Убийство за кулисами - Фридрих Незнанский

— Я то же самое хотел вам сказать… Кто там из никоновских оперов протокол вел? — поинтересовался Померанцев. — Не внести такую важную деталь!.. Спал он, что ли?

Турецкий снова покачал головой и тяжко вздохнул:

— Ты что, впервые с такой мазней столкнулся?.. Хорошо, хоть эксперты не забыли внести данный факт в свое заключение… Отдельное им спасибо!.. Кстати, а ты-то, Валера, откуда это знаешь?

— Скажу — не поверите: от соседки-свидетельницы, которая в отличие от наших мазил держала ушки на макушке и эту деталь запомнила, а позже обдумала и пришла к выводу, что Строганов вовсе не убийца.

— Пригласить ее, что ли, к нам в департамент вместо кое-кого? — хмыкнул Яковлев. — Что-нибудь еще у тебя?

— Последняя мазня — просто для забавы: про кота-перса помните? — поинтересовался, ухмыльнувшись, Померанцев.

— А что там с котом? — Турецкий уставился на своего подчиненного с некоторым удивлением.

— А то, что он такой же перс, как я боярин! Здоровенный, неправдоподобного размера котяра, злобный, как овчарка, помоечного цвета в полоску!

Мужчины дружно расхохотались.

— Я как на него глянул, — произнес сквозь смех Померанцев, — так сразу понял, почему его там оставили: бедолаге, видать, от убийцы тоже досталось. Говорят, он на тех, кто пытался обидеть его хозяйку, как собака, кидался… Такой зверь запросто тебе что-нибудь прокусит — оглянуться не успеешь! Однажды, говорят, чуть пуделя не загрыз!

— Ну и ну!.. — посерьезнел Турецкий. И, не предполагая этого, повторил фразу своего подчиненного: — Жаль, что разговаривать не обучен, представляете, какой бы классный свидетель из этого Васьки получился?

— Его не Васька зовут, а Пуф… — начал было развивать свое описание редкостного животного Померанцев, но в этот момент в дверь кабинета осторожно постучали. Александр Борисович бросил взгляд на часы и удовлетворенно кивнул головой:

— Что ж, кажется, господин Строганов — человек пунктуальный… Войдите!

Юрия Валерьевича Строганова, видимо, в первую минуту удивило, что в кабинете находится сразу трое мужчин, из которых знаком был ему только один, приезжавший вместе с симпатичной серьезной брюнеткой в театр. Однако взгляды, направленные на него, привыкшего находиться в центре внимания, Юрия не смутили. Поздоровавшись, он и сам с интересом посмотрел на высокого подтянутого блондина в возрасте «где-то за сорок», поднявшегося навстречу посетителю из-за стола. Стол сразу привлекал к себе внимание вслед за хозяином: старомодный, огромный, слегка обшарпанный, он не вписывался в остальную, куда более современную, обстановку кабинета. Неожиданно ему это несоответствие понравилось — так же, как и Турецкий, которого он опознал не только потому, что тот занимал упомянутый стол, а двое пристроились поодаль в креслах, но еще и по голосу, когда он ответил на его приветствие.

«Скорее баритон, не бас…» — автоматически подумал Юрий и, следуя приглашающему жесту хозяина, направился к стулу, стоявшему по другую сторону стола. Стул, к его удивлению, оказался удобным.

— Вот, явился ваш главный обвиняемый… — неловко усмехнулся Юрий.

Успевший сесть на место Турецкий отрицательно качнул головой:

— В терминах наших, Юрий Валерьевич, вы явно путаетесь: не обвиняемый, а подозреваемый — во-первых. Во-вторых, в этой категории ни главных, ни второстепенных не различается…

— Подозреваются все, — пробормотал Юрий. — Только вот я Машу не убивал… Простите, что я так — с места в карьер об этом говорю, но мне… Мне просто сейчас очень тяжело.

— Понимаю, — серьезно ответил Турецкий. — Но для начала мне хотелось бы поговорить с вами о другом — о проблемах, связанных с вашим бизнесом… Вас не смутит, если я включу диктофон, а Владимир Владимирович будет вести протокол?.. Познакомьтесь, кстати: Яковлев, старший оперативник Первого департамента МВД…

Володя, уже успевший пристроиться возле журнального столика, на котором разложил бланки протокола, доброжелательно кивнул знаменитому певцу.

— Очень приятно, — традиционно ответил Юрий. — Нет, меня диктофон никак не смутит… И протокол — тоже… Вас действительно интересует «Дом оперы»?..

— Почему вы удивляетесь?

— Потому что тот господин, который вел мое дело, и слушать меня не стал, когда я попытался обратить его внимание на все, что уже успело с нами случиться… До того, как погибла Машенька… И, честно говоря, я никогда не думал о театре и студии как о «бизнесе»…

— Даже несмотря на то что доход от продажи ваших дисков все-таки был?

— Да… В основном от зарубежных продаж… В России мы распространяли по преимуществу моих солистов, молодых — я имею в виду по новым контрактам. Мои собственные записи шли еще по старым, заключенным Фридрихом… Фридрих Зальц — мой покойный продюсер, которому я вообще обязан многим, если не всем.

Строганов немного помолчал. Турецкий не торопил его, терпеливо ожидая продолжения рассказа Юрия Валерьевича.

— Простите… — Строганов поморщился и потер лоб. — Мысли разбегаются, не могу решить, с чего начать… А вообще, если уж мы заговорили о контрактах, студию разгромили эти варвары после того, как Марио… Марк Розингер, мой старый друг, продюсер и менеджер в одном лице, заключил первый после Фридриха «золотой» контракт на партию моих дисков с итальянским посредником Скорти… Диски были уже приготовлены к отправке… Но теперь мне придется платить Скорти неустойку, вся партия превращена в лом…

— Юрий Валерьевич, — поинтересовался Яковлев, отрываясь от протокола, — я одного не могу понять: почему вы не заявили в милицию о разгроме студии и попытке поджога театра?

— Почему вы думаете, что я не заявил? — усмехнулся Строганов. — Заявил! Думаю, мое заявление до сих пор валяется в каком-нибудь ящике чьего-нибудь стола… Кстати, человек, принявший его, сразу предупредил, что вряд ли они найдут злоумышленников… Так что, когда четыре недели назад сгорели декорации, заявлять мы уже действительно не стали, тем более что потушить удалось своими силами… Повезло!..

— Какого числа разгромили студию?

— Ровно три месяца назад, — вздохнул Строганов, — сразу после похорон Марка… Кстати, ни в какой «несчастный случай» с ним я не верю! Ни секунды не сомневаюсь в том, что Марио убили…

— Мы затребовали это дело из архива, — кивнул Турецкий. — Но мне хотелось бы знать ваше мнение: факты, фигурирующие в нем, на первый взгляд свидетельствуют как раз о несчастном случае — максимум о хулиганстве каких-нибудь отмороженных или обколотых подростков… Насколько помню, Марк Иосифович отправился за город на своем автомобиле марки… Подскажите?

— У него была старая, как первородный грех, «Волга», Марио не любил демонстрировать окружающим свое финансовое благополучие, что-то вроде такого «бзикунчика», — слабо улыбнулся Юрий. — Я и сам езжу на «десятке» по его настоянию…

— Так вот: при переезде через железнодорожные пути оба передних колеса были проколоты — чем-то вроде «ежа», подложенного туда неизвестными, как решили милицейские, хулиганами…

— Очень старательные и трудолюбивые были «хулиганы», — иронично произнес Строганов. — Видел я этого «ежа»: кто-то вынул дощечку из деревянного переездного мостика, а вместо нее вставили утыканную здоровенными гвоздями — я таких даже не видел — палку, закрепив ее намертво, на совесть… Машину развернуло почти вдоль линии, а тут и опустился шлагбаум, с двух сторон… А спустя пару минут — поезд…

— В протоколе осмотра машины сказано, что господин Розингер не смог выбраться из машины, потому что оба дверных замка оказались поврежденными, дверцы заклинило…

— Если бы вы знали Марио, то поняли, что со сломанными замками ездить больше того времени, которое требуется, чтобы добраться до мастерской, он не стал бы! «Волга» хоть и была старая, но содержал он ее в полном порядке! Такой уж он был аккуратист и осторожный был тоже… Тем более что за ним к тому моменту следили не меньше недели…

— С этого места, пожалуйста, поподробнее, — попросил Турецкий. — Ничего похожего в деле нет…

— Ну Марк же не был гражданином Штатов! — с горечью произнес Строганов. — Кому нужно вносить в протокол лишнюю головную боль?.. Если позволите, я закончу насчет «несчастного» случая… И вновь скажу: надо было знать Марка! Розингер был прирожденным педантом, к тому же с инертной, хотя и очень трудолюбивой натурой: мы еще в консерватории над ним смеялись из-за того, что он жил по расписанию. Причем соблюдал его маниакально, из минуты в минуту… И эти качества при нем не только остались, они были основой его самодисциплины! Тот кошмарный день был очередным понедельником, а по понедельникам Марио — заметьте, всегда в одно и то же время — отправлялся к матери за город, вез ей продукты на неделю.