Лик Архистратига - Александр Холин

Всё началось в Центральном Доме Литераторов, прозванного в ту пору москвичами «Камнем преткновения». Вернее, даже не в нём, а в соседнем особняке, унаследовавшем от сгоревшего старого только название. А если честно, то наследством являлось не только название, но и те же литературные завсегдатаи, кузнецы человеческих душ, не успевшие догореть в старом «Камне преткновения» или не попавшиеся тогда под пожарные молотки.

Путешественник вспомнил, как в тот вечер поджидал его в новом, обживаемом месте для встреч историк Щёголев — давнишний приятель, завзятый оппонент и устроитель диспутов. Он послужил движителем идеи, указавшей путь в заброшенный дацан.

— Алексей! Алексей! — истошно орал историк, размахивая руками, сидя за оккупированным в буфетном зале столиком. — Давай сюда, я уже полчаса дожидаюсь! Твоя водка давно прокисла!

Щёголев услужливо отодвинул стул и попытался продолжить то ли заготовленную и продуманную заранее, то ли просто наболевше-закипевшую вступительно-изумительную речь.

— Алексей Николаевич, я вас, признаться, не просто так жду. Я и Тришку с запиской к вам за этим посылал. Получили? Вот и славно. Сейчас в стране каждый день что-то происходит. Ведь совсем недавно мы с вами сетовали на голод, холод, на то, как большевики страну пропивают, храмы рушат. А теперь!

— А что теперь? — Алексей Николаевич поднял удивлённо брови. — Вы, Щёголев, историк до мозга костей и любое нововведение для вас — находка! Победа грядущего социализма! Обновление или как бишь её? — «перестройка»! Все ждут чего-то нового и даже новых хозяев. Перестройка должна, нет, просто обязана перестроить драных социалистов в нужную сторону! А их нет! Некому управлять страной, кроме сраных кухарок! У этой страны нет хозяев! И не ожидается! Повыныривали откуда-то из купален чужие и взялись править тем, о чём ни представления, ни смысла не имеют. И эти чужие уже просто так власть не отдадут, пока не испоганят, не распродадут могучую Россию, не разбазарят её по мелким кусочкам.

— Чужие? — переспросил историк.

— Да-да, любезный, вы не ослышались, — кивнул Алексей Николаевич. — Откуда взялись, спрашивается? Кто они? Неизвестно. Ещё недавно почивший в бозе Вождь мирового пролетариата Ульянов-Бланк говаривал, мол, у нас и кухарка сумеет управлять государством. Вы можете, милостивый государь, представить себе кухарку, управляющую аэропланом? или же пароходом? или же крейсером «Варяг»? Не можете? Вот и я тоже. Но чужаков вместе с Лейбой Бронштейном-Троцким наплыло множество, и по каким инстанциям! Директор филармонии или какого-нибудь театра — чужой. Начальник почтового управления — чужой, директор соцобеспечения — однозначно чужой. Директор московского телеграфа — и подавно. А уж про финансовые структуры и говорить нечего! Но все мелкие чужаки лебезят перед чужим высокого полёта, перед американским ставленником Лейбой Бронштейном. Он — реальный командарм всеми войсками торгашей-архантропов без исключения. А кто командует армией, то и музыку заказывает. И если на очередном декабрьском съезде кто-нибудь не обуздает чужого, то Россия очень скоро превратится в большой мировой базар и будет окончательно разворована и превращена в кладбищенскую помойку!

— Тихо вы, тихо, Алексей Николаевич! — сдавленно зашептал Щёголев. При этом глаза его чуть выкатились. Собеседник Толстого явно опасался, что его приятель будет не к месту услышан. — Я вполне вас понимаю: вы неплохой писатель, а ни «Хождение по мукам», ни, скажем, «Аэлита» спросом не пользуются. И дело тут не в том, кто пришёл к власти, а в том, как исполняющих власть использовать нам! Вот, например, что вы про исполняющего обязанности Генерального секретаря ЦК ВСПС Сталина сказать можете? Ничего? Я так и думал. Но заметьте, дорогой вы мой Алексей Николаевич, у этого исполняющего обязанности в рабочем кабинете висит портрет, кого бы вы думали?.. никогда не догадаетесь! У него в кабинете висит портрет императора Всея Руси Петра Первого. Что? Съели? Вы пейте, пейте кофе, Алексей Николаевич, я сейчас ещё закажу.

Его собеседник потянул было к себе чашечку, но пухлые пальцы не удержали мизерную ручку и чашечка, угрюмо звякнув о блюдце, опрокинулась на стол.

— Ах ты, недолга какая! — воскликнул историк. — Человек! Человек! — окликнул он официанта. — Уберите-ка, товарищ, у нас невзначай чашка опрокинулась. Да принесите новую. И, если можно, то «Рио-Риту» поставьте, будьте любезны. Да-да, «Рио-Риту».

Пока официант убирал, со стола скатерть, принёс и застелил новую, Алексей Николаевич пробежал глазами по залу. В новом Доме литераторов всё было по-новому. Даже для злачных мест распития водки и кофе имелось два зала в отличие от старого. Но публика мало изменилась. Не изменились также напитки, поскольку среди литераторов полагалось поразглагольствовать о том, как и куда надо перековывать души человеческие либо за рюмкой чая, либо чтоб было чем селёдку под шубой запить.

— Я вам, Щёголев, пока официант суетится, дам сказочку прочитать, — деятельно заявил Алексей Николаевич. — И чтобы к тому времени пока у нас появится новый кофе, у меня ответ был. Благоволите! — он через стол протянул историку несколько листков, исписанных чёрными чернилами.

Тому не оставалось ничего как взять листы и углубиться в их смысл, поскольку давно уже напросился в душепочитаемые критики гонимого из всех издательств советского графа Алексея Толстого. Но сам Щёголев доподлинно верил, что Алексей Николаевич ещё возьмёт своё и всякие там Демьяны Бедные, равно как Фадеевы с Лебедевыми-Кумачами будут Толстому в ножки кланяться!

А сейчас необходимо было ознакомиться с очередным опусом, тем более, Алексей Николаевич всем своим видом показывал: читай, мол, читатель.

Судьбинушка у тебя такая.

СКАЗКА ПРО ЧАЙ: Сразу за нитяными вспышками прозрачного бабьего лета на город навалилась холодная ветерная непогодь, подкрашенная крапчатым дождливым небом с небольшими просветлёнными перекурами.

По мостовой, не особенно обращая внимание на всхлипывающие под ногами лужи, чуть ли не строевым чеканил человек в длинном кожаном — до пят — пальто с поднятым по случаю непогоды воротником, в надвинутой на глаза шляпе с большими обтрёпанными полями и помятой тульёй.

Обтрёпанный господин шагал к особняку, перегородившему жёлтым оштукатуренным боком добрую половину кривой худосочной московской улочки, за что и прозвище получил благозвучное: «Камень преткновения». Надо сказать, что в «Камне преткновения» частенько собиралась литературная братия отнюдь не христианского толку, поскольку богоборческую политику партии и правительства надо было донести в тёмные народные массы самым светлым и светозарным образом при помощи идеологически подкованных прорабов стройки, недостройки и перестройки человеческих душ.

Причём, большинство писак малого, среднего и не крупного пера готовы были души свои «перековать на орала», лишь бы вовремя да поближе подпустили к сытному литфондовскому корытцу. И ковались будущие перековщики душ в этом самом писательском вертепе, уча и поучая друг друга за рюмкой чая, кулаками вышибая истину из пыльных толстовок товарищей, витийствуя зело притом.

Банкетный зал «Камня преткновений» привычно зудел по-шмелиному на разные голоса, так что вновь прибывший быстро вписался в тему, ничем особым не выделяясь, не обращая на себя внимания. Новобранец примостился за свободным столиком, покрытым аляповатой заляпанной соусами и вином скатертью, на который водрузил принесённый с собой картонный планшет, размером превышающий столешницу.

Развязав тесёмки, освобождая свою ношу от картонных вериг, незнакомец поминутно отдёргивал руки, будто обжигаясь, но снял-таки и благополучно отправил далеко в угол ненужный уже планшет. На столе осталась лежать алтарная икона с изображением Николы Мир Ликийских чудотворца.

Пришелец давно уже растворился в надвинувшемся облаке табачного дыма, сверкнув на прощание озорными глазами из-под обтрёпанных полей своей необъятной шляпы, но никто из присутствующих, занятых исключительно собственными гениальными произведениями и не менее гениальными мыслями, посетившими вдруг ужасно гениальные головы, не обращал на икону внимания. Возможно, выходка незнакомца так бы и окончилась ничем, поскольку кто-то из классиков уже оставил, походя, на иконе кружку недопитого пива, кто-то из полуклассиков уже об угол доски потушил папироску «Прибоя», но… Но без женщины и тут не обошлось, поскольку должен же кто-то крутоумным, туполобым мужикам подбросить яблочко раздора.

— А-а-а-а! Глядите, гадость какая! — заверещала довольно мясистая модно раздетая корова. — Кто сюда это приволок?!

Накуренный монолит атмосферы «Камня преткновений» качнулся в одну сторону, в другую… Ароматы «Герцеговины флор», «Прибоя», «Казбека» и ещё десятка папиросных вариаций слились в одну общую атмосферу. Мирный ход мирной истории был нарушен. К столику стали собираться маститые и не очень, но каждый на глубину своей масти считал возможным резюмировать происшествие: