Буги-вуги - Алексей Синиярв

Итак. Кент менеджерить был горазд. Знал что почём, какого омара с какими устрицами едят, первым делом отправился в типографию, отпечатал на вощеной бумаге открытку с завитушками на грегориянский манер:

СИГМА-6

СЫГРАЕМ ТАК, ЧТО

ВЕК БУДЕТЕ ПОМНИТЬ!

и поставив таким образом дело на рекламные рельсы, шатался по лондонам, расхваливая лабухов на все лады и тональности, в надежде на дурных толстосумов.

У каждого своя работа: одному петь да танцевать, а другому сыскать: где, когда, как, за сколько и прочие напряги. Тоже не разлюли малина. Сколько таких сигмов? А сколько кентов? То-то.

Музыка, конечно, само собой. Но чего там скрывать: худо ли оттянуться на свадебках, выпить на дурнячка, поесть на славу, да еще и подзаработать лишний фунтик к стипендии? Что еще никому не мешало. Студент — он и в лондонах студент. Нажарь ему картошки со шкварками — он как зовут-то забудет, сковородочку в секунд подметет. И наши сигмы по общагам терлись вельветовыми штанами и тоже не всегда до стипухи хватало, так что без кента — никак.

Кент, конечно, и других кентов знал. У них кент кента тоже без бинокля видит. Ты стоишь на Сквер-гарден или какой-нибудь Чарринг-кросс-роуд — ни хрена ни видишь, а кент — он видит. На то он и кент, а не конь в пальто. Как некоторые.

Соберутся кенты в сквер-гардене и давай пыжиться: кто кого знает, с кем пил, кому чувиху козырную подкатил. Леннон у них Джоник, Джаггер — Микуха, в общем, трёпла, сами понимаете.

Один из кентов Джерри Брон, толковый кент, не другим кентам чета, сам, в ближайшем будущем Его Высокопревосходительство, Продюсер „Юрае Хип“ и хозяин граммофонной компании, сочинял в то время нехилые, по мнению нашего кента, песни. Музыкальный был парнишка. Свою команду хотел собрать, в рок-звезды выбиться, замок в Шотландии прикупить на гонорар от очередного концерта, а пока так, кентовался с кентами.

Сигмовцы по наводке своего кента к нему подвалили на предмет репертуара — своего-то ничего не было, „Лов ми ду“ петь что ли? Однако, кент Брон, занятый исключительно собой, не усмотрел во ребятушках особых талантов, что и следовало ожидать: „Стихов твоих не читал, — ответил Пушкин А.С. женушке в письме, — чёрта ли, свои надоели“.

Ну что ж, всё, что не делается — надо делать. Репертуар пришлось ковать собственными силами. А поскольку девятнадцатилетними ручёнками такую закаленную штукуёвину, как рок энд ролл согнуть по своему хотению ой как не просто, музыкальные блины подгорали и обугливались, а „Сигма-6“, бросаясь из межи в бороздку, именовалась всяким безрассудством типа „Агдебабы“, „Бабудабы“, „Далиббабы“, надеясь всеми этими крибле-крабле-бумс повлиять на тупиковую ситуацию. Однако, не к рукам, как говорится, так хуже варежки: сказка про горшок и печку, плюс басни дедушки Лафонтена.

Дело шло не туды и не сюды. Не шатко, не валко. А абыдабов уже, как говорится, забрало, и кроме музыки они ничего и слышать не хотели; рококо и барокко, готика и классицизм сидели в печенках и селезенках, застывшую музыку мечталось воплотить в живую.

Сказано: кто хочет, тот могёт. А если хочется, то пусть колется. Успех пресловутых пацанов из каменоломни и перекатипольцев подстегивал самые смелые мечты: ведь плох тот солдат, который не мечтает выковырять у маршала рубины из звездочек на погонах. Хорошее молодое тщеславие только похвально, оно — панацея от унылостей и прозябания жизни. Когда же еще и мечтать, как не во студенчестве? И как это ни смешно, как это ни странно, а может быть, именно поэтому, именно потому, что странно да нелепо, сигме-абдабе суждено было стать фундаментом того сооружения с колоннами, на фронтоне которого выписано до радости всем знакомое: Пинк, ёкаламанэ, Флойд.

И вот только сейчас мы подобрались к одному из самых путанных вопросов в загадке ПФ: кто был кто и кто был за кем?

Историки на выдумки в этой части горазды, однако, зря в корень, нам думается, что и эта неразбериха — целенаправленная программа организации собственноручно отгроханного величия.

Итак, одни уверяли, что стукальщик Ник Мейсон и голосист Роджер Уотерс наши двух гитаристов: джазового вертилу Бода Клоуза и блюзового запильщика Сида Баррета, посадили их супротив… и в этом гитарном споре перепилил Сид Баррет, что и было решающим фактором в его пользу.

