Лицом к лицу - Эллери Квин

— Он мог предупредить ее по телефону, — сказал Гарри Берк во время запоздалого завтрака. — До меня доходили сплетни, что в вашей прекрасной стране полиция иногда прослушивает телефонные разговоры.

— Не вижу зла и не слышу зла, — заявил Эллери между порциями яичницы с канадским беконом. — К тому же я сомневаюсь, что Армандо мог быть настолько беспечен. Если я правильно его оцениваю, то Фиолетовая Вуаль получила инструкции заблаговременно. Меня куда больше интересует сегодняшнее чтение завещания.

— Кто будет при нем присутствовать?

— Из тех, с кем мы еще не встречались, только Селма Пилтер — старый менеджер Глори. Кстати, нам лучше попробовать разузнать о ней.

Он снял телефонную трубку и набрал номер.

— Фелипе? Есть шанс, что мистер Кипли уже поднялся? Это Эллери Квин.

— Пойду посмотрю, — ответил Фелипе.

— Удивительная страна, — пробормотал Берк, глядя на часы.

В трубке послышался пронзительный голос обозревателя:

— Черт возьми, приятель, ты когда-нибудь спишь? Что с делом Гилд? Какой-нибудь прогресс?

— Боюсь, что нет. Мне просто нужна кое-какая информация.

— Ты имеешь в виду, еще кое-какая информация. А когда я получу мое pro quo?

— Все в свое время, Кип, — успокоил его Эллери. — Тебе что-нибудь известно о менеджере Глори, Селме Пилтер?

— Известно ли мне что-нибудь о Сфинксе? Ни кусочка грязи, если тебя это интересует. А если ты думаешь, что граф обхаживал Селму, забудь об этом. Даже для него есть предел. Она настоящая египетская мумия.

— Сколько ей лет, Кип?

— Четыре тысячи, если у тебя стопроцентное зрение. А если ты слеп, то седьмой десяток. Когда-то она тоже была певицей, но не добилась успеха, бросила это дело и стала получать проценты с чужого таланта. В этом ей удалось преуспеть — она сделала Глори миллионершей.

— Это мне известно. Есть еще что-нибудь, что мне бы следовало знать о ней?

— Ну, Селма и Глори были дружной парочкой. Между ними никогда не возникало размолвок, как часто случается у темпераментных артистов с их менеджерами. Одна причина в том, что Селма просто не могла представлять угрозу для других женщин, а вторая — что она действительно умела вести дела. Что еще? Да ничего. Если у нее и есть личная жизнь, то Селма о ней не распространяется. Она не из болтливых.

— Спасибо, Кип.

— Надеюсь, мне тоже представится возможность поблагодарить тебя, Чарли.

На чтение завещания они прибыли заблаговременно. Уильям Мелоуни Вассер оказался крупным, дородным мужчиной с галстуком-бабочкой в горошек и нервным тиком. Последнее забавляло Гарри Берка.

— Нет, я не могу утверждать, что хорошо знал Глори Гилд, — сказал нотариус, когда они ожидали в его офисе возвращения участников похорон. — Дела с ней в основном осуществлялись через Селму Пилтер — кстати, одну из самых толковых женщин, каких я когда-либо знал. Именно Селма рекомендовала Глори мою фирму, когда та подыскивала себе поверенного. Селма направила ко мне многих своих клиентов.

— Следовательно, вы не очень долго были поверенным Глори?

— Около пятнадцати лет.

— Вот как? А кто был вашим предшественником?

— Уиллис Феннимен из фирмы «Феннимен и Гауч». Но старый Феннимен умер, а Гауч не нравился Глори — она говорила, что у них скверный ансамбль. — Расспросы скорее веселили, чем раздражали Вассера. — Насколько я понимаю, мистер Квин, меня допрашивают по делу об убийстве?

— Привычка, мистер Вассер. Прошу прощения. Кроме того, с вами уже беседовала полиция и пришла к выводу, что вы и ваша фирма чисты и непорочны, как лилия.

Вассер усмехнулся, а его секретарь сообщил о прибытии группы с похорон.

— Еще одно, мистер Вассер, — быстро сказал Эллери. — Слово «лицо» имеет для вас какой-нибудь особый смысл?

Нотариус выглядел озадаченным.

— Вы имеете в виду, в контексте этого дела?

— Совершенно верно.

Вассер покачал головой.

Глава 19

Карлос Армандо ввел Лоретт Спанье в нотариальную контору с почтительностью, которая не могла вызвать сомнений ни у кого из наблюдателей, а менее всего у девушки. Эллери показалось, что она была чем-то довольна, а чем-то раздосадована. Армандо занял пост позади ее стула. Лоретт являлась таинственным ингредиентом в блюде, которое ему предстояло отведать, поэтому с ней следовало обращаться осторожно. Джин Темпл он попросту игнорировал — Эллери не мог определить, вызвано ли это презрением или благоразумием. В любом случае ситуация для секретарши покойной складывалась прескверная. Рядом с полногрудой блондинкой с детским личиком, пухлыми губами и ямочками на щеках Темпл выглядела блеклой, как передержанная фотография. Безусловно, она понимала это, так как ее карие глаза окинули Армандо ненавидящим взглядом, прежде чем устремиться на лежащие на коленях собственные руки в перчатках.

Зато Селма Пилтер потрясла Эллери, заставив его усомниться в правильности суждения Кипа Кипли о ее внешности. Безобразие пожилой женщины превратилось в некое эстетическое качество, подобно уродству Линкольна или баронессы Бликсен.[30] Ее бесплотная фигура наводила на мысль о полых костях, как у птицы, — Эллери казалось, что она вот-вот взмахнет руками и полетит к стулу. Длинное лицо сужалось к почти отсутствующему подбородку, грубая смуглая кожа напоминала русло высохшей реки, изборожденное следами течений. Нос имел саблеобразную форму, губы состояли из множества мелких морщинок, и без того длинные мочки ушей вытягивались еще сильнее благодаря африканским серьгам из черного дерева. (Не были ли кресло, покрытое слоновьей шкурой, и воин племени ватузи в кабинете Глори Гилд подарками Селмы Пилтер? Запястья и пальцы пожилой женщины также украшали африканские изделия.) Тронутая серебром прядь крашеных черных волос выбивалась из-под шляпы без полей. Тощую фигуру скрадывал строгий костюм, а морщинистую шею — шарф; похожие на птичьи лапы ноги подпирали каблуки-шпильки. Но глаза — черные и блестящие, как у Карлоса Армандо, — были красивыми и смышлеными. В этой женщине ощущалось нечто средневековое. Эллери сразу же оказался ею очарован — и Гарри Берк, как он заметил, тоже.

Инспектор Квин пришел последним, бесшумно закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной. Когда Эллери знаком предложил ему свой стул — в комнате их было только два, — старик покачал головой. Очевидно, он хотел оставаться в положении, позволяющем наблюдать за лицами остальных.

— Мы собрались здесь сегодня, — начал Вассер, — для чтения завещания Глори Гилд Армандо. Двое из заинтересованных лиц не смогли присутствовать — Марта Беллина, находящаяся на гастролях в Калифорнии, и доктор Сьюзан Меркелл, которую вызвали из штата для консультации. Завещание, — нотариус отпер ящик стола и достал оттуда плотный конверт, запечатанный сургучом, — точнее, его копия, должным образом авторизовано и засвидетельствовано. — Он сломал печать и достал документ на голубом юридическом бланке. — Оно датировано 8 декабря прошлого года.

Эллери узнал конверт, который он нашел в одной из металлических коробок, спрятанных за громкоговорителем, — конверт с надписью: «Мое завещание. Вскрыть моему поверенному Уильяму Мелоуни Вассеру». Дата показалась ему многозначительной. 8 декабря было всего неделей позже даты пустой страницы в дневнике Глори, к которой он поднес зажигалку, проявив слово «лицо». Очевидно, 1 декабря в жизни ушедшей на покой певицы произошло нечто важное, заставившее ее срочно организовать поиски племянницы, Лоретт Спанье, и в течение недели написать новое завещание — в существовании предшествующего Эллери не сомневался.

Он оказался прав, так как в этот момент Вассер прочел фразу: «Это мое последнее завещание, аннулирующее все предыдущие». Каков бы ни был результат, причина, очевидно, настолько встревожила Глори, что она не решилась упомянуть о ней в дневнике, написав лишь одно загадочное слово симпатическими чернилами, что все больше и больше напоминало приступ отчаяния.

Эллери постарался сосредоточиться на условиях завещания.

Вассер зачитал длинный перечень крайне незначительных сумм — от двадцати пяти до ста долларов, — оставленных отдельно поименованным благотворительным организациям. Учитывая размеры состояния покойной, это демонстрировало новую сторону ее характера. Очевидно, она принадлежала к тем бережливым натурам, которые раздают дары по мелочам, дабы совершить максимум добрых дел с минимумом ущерба для себя, в силу конфликта между скупостью и стремлением прослыть щедрыми. Армандо, нависающий над светловолосой головой Лоретт Спанье, выглядел довольным.

Но завещание обнаружило парадоксы. Десять тысяч долларов были оставлены «моему преданному секретарю Джин Темпл». (Взгляд преданного секретаря на миг оторвался от колен и устремился на лицо нотариуса с удивлением, радостью и — Эллери был в этом уверен — стыдом.) «Моя дорогая подруга Марта Беллина» получила такую же сумму (парадокс заключался в том, что оперная дива была богата, как жена лидийского царя Крёза, благодаря не только профессиональным заработкам, но и состоянию двух мужей, которых она похоронила). «Моему дорогому врачу и подруге, доктору Сьюзан Меркелл» также достались десять тысяч долларов. (Еще одни pourboire[31] для богатой — практика доктора Меркелл приносила ей доход в шестизначных числах.)