порубленные врата иконостаса с выломанной створкой, сваленные наземь иконы.

«Я — в храме, — поняла Лукерья. — Только храм этот — разорён, разграблен».

Где-то вдалеке, снаружи, раздавались истошные крики, но внутри стояла мёртвая тишина.

И вдруг — шаги. Гулко, отчётливо. И будто всхлипнул кто-то…

— Глеб?

Никто не ответил. Она хотела подняться, но сразу не получилось. Её замутило.

Луша расстегнула куртку, оттянула, ослабила намотанный на шею платок. Вот духотища-то здесь! Лето? Здесь, кажется, лето.

— Глеб? — снова повторила она его имя.

Тишина…

Девочка с трудом поднялась на ноги, медленно побрела, разглядывая следы недавнего погрома. Задрала голову кверху — с купола смотрел на неё Иисус-вседержитель. Лик его был позолочен летним закатным лучом. Он глядел на неё пристально, взыскующе и скорбно, и медленно вращался его светлый сияющий нимб. Луша, качнувшись, схватилась рукой за столб, чтоб не упасть, да так и замерла. Вместе с золотым солнечным сиянием снизошёл на неё, заструился откуда-то сверху свежий, сильный аромат благодатного летнего ливня.

Запах озона был настолько яркий и мощный, что на несколько секунд в Лушиной голове словно лампочка погасла…

Очнулась она на коленях, у столба. К столбу была прислонена икона. Богородица с младенцем, Владимирская. Надо же. Вроде не было её тут.

Девочка осторожно провела пальцами по срезу иконной доски, словно огладив его. Всё разломано, ободрано, опрокинуто, а икона — аккуратно к стеночке приставлена. В полном беспорядке разорённого собора это выглядело почти как чудо…

Она поднялась с колен, несколько раз глубоко вдохнула. Сомнений уже не было — ведь храме стоял сильный запах озона. Это — озоновый шлейф! И точно — не мой. Значит — не промахнулась! Мигом прошли тошнота и головокружение. Внутри всё так и запело, прямо симфонический оркестр зазвучал…

Упс-с. Она споткнулась обо что-то мягкое. Скрипки, истерически взвизгнув, смолкли.

Ай! Ужас! Мама, мамочка! — Уф, к счастью, это — не крыса.

«Тогда — кошка, что ли? Шапка!» — На полу валялась чёрная цигейковая шапка. С подвязанными кверху ушами и с якорьком на овальной золотой кокарде.

Луша подняла ушанку, отряхнула и порывисто прижала к себе… Какие ещё нужны доказательства? Он был здесь! Только, похоже, недолго…

За стенами собора были по-прежнему слышны отдалённый плач, и крики — чужие, высокие, злые. Лукерья мотнула головой, отгоняя тревожные звуки «басурманской» речи.

Домой! Одной здесь вообще не стоит задерживаться…

Шапку она поспешно сунула за пазуху. Перед отбытием оглянулась — так, на всякий случай, не оставила ли чего. Машинально хлопнула рукой по карманам. Там глухо брякнула мелочь — о пластиковую бирку. Ту, с номером. Из музейного гардероба.

Она улыбнулась, закрыла глаза и отчётливо представила себе покинутый полчаса назад Михайловский замок, раздевалку для посетителей, банкетку у стены, окно с видом на Садовую, зеркало, и — висящую на алюминиевом гардеробном крючке под номером 1410, чёрную с золотыми пуговицами, такую знакомую, такую родную шинель…

Вор поневоле

Порывистый ноябрьский ветер свистел в ушах, нахимовский гюйс задирался и бил в озябший, коротко остриженный затылок. Он сидел у на верхней ступеньке высокой каменной лестницы, у самого входа в музей. Тот самый, в котором они все вместе с утра уже были.

Обеими руками он держал икону, написанную на большой деревянной доске.

Без шинели, в одной фланке было зябко… Ух! Ну и погодка здесь. Зубы выбивали барабанную дробь. То ли от холода, то ли… Он содрогнулся всем телом. Нет, это вспоминать не хотелось.

— Глеб?! Нашёлся… Наконец-то! — в знакомом девчоночьем голосе слышались усталость и облегчение.

Лушка! Она стояла над ним с его шинелью под мышкой и шапкой в руке.

— Что это у тебя?

— Икона…

— Ого!!! С ума сойти! — Луша наклонилась, всматриваясь в изображение на массивной прямоугольной доске. — Может, конечно, у меня глюки, но по-моему я это где-то видела, и совсем недавно… И куда ты её потащил?

Глеб пожал плечами. Его била дрожь.

— Не знаю. Никуда… Она же не моя. Я взялся и раз… Это случайно вышло, сам не знаю как. — Глеб машинально провёл дрогнувшими пальцами по деревянному торцу, вскинул на Лушу свои длинные ресницы… — Что делать-то? — понизив голос, немного неуверенно спросил он. — Отдать ведь, наверное, надо? — И он — уже решительно — поднялся.

Луша схватила его за плечо:

— Стой. Отдать может и надо, но точно не в музей.

— Куда же? В милицию, что ли?

— Ещё чего! Они в этом вообще не понимают. Наверное надо просто вернуть туда, где взял…

В глазах Глеба мелькнул испуг. Лицо его, и без того какое-то измученное, совсем посерело. Он приоткрыл рот, но ничего не сказал, только посторонился, пропуская подтянувшуюся ко входу большую группу туристов.

— Давай лучше поставим её к стенке лицом… — тихо проговорила Лукерья. — Ой, так она двусторонняя??? — на другой стороне иконы было тоже что-то изображено. — Идём-ка скорее отсюда, а то влипнем в… историю… — мрачно заметила она.

Впрочем, приходилось признать, что в историю они уже влипли… во всех смыслах…

— Возьми у меня наконец свою одежду… — Луша сунула шинель Глебу в руки, а шапку довольно бесцеремонно нахлобучила ему прямо на голову. Потом девочка стянула платок, в несколько слоёв обмотанный вокруг шеи, накинула на икону — прикрыла её, как смогла.

— Давай, застёгивайся скорее! И линяем, пока нас в милицию не забрали. Вы и так там переполох устроили. Весь музей на ушах… Ты чего?

Глеб, разинув рот, дотронулся до надетой на голову шапки и снова принялся шарить в рукаве, потому что в нём явно лежала… ещё одна шапка. Или нет?

— Что за ерунда, только что в руках держал и нет ничего… Упс-с! Рукав какой горячий! У батареи что-ли она висела, шинель-то?

Девочка изумлённо вскинула брови.

— Так значит ты её не в этот раз потерял? — Услышав про странности с шапкой, Лукерья заговорила загадками. — О, ну точно, — хлопнула она себя по лбу, — ты ж раздетый был, шинель и шапка в гардеробе висели. Ну-ну… Давно я догадывалась, что тебе — не впервой, — как бы между прочим проговорила она.

— Что — не впервой? — невольно насторожился Рублёв.

— По прошлому скакать не впервой.

— Откуда ты?.. Как это?..

— Ой, думаешь я нырка не отличу?

— Какого ещё нырка? — Глеб озадаченно потёр свой коротко остриженный затылок ладонью. Выходило, что он не одинок в своих странных блужданиях по времени?..

— Ну ладно, хронодайвера, если хочешь! Какой уж ты нырок, если сам всплывать умеешь.

— Хроно… э-э-э. кого?! — вылупился Глеб. — Как это — «всплывать»?!

— Ну ты ж вернулся из какого-то там века, или я с привидением разговариваю? Или… ты вообще, где нынче был-то? Шапку-то ты когда там оставил?

— Да не оставлял я шапку-то, без шапки я там… — Тут он слегка запнулся, прокашлялся и постарался как можно закончить увереннее: — Я без шапки был!

— Ой, так не твоя что-ли? — настала Лушина очередь удивляться.

Глеб сделал непонимающую гримасу, двумя руками снял с головы шапку, перевернул подкладом кверху.

— Моя! Подписана вон, Тоня мне подписала. — Он озадаченно уставился на Лушу. — Вот чудеса!

— Ого! — покачала головой Луша и опять произнесла непонятное: — Закольцевалась шапка!

Она насмешливо прищурилась, и забормотала что-то вроде: «Поноси, поноси пока, всё равно когда-нибудь потеряешь…»