Другие, а их большинство, говорят, что Сид Баррет, после учебы в Кембридже поступил в Лондонскую школу искусств, где и познакомился в Ником Мейсоном и Риком Райтом, что и определило его дальнейшую судьбу. Третьи, с апломбом собутыльников, пренебрежительно отмахиваясь, лениво цедят сквозь прокуренные зубы, что Сид был одноклассником Уоторса и когда дело дошло до огранки ПФ — а по камушку и оправушка, — Уотерс, сам писавший, а, точнее, пробовавший писать тексты песен, и уже понимавший что почём, пригласил Баррета, уже снискавшего определенную известность в неопределенных кругах, в команду.

Сид, тот самый крейзи даймонд, хотя и появился только на десерт, считается, не без оснований, основателем ПФ, основоположником и автором темы, которая, наконец, воткнула стальные прутья арматуры в жидкий бетон „Дерибаб“.

Что это был за человек? В благословленные года сказали бы, что это была разносторонняя личность.

Баррет пытался рисовать, писал некий роман без названия, играл в каких-то пьесках каких-то театриков, бомжевал по мансардам и чердакам, пудрил темечко герлам и знал что такое дорийский лад. Он был молод, волосат, нагловат, непонятен, частенько обдолбан — с десяток угодий в нем, если покопаться, можно было обнаружить. А самое главное, Баррет слагал вирши, где и близко не было „девочка моя, я люблю тебя“, но зато была ужасная мамочка, которая выключает в детской свет после страшной сказочки на ночь; была астрономия господня; были жуткие пришельцы, гномики, астрологи и высшие космические силы; в которых была тайна тайн; в которых пугающие звезды опутывали своими щупальцами Землю, силясь повлиять на этот странно устроенный мир; в которых, как потом напишут в энциклопедиях, была поэтика мистики и загадочности; в которых…

А отчего бы ей и не быть? Поэтике-то? Покуришь загадочной травы, так еще и не та мистика в головку-то стукнет. А если ты за сказочной Люси в небесах с бриллиантами[43] подглядываешь — тебе самая дорога в энциклопедию. В основоположники, основатели и прочие галереи.

Так, не так, но барретовская шизнутость была именно тем, чего не хватало воспитанным на гармонии бельведеров остальным участникам группы. И не случайно, вы сами догадываетесь, кому пришло видение (!) назвать группу Пинк Флойд Саунд.

Хвостик „саунд“ на какой-то афише отвалился и остались два абдабовских слова: одно — Флойд, другое — Пинк.

А вот и второй камушек-спотыкач, валяющийся темной ночью посередь дороги. Вот это-то, надцатое по счету название, долгое время бытовавшее под покровом тайны, скорее всего, культивируемой самими музыкантами, потом мусолилось всеми, кому ни попадя, на все лады, что давало группе всё новые и новые, вполне полновесные фунты дивидендов.

Сейчас известно, утверждает один знающий дяденька с серьгой в ухе, что у Сида Баррета были пластинки группы „Флойд Каусел“ и гитариста Пинка Андерсона (где эти пластинки? кто их видел?); есть более прозаичное мнение, что Пинк Андерсон и Флойд Каунсил — любимый блюзовый дуэт все того же Сида из какой-то туманной Джорджии. Существуют и другие предположения на этот счет, с безбожным коверканием названий, имен и фамилий, но так или иначе, из сочетания первых слов и родилось это самое: ни в городе Пулеливере, ни в селе Донелоне.

Таким маккартнием, оперившись в составе, в конце 1965 года, „Розовый дух из паланкина“, „Фламинго у ворот зари“, „Хрюшки-свинюшки“ (о том, что свинья была причем, не раз намекали и сами музыканты), „Пинюшки-флинюшки“ — и это лишь малая толика толкований причудливого названия (а самые-то толковые всё сказочку про двух музыкантов слушают — ей-ей, до Сида им, как до Африки), дали свои первые концерты с программой, состоящей почти полностью из собственных вещей.

Что это было? Ничего особенного. Даже наоборот. Особенного ничего не было и быть не могло. А были заунывные баллады в которых не играл Эрик Клаптон и традиционный ритм-н-блюз без фронтмена Мика Джаггера. А чего вы хотели, если кроме хотелки у пацанов пока ничего не выросло? Это еще додуматься надо, чтоб на расстроенных донельзя гитарах звуки издавать. Стёб тогда еще даже под стол не ходил. Сурьёзно усё было. Потому как чтоб до непоняток дойти тоже голова нужна. Так что, всё по тактам, нотка к нотке, арифметически стройно и выверенно. ПФ пока был всего лишь очередным повторением пройденного. Но строптивая молодость бежала от повторений, интуитивно чувствуя, что в них смерть духа, и лезла из кожи вон через тернии в суперстары.