Приключения Ромена Кальбри (СИ) - Мало Гектор

Пройдя еще несколько шагов, я почувствовал сильнейший голод. В полях решительно ничего съедобного не было. В деревнях, через которые я проходил, по случаю воскресенья на столах у трактиров стояли блюда с большими кусками мяса. На окнах и прилавках в булочных лежали караваи хлеба, и золотистые лепешки распространяли запах поджаренного масла. При одном только взгляде на них у меня текли слюнки и сосало под ложечкой.

Когда один несчастный должник дяди жаловался ему, что он умирает с голоду, дядя не преминул посоветовать ему затянуть потуже поясок. И вот теперь я тоже попробовал это средство. Вероятно, те, кто указывает на это средство, никогда не применяли его. Я стянул жилетку на животе так, что едва мог дышать, мне стало жарко, но голод не утихал. Я решил, что если я буду меньше думать о нем, то буду меньше страдать, и я запел. Люди на дороге с удивлением оборачивались на мальчишку, который едва плелся с узелком в руках и во все горло распевал какие-то песни.

Песни не удавались – горло совсем пересохло. К голоду прибавилась жажда. К счастью, жажду утолить было проще: по дороге попадались ручейки, сбегающие к морю, и скоро мне попался один из них. Я выбрал чистенькое местечко, стал на колени, прилег к ручью и начал пить. Я пил, сколько мог выпить: нужно было наполнить желудок, если не пищей, то хотя бы водой. Помнится, однажды во время лихорадки я не ел четыре или пять дней, только пил воду.

Четверть часа спустя я обливался потом: это вода под влиянием солнца выходила наружу. Ужасная истома отнимала у меня последние силы, и сердце мое замирало. Я едва смог дотащиться до дерева, чтобы присесть в его тени. Никогда еще я не чувствовал себя настолько слабым: в ушах шумело, в глазах мелькали красные круги. Я был совсем недалеко от деревни. Но какая польза мне была от соседства людей, у меня же нет ни единого су, чтобы купить себе хлеба.

Надо было идти. На меня уже стали обращать внимание проезжающие. Не хотелось бы отвечать на вопросы, откуда я иду и куда, чтобы меня не отвезли обратно к дяде. Эта мысль меня приводила в ужас.

После отдыха ко мне вернулись силы, и я пошел дальше. Камни были острыми и твердыми, ноги устали, а солнце пекло́ невыносимо. Я понял, что если буду идти так же, как шел с утра, то упаду от истощения, и решил отдыхать через каждые пол-лье. И всякий раз, как только начинала кружиться голова, я поскорей садился в тень и отдыхал.

Я вошел в лес, и тут мое внимание привлекли красные ягоды, рассыпанные в траве. Земляника! Это была земляника. Не чувствуя усталости, я перескочил канаву. Склон одного из холмов был сплошь усеян ягодами, как грядки в саду: в лесах иногда попадаются такие поляны, покрытые земляникой, точно красным ковром. Впоследствии мне доводилось есть ягоды и крупнее, и красивее, но никогда земляника не казалась мне такой вкусной, как в это утро. В ней была моя сила, моя радость, моя надежда. Теперь можно было идти хоть на край света.

В лесу нельзя собирать ягоды быстро: надо идти, наклоняясь за каждой ягодкой. Утолив немного голод, я решил собрать ягод впрок, чтобы хватило на всю дорогу; может быть, их можно будет где-нибудь поменять на кусок хлеба.

Кусок хлеба – это была моя мечта. Надо было торопиться. День перевалил уже за полдень, а мне, вероятно, оставалось еще около шести лье до Пор-Дье. Ноги устали и болели, и я чувствовал, что следующий переход для меня будет длинней и медленней. Я выложил свой платок листьями, собрал в него ягод и вышел на дорогу освеженный и ободренный.

Но вскоре я снова устал, и уже садился на краю дороги не через пол-лье, как собирался, а намного чаще. Вероятно, и вид у меня был усталый. К счастью, на меня обратил внимание торговец рыбой, который шел впереди своих лошадей. Он остановился, посмотрел на меня и спросил:

– Вы, молодой человек, вероятно, очень устали?

– Да, немного.

– Это видно. Далеко ли идете?

– Лье пять или шесть будет.

– Если в сторону Пор-Дье, то я могу вас подвезти.

Момент был решительный. Я собрал всю свою храбрость и сказал:

– У меня совсем нет денег, но, может быть, вы вместо платы возьмете землянику, которую я собрал.

И я открыл свой платок.

– Ягода хороша. У тебя, значит, нет ни одного су? – он стал говорить со мной запросто и перешел «на ты». – Все равно садись, вид у тебя измученный. Ягоды свои ты продашь в трактире Бомулен и на эти деньги угостишь меня – это и будет твоя плата за проезд.

За мои чудные ягоды в трактире дали шесть су, и то благодаря торговцу, который кричал, что нас обманывают и что нельзя заплатить меньше.

– Теперь потребуй с них две порции вина, – сказал он, когда торговля была окончена.

Я уже не мог стесняться и потому возразил:

– Я бы предпочел кусок хлеба, если вы позволите.

– Ничего, пей, я поделюсь с тобой хлебом, когда мы поедем.

– Вы дадите мне хлеба! – воскликнул я и, поверьте, не заставил себя просить во второй раз.

В Пор-Дье мы прибыли не вечером, как я предполагал, а около четырех часов. Матери не было дома. Я мог войти в дом незамеченным и переждать в рубке, куда она почти никогда не входила. Рубка ничуть не изменилась с тех пор, как я покинул ее; она была такой же, как после смерти отца: полна сетей и других рыболовных принадлежностей. Сети висели вокруг, как старая паутина, они хранили запах моря и смолы. Я поцеловал их – они напомнили мне счастливое детство. Потом я стал готовить себе из них постель. Я открыл слуховое окно в кухню, чтобы видеть, что делается снаружи, и принялся ждать.

Я совсем забыл про усталость, но едва я уселся, как тотчас же заснул крепким сном. Меня разбудили голоса. Была ночь. Мать, склонившись над камином, раздувала огонь, а около нее, опершись о стенку, сидела одна из моих теток.

– Значит, ты пойдешь к нему в воскресенье, – говорила тетка.

– Да, соскучилась я, хочу посмотреть на него своими глазами, каков он теперь. Он не жалуется в своих письмах, но он мне кажется таким печальным…

– Говори, что хочешь, но на твоем месте я бы ни за что не отдала его Симону.

– Что же, по-твоему, лучше позволить ему уйти в море?

– Да уж лучше в море, чем потом…

– Что же потом? Ты только вспомни сама. Где твой старший сын? Где наши братья Фортунэ и Максим? Где мой бедный, дорогой муж? Где муж Франсуазы? Посмотри вокруг. Скольких не хватает – и все погибли в море.

– Я все-таки меньше боялась бы за него, если бы он был в море, чем у Симона. Это не человек – это мешок с деньгами.

– Поэтому я и не могу спать спокойно. Меня не так страшит то, что переносит мой мальчик теперь, как то, чем он может сделаться, находясь под влиянием такого человека. Мне как-то говорили братья Леге, что его состояние – больше трехсот тысяч франков. Такую сумму его ремеслом едва ли можно нажить честно. Ах, как жаль, что он взял моего Ромена к себе на пять лет.

– Неужели ты его оставишь там на пять лет?

– Если я возьму его раньше, он рассердится и заставит заплатить неустойку. И где я возьму деньги? Ты его не знаешь. Но я хоть повидаюсь со своим мальчиком.

– Ну, хорошо, я в субботу вечером принесу тебе горшочек с маслом, передай ему от меня. Он, вероятно, нечасто бывает сыт.

Тетка ушла. Мать приготовила себе ужин. Запах поджаренного картофеля напомнил мне минувшие дни, когда я приходил голодным из школы.

Она уселась за стол лицом ко мне, и я мог ее видеть при слабом свете свечи. Ужин длился недолго, да еще иногда прерывался, когда она замирала, устремив глаза в пространство, точно она ждала, что вот-вот кто-то придет. Иногда она, вздыхая, с нежностью смотрела на то место, где обычно напротив нее сидел я. Бедная, дорогая моя мама! Я и теперь как будто вижу ее грустное, кроткое лицо. Это обо мне она думает, обо мне вздыхает, а я всего в трех шагах от нее, связанный моим проклятым решением.

Как я мог удержаться и не броситься к ней?

Глава VIII

Путешествие

Мой сон под родной крышей был менее спокоен, чем на лугу.