Полюшко-поле - Борис Можаев

Надя рассмеялась, и Матвей отметил с удовольствием, что смех ее был уж очень радостный, какой-то неестественно высокий.

Смешного было мало в том, что говорил он. Значит, она была возбуждена по другой причине. И приятный озноб охватил Матвея, он тоже засмеялся и почувствовал, как легко у него стало внутри. И ему хотелось говорить и говорить.

- Это хорошо сказано! - Она как бы подхватила его скрытое желание. Очень верно. Я сама об этом думала, но не смогла бы так выразить... Превосходно! Но вы вот что скажите: откуда все это пошло?

- От семинарской логики! - живо отозвался Матвей. - Хотите, я вам расскажу сказочку. Сам сочинил. На социальную тему, так сказать... В одной заморской стране самые ортодоксальные мыслители либо из поповичей были, либо выходили из семинаристов. У них была простая и оттого надежная логика; они знали по семинарскому опыту: чем больше ограничений, тем выше порядок... Монахи! И лозунг выкинули: "Ограничение - мать сплочения".

И вот представьте себе, - один из них стал генерал-губернатором. Он сказал людям: "Я вам дам и хлеб, и организацию..." А так как он был семинаристом, то по своей семинарской логике тотчас сообразил: чем меньше лиц будет распределять хлеб, тем больше порядка станет в губернии. Вот этот генерал-губернатор и стал забирать хлеб у людей, которые его выращивали, и возвращать, распределять им его же в другом, так сказать, качестве - пищу! Дар божий!! Люди стали благодарить генерал-губернатора за доброту, заботу и мудрость. Но, давая им пищу, генерал-губернатор понимал: чтобы люди не вздумали оспаривать его право, чтобы порядок не расшатывался, надо было ограничить их, а с другой стороны, повысить свой авторитет, перед которым они должны еще более преклоняться для своего же благополучия. Цель ограничения должна быть понятной. Во имя чего? Во имя разумного распределения общественных благ. То есть во имя счастья и процветания всей губернии. Отсюда и пошло: чем больше указаний свыше, тем крепче авторитет самого, тем восторженнее преклонение перед ним. И порядок, казалось, наступал, а изобилия хоть и не было, но все говорили до него рукой подать. Но все неожиданно рухнуло. Прослышал этот генерал-губернатор, что в соседней губернии урожай снимают выше. "Узнать, в чем дело?" - приказал он своим исполнителям. Те дознались и доложили: так, мол, и так - пашут они глубже, стервецы. На целых восемь вершков лемеха погружают. "Пахать по всей моей губернии только на восемь вершков!" - приказал наш герой. "Есть!" - ответили все хором. И пошли ворочать... А надо сказать, что губерния нашего героя лежала севернее той, с которой они пример взяли. И земли там были тощие, с тонким плодородным слоем. Вот и завалили этот слой, подняли песок... Похоронили землю. Подошла осень хлеба нет. Собрались со всех концов губернии люди на площади перед дворцом генерал-губернатора и протянули руки: "Хлеба!"

- А что же генерал-губернатор? - спросила, улыбаясь, Надя.

- Он был человеком принципиальным. Не захотел он срамиться перед народом - просить взаймы хлеб у соседей. Он умер в гордом одиночестве. Собственно, мертвым-то его никто и не видел. Приказал он натопить пожарче баню, залез на полати, на самую верхнюю полку... И испарился. Растворился в окружающей среде, так сказать. В этом вся загвоздка.

- Забавно! - Надя засмеялась. - А насчет восьми вершков вы все-таки загнули.

- Вы так думаете? - Песцов взял ее за руку, снял перчатку, сжал захолодавшие пальцы и спросил, заглядывая ей в глаза: - А вы помните февральский пленум сорок седьмого года? Да нет, где же вам! Вы тогда еще в начальную школу ходили. А я студентом был, Тимирязевки. На том пленуме постановили: всюду пахать только на двадцать-двадцать два сантиметра. Мы же понимали, что это - преступление перед землей. Но что вы думаете? Нашелся кто-либо из профессоров или хотя бы из студентов, кто поднялся на кафедру, да крикнул: "Как они смеют?!" Черта с два! Зато иные нашлись, которые от восторга млели и кричали: это новая глава в науке! Вот ведь какая штуковина, эта семинарская логика моего генерал-губернатора, - она и подобные восторги предвидела. И молчание оправдывала. Как же? Это ведь все - единство взглядов! Монолитность общества, так сказать...

- Вы что же, против единства? Против разумного распределения?

- Ни в коей мере! Я только против того, чтобы это делалось за счет ограничения.

- Но разве это возможно?

- Я понимаю, что вы хотите сказать! - горячась, воскликнул Матвей. Нельзя добиться единства без ограничения. Нельзя распределять блага на всех, без ограничения каждого. Так?

- Примерно...

- Так пусть это ограничение изберет себе каждый в разумных пределах. Вот тогда и настанет добровольное объединение общества... то самое братство, к которому мы стремимся.

- Но где же мерило разумного ограничения? Нет ничего труднее установить его каждому для себя.

- А кто сказал, что построить идеально-разумное общество - легкое дело? Его нельзя построить, не решив попутно другой задачи: каждая личность должна определить сама меру своих возможностей и своего ограничения. Иными словами, каждый человек должен сам выбирать степень своего участия в общественных делах. Поймите, весь фокус в том, что не общество должно ограничивать человека, а он сам себя, естественно, строго соблюдая законы; а общество обязано давать ему полную возможность проявить себя, так сказать. Вот это и пугает людей с семинарской логикой. Они понимают: чем больше выбор у человека, тем ему труднее. И главное - управлять им труднее. И не верят они, что человек способен выбрать для себя то, что нужно. Не верят они ни в людей, ни в бога, а верят только в самих себя, в свое всемогущество. Вот почему мой генерал-губернатор отобрал у своих подопечных и хлеб, и право выбора. Он все решал за них сам. И верил, что он сделал это для блага народа. И не забывайте, что он растворился в окружающей среде. Он присутствует всюду незримо, аки бог.

Надя рассмеялась, потом возразила:

- Не верил он в это благо народа. Плевал он на него с высокой колокольни. Но мы-то... ведь что-то же надо делать? Не сидеть сложа руки, не ждать, когда этот индивид сам созреет, как яблоко.

- В том-то и дело, что вы не сидите сложа руки. Вы начали интересно, чрезвычайно! Это закрепление земли за звеньями вроде автономии колхозников. То есть вы их выводите на самостоятельную дорогу. Каждого! И они теперь должны многое решать сами... Личность свою должны определить... Интересно! Я непременно буду вас поддерживать.

- Спасибо.

- Вы дали мне в поле хороший урок. Я ведь и раньше ломал голову, думал... Все искал: где же собака зарыта? Поначалу мне казалось: надо вырастить какой-нибудь новый, мощный сорт пшеницы или сои, подарить его колхозам - и все дело наладится. Ведь было же раньше знаменитое сибирское масло, которое подняло хозяйство. На весь мир гремело! Кстати, вы знаете эту историю с маслом?

- Нет.

- О-о, тут целая поэма! В конце прошлого века Николай Лукич Скалозубов приехал в Тобольскую губернию. Земля обильна и богата, а отдача невелика. Вот и решил он развить маслобойный промысел. Травы - море-океан. Да в пояс, да богатейшего ботанического состава! Он сразу понял - с таких кормов будет не масло, а духи Коти. Вот он и завез быков ярославской породы, коров вологодской да шарнгорстов... Да скрестил все это с местной сибирской коровкой. И такую породу вывел - что прямо мечта. По жирности молока голландцев переплюнул. Настроили маслобоен... И отправили сибиряки свое масло в Западную Европу. И что же? Эти европейские маклеры сразу оценили высокие качества сибирского масла и стали выдавать его за голландское. Сибиряки - скандал! Тогда же пустили в газетах утку: сибиряки, мол, подмешивают в свое масло бараний жир. Не покупайте его! Николай Лукич добился на копенгагенском контрольном пункте публичной проверки сибирского масла. Собрались эксперты. Проверили... Масло оказалось самого высокого качества. Выше голландского. И спрос на него появился колоссальный. Вот и я думал поначалу: вырастить надо новый сорт, отдать колхозам - те и заживут... Четыре года работал я на селекционной станции вместе с Костиковым. Знаете такого селекционера?

- Еще бы! Но, кажется, его нет в живых...

- Да, умер старик... Сколько вывел он сортов сои! На все пояса, на все виды почвы хватило бы. И ранние, и кормовые, и морозоустойчивые, и высокой жирности... А где они? Что мы сеем в крае? Гуньчжулинскую переселенку с низко растущими бобиками, - стало быть, с большими потерями зерна. Вы-то что сеете?

- Ее же... Что присылают.

- То-то. Махнул я рукой на селекцию, пошел в аспирантуру. И опять вижу - проку никакого. Наука растет, на институтских огородах порядок, а в некоторых колхозах неразбериха, застой. Тут я и решил пойти в колхоз.

Песцов встал, и тотчас поднялась Надя.

- За вашу откровенность я заплатил вам откровенностью. Но это не все. Я хочу, я надеюсь, что мы будем работать вместе. А пока я постараюсь помочь вам не здесь, а там. А что делать тут - вы знаете лучше меня